Через восемнадцать лет после объявления независимости новоявленная республика признала себя банкротом, как в финансовом плане, так и в политическом. Последний президент, складывая с себя полномочия, попросил поддержки у мирового сообщества развитых стран и объявил, что его многострадальная родина объявляет себя открытой для любых иностранных капиталов, политических и религиозных концессий, которые возьмутся за ее обустройство. Правительство было распущено, Организация Объединенных Наций объявила эту территорию Международной зоной мира под управлением созданного ею Совета. Маленькая виноградная страна как самостоятельное государство перестала существовать. В течение первого года сюда хлынул поток инвестиций, а жителям этой страны был выдан особый паспорт, по которым они являлись первыми гражданами Мира и защищались международным законодательством. Различные корпорации и финансовые монстры открывали здесь свои филиалы, самые низкие налоги были для них неплохой приманкой. Местных рабочих рук уже не хватало, и жители Орбинска, еще не успевшие забыть, что такое массовая безработица увидели, как на их родину хлынули потоки иностранцев. Маленькая республика и до войны насчитывала всего шесть миллионов жителей, а сейчас они полностью растворились в безликой массе приезжих.
Старая часть города, в которой Борис провел свое детство и юность, за последние двадцать лет практически не изменилась. Но за несколько лет на окраине вырос новый город, вернее, другая его часть, которая была чужой и привычной одновременно и ничем не отличалась от таких же городков в любой части буржуазной Европы.
Борис шел по залитой неоном улице и, размышляя, пытался понять, что его держит здесь, где, как казалось, ничего держать не должно. Совсем не так представлял Борис свое возвращение домой. Почтительно восторженные одноклассники, провинциальная непосредственность поклонников, раздача автографов, случайные встречи со школьными учителями, “мы то всегда знали, что из тебя выйдет толк” и краткосрочные, ни к чему не обязывающие связи с орбинскими красавицами. Одноклассников в городе почти не осталось, с красавицами не заладилось: сам Борис не предпринимал активных действий, а первая встреча с одним из преподавателей повергла Бориса в небольшой шок.
Валентина Ивановна Эскер была учительницей биологии. В свое время эта была одна из самых заметных женщин Орбинска. Она была по провинциальным меркам вызывающе раскованна, напропалую крутила роман с женатым историком и носила такие же, как у ее учениц, короткие юбки. Это было на второй день его пребывания в городе. Борис решил осмотреть новый район с его деловым кварталом, магазинами, барами, ресторанами, ночными клубами и даже с одним полулегальным публичным домом. Над сверкающими витринами красовались названия известных домов мод: “Versace”, “Dolce & Gabbana”, “Gianfranco Ferre”, что ставило маленький, затерханный Орбинск в один ряд с Парижем, Лос-Анджелесом и Москвой — этакие New Vasyuki. Когда Борис проходил мимо одного такого храма Ее Величества Моды, его окликнул приятный женский голос.
— Борис! Ласаль!
Обернувшись, Борис увидел молодую даму с фирменными пакетами в руках. Очевидно, она, как сейчас было принято говорить, совершала “shopping”, говоря простым языком, делала покупки. Подойдя поближе, Борис с изумлением узнал в молодой женщине свою школьную учительницу биологии. Сейчас ей должно было бы быть лет за пятьдесят, а выглядела она лет на десять моложе самого Бориса.
— Здравствуй, Боря, — она назвала его так, как звала в школе — уменьшительным именем. — Решил навестить родной город?
— Здравствуйте, Валентина Ивановна — совершенно обалдевший Борис как завороженный не отводил взгляда от умопомрачительно откровенного декольте.
— Недавно прочла твою книгу, это ужасно, то, о чем ты пишешь, но очень ярко и, несомненно, образно. У тебя талант, Боря. Но почему бы тебе ни сесть за какой-нибудь роман?
— Наверное, для этого у меня слишком мало фантазии, Валентина…э-э-э… Ивановна. Надо постоянно что-то выдумывать, а жизнь — вот она, перед нами, только бери и списывай, да и то иногда выкидывает такие фортеля, что ни в каком романе не встретишь.
Борис исподтишка окинул взглядом ее стройную фигуру.
— Боря, я хотела зайти в кондитерскую напротив — выпить кофе. Может, составишь компанию своей учительнице. Расскажешь мне о своих планах, о своей жизни. У тебя ведь, наверное, очень насыщенная жизнь.
— Да ничего особенного, Валентина, э-э-э… Ивановна, — Борис никак не мог оправиться от такого зрелища, — Чашку кофе с удовольствием…м-м, позвольте вам помочь — он подхватил ее пакеты и покорно поплелся за ней к ближайшему кафе.
В кафе, сидя напротив Бориса, Валентина Ивановна вовсю жеманничала, попросила звать ее просто Валей: “Мы ведь уже оба взрослые” и поминутно называла его ”милым Боренькой”. Борис, как мог, пытался соответствовать.
Ничего себе молодильное яблочко, — думал Борис, — интересно, в какой заморозке оно лежало. Напиток бессмертия номер девять: настоянная на лунном свете кровь юношей-девственников. В голове возникла пикантная картина: обнаженная Валентина Ивановна верхом на метле. А может она, как этот…Дориан Грей, держит где-то в темном подвале свой портрет, написанный художником, запродавшим душу дьяволу — портрет стареет, Валентинванна молодеет. Интересно, она знает, что это противоречит основным законам биологии?
Казалось, что бывшая учительница, а бывшей она стала лишь год назад, когда в шестой раз вышла замуж, наконец, нашла знатока, который мог оценить произошедшие с ней метаморфозы. Она кокетливо прижималась к Борису, демонстрировала стройные ноги и полную девичью грудь, но когда она попробовала рукой под столиком помять Борису его “мужское эго”, тот с такой поспешностью вскочил из-за стола, что опрокинул на себя недопитую чашку с кофе. Сославшись на приступ застарелого сифилиса, Борис поспешно откланялся.
Я, конечно, не сноб, думал Борис, красивая женщина всегда вне возраста, и пускай она сногсшибательно выглядит, но спать со своей школьной учительницей, даже из-за уважения к старости, я не могу. Это смахивает на геронтофилию. В общем, трогательной встречи с учителями не получилось.
По пути домой Борис зашел еще в одно увеселительное заведение. Им оказался ночной молодежный клуб с угрожающим названием “Зона риска”. Борис ухмыльнулся: вот уж воистину — кто не рискует — тот не пьет. Едва он зашел внутрь, как чуть не оглох от бьющих по мозгам многоваттных децибел. Среди буйства голых пупков, полуобнаженных мужских и женских тел он с трудом разыскал стойку бара. По ту сторону стоял подтанцовывающий мускулистый атлет. А как же запрет на продажу спиртных напитков несовершеннолетним? — подумал Борис — Безобразие. Куда смотрит общественность? Да, похоже, я становлюсь ханжой, старым педантом и ворчуном. Если вспомнить детство золотое, то мы сами лет в четырнадцать-пятнадцать тоже выпивали. Таким образом, мы стремились — детская наивность — войти во взрослую жизнь.
Борис подошел к стойке и, боясь быть неуслышанным, почти прокричал заказ. Вежливая форменная улыбка сползла с лица бармена и он, перегнувшись через стойку, так же кричащим шепотом сообщил, что в “Зоне риска” не подают спиртных и алкогольных напитков, но если господин хочет он может заказать безалкогольное пиво. Чертыхнувшись, Борис потребовал у бармена безалкогольной водки и, вдоволь насладившись его растерянной физиономией, гаркнул ему прямо в ухо: мол, выдохни, фратер, расслабься, я пошутил. Оглядев зал, он понял, что попал в типичное заведение для школьников. Его просто обманула их напускная взрослость: развитые акселеративные тела взрослых мужчин и женщин с мыслями и поступками старшей группы детского сада. Борис подумал, что если спиртного нет в баре, то его, наверное, приносят с собой. Он стал приглядываться к трясущейся под сумасшедшие ритмы толпе, но ничего не заметил, никто друг другу ничего не передавал, по рукам не ходили припрятанные фляжки и бутылки, и, если что-то и пили, то только возле бара. Не перегнули ли палку заботливые отцы города в своей заботе о подрастающем поколении? Отсутствие спиртного в молодежном клубе настораживало: за последние полвека появилась масса синтетических, дешевых, а потому легкодоступных наркотиков. В конце концов, это не мое дело, подумал Борис, ведь есть попечительский совет, родители, полиция, наконец: отдел по борьбе с наркотиками или отдел нравов, кто еще этим занимается. Хотя можно было провести журналистское расследование. Но для журналистского расследования нужна была полная сосредоточенность, для чего Борису необходимо было срочно чего-нибудь выпить, поэтому вследствие отсутствия искомой выпивки расследование откладывалось на неопределенное время.
