— Так вот какой ты, северный олень!

Серый Ангел перевернулся на спину и раскинул руки. Тяжелым ватным одеялом его накрыла усталость. Глаза закрывались, хотелось спать. Серый Ангел уже погружался в сон, который мог стать последним, когда его разбудили какие-то звуки. Сначала, ему показалось, что у него звенит в ушах, потом он узнал церковный хорал. Он звучал все громче и громче, и когда Ангел открыл глаза, то он увидел, как с неба к нему спускаются его белокрылые собратья. Ну вот, как всегда к шапочному разбору, подумал он и потерял сознание.

Очнулся он оттого, что кто-то пытался поднять его на руки. Три белых ангела пыхтели над ним, стараясь оторвать его от земли.

— Тяжелый какой! — сказал один из них.

— Он слишком долгое время провел среди людей, — ответил ему другой.

— Да он сам почти человек, — сказал третий.

— Какого черта?! — дернулся в их руках Серый Ангел.

— Ругается, — заметил первый ангел.

— Что с него взять, — сказал второй ангел, — серый, он серый и есть.

— Не волнуйся, братец, — громко и внятно, как глухому, сказал ему третий ангел. — Мы тебя должны доставить в канцелярию.

— Вы точно с неба свалились, — прохрипел Серый Ангел. — У меня же нет допуска. Я же — Серый Ангел.

— Ты реабилитирован, — сказал первый ангел. — Теперь тебя подлатают, почистят перышки, и ты будешь как новенький.

— За что такая милость? — спросил Серый Ангел.

— За твои боевые заслуги, — со всей серьезностью сказал второй ангел. — Ты встал на правильную сторону. Это очень хорошо — верный выбор.

— Я всю жизнь только на своей стороне, — сказал Серый Ангел.

— Можешь не скромничать.

Третий ангел со значением поднял указательный палец.

— Сам лично подписал указ. Теперь тебе присвоено звание “Ангел пятого класса”.

Ангел понизил голос.

— Это пока секрет, но ты произвел крайнее благоприятное впечатление на старика. Он суров, но отходчив. Так что вполне, может быть, через век-другой тебе присвоят четвертый класс. Конечно, нужно пройти испытательный срок…

— Да пошли вы к черту со своим испытательным сроком!

Серому Ангелу показалось, что эту фразу он выкрикнул, но у него хватило сил только на то, чтобы произнести ее негромким шепотом и выставить из сжатой в кулак руки средний палец.

— Я бы на твоем месте не очень привередничал, ангел, — сказа первый из белокрылых. — В тебе сейчас настолько мало от ангела, что у тебя даже утрачены способности к регенерации. Оставь мы тебя здесь — и ты истечешь кровью.

— Отвали! Я остаюсь.

Серый Ангел был очень плох. Казалось, что каждое слово он произносит на последнем дыхании. Его снова опустили на землю.

— Ну, и что будем делать? — спросил первый ангел остальных.

— Оставим его здесь, — сказал второй. — Все равно против его воли мы забрать его не сможем.

— Но нам может нагореть от старика, — сказал третий ангел. — Он может закрыть глаза на какие-то глобальные вещи: спасение мира или вселенский потоп, но что касается мелочей, он очень щепетилен.

— Да, ты прав, — сказал первый ангел. — Старик решил устроить показательное помилование. Это Гавриил ему посоветовал: мол, у черных перестройка, так и мы должны идти в ногу со временем — проявлять гибкость. Ох, уж эти политики.

— Да выключи ты эту музыку! — нервно сказал он третьему.

Видимо, он у них был за старшего. Третий ангел щелкнул пальцами, и музыка смолкла.

— Так что решаем? — спросил второй.

— Скажем, что опоздали, — сказал первый. — Постановление из канцелярии пришло слишком поздно, такое бывает. Ну, вы все поняли?

Ангелы согласно кивнули.

— Тогда поехали.

Взмахнув крыльями, два ангела плавно вознеслись в небо. Третий ангел немного задержался Он посмотрел на лежавшего на земле собрата и в его глазах мелькнуло что-то вроде сочувствия. Отогнав непрошенные мысли, он покачал головой.

— Безнадежен!

Вынеся этот приговор, он оттолкнулся от земли и взмыл в хмурое ночное небо. На земле остался лежать серый ангел. Он умирал.

Даже в смерти ангелы не похожи на людей. После смерти людей хоронят на кладбище, на могиле устанавливают надгробную плиту с трогательной надписью и еще к ней приносят цветы. Туда приходят родные и близкие, родственники и друзья. Сначала часто, потом все реже и реже. Некоторые из них перестают приходить вовсе.

У ангелов все не так. Когда они умирают, хоронить нечего. После смерти ангелы превращаются в звездную пыль, которая рассеивается по всему млечному пути. И оплакивать их некому. Нет у них ни родственников, ни друзей, как нет любимых женщин, детей, собак и кошек — настоящий ангел не должен иметь привязанностей.

Безнадежен, такой приговор вынесли Серому Ангелу. Безнадежен — как клеймо. Силы стремительно покидали это тело, но всем назло последнее слово он хотел оставить за собой. Серый Ангел приподнялся на локотях и с вызовом посмотрел в ночное небо.

— Никогда!

Это было последнее, что он успел сказать, но даже этим последним словом было только отрицание.

В тот момент, когда сердце ангела перестало биться, небо расколола молния, и оглушительным барабаном громыхнул гром. Откуда не возьмись, налетел порыв холодного ветра, и на его лицо упала одна капля. За этой каплей последовала вторая, третья, и вот с неба обрушились целые потоки холодной воды. Впервые за много дней на землю опустилась прохлада. Над городом шел дождь.

БОРИС ЛАСАЛЬ, 24 ГОДА, НЕ ЖЕНАТ, РАЗВЕДЕН,

ПРОФЕССИЯ — ЖУРНАЛИСТ, МЕСТОЖИТЕЛЬСТВО: РЮ ДЕ АРСЕНАЛЬ, 9-ЫЙ ОКРУГ, ПАРИЖ.

— Я понимаю, что эта тема основательно поднадоела, как парижским буржуа, так и простым обывателям, но, раз она существует, кто-то должен ее освещать, — сказал мне Симон Лелюш, на моем последнем инструктаже.

Представьте себе сорокашестилетнего юношу с горящим взором, рыжей козлиной бородкой, большого эстета женских форм, почитателя Моне и Сартра — и вот вам полный портрет Симона Лелюша — заместителя нашего главного редактора. Немного не от мира сего, он был крепким профессионалом — с хорошим чутьем и крепкой хваткой. И, хотя наша газета пользовалась нелестной славой таблоида, работа под его началом было неплохим началом моей большой карьеры.

Мне поручили сделать репортаж, посвященный тридцатилетию со дня вторжения в Афганистан американских войск. Тема была бесперспективной. Когда смерть становится обыденностью, она перестает кого-либо интересовать. Моджахеды и талибы, пуштуны и хазарейцы — все воевали между собой и сообща с оккупационными войсками, которые Белый дом официально называл миротворческими силами. Каждый день там стреляли и гремели взрывы, и каждый день там кто-нибудь погибал. Мне предстояло открыть эту тему заново. Сейчас внимание прессы было приковано к так называемой Второй Корейской войне и теперь мне, двадцатичетырехлетнему молодому журналисту предстояло перетянуть это внимание к небольшому государству на юге Центральной Азии. Чтобы меня подбодрить, месье Лелюш так и сыпал цитатами.

— Запомни, Ласаль, — сказал он мне, — новости — это то, что хороший редактор выбрал для публикации. На свете нет ничего нового, всегда случаются давно известные вещи, но они происходят с разными людьми. Когда это появляется в нашей газете — это и есть новость. Так что, новости создаем мы, Ласаль. Докажи мне, что ты чего-то стоишь. Поезжай и привези мне материал.

И я поехал: в Джелалабад, провинцию Нангархар, где чудовищная жара и высокая влажность. В Афганистане я пробыл целую неделю и в результате усвоил на всю жизнь, что восток — дело тонкое. Я нащелкал около тысячи кадров, отснял километры пленки, сбил ноги, натер мозоли, сбросил пять килограмм своего веса и, в конце концов, сделал свой репортаж. Я даже принимал участие в одной секретной армейской операции и отделался лишь одним разбитым фотоаппаратом. Тогда думал, что на этом все закончилось. Когда я вместе с двенадцатью другими журналистами возвращался из Джелалабада в Кабул, в наш автобус въехал напичканный взрывчаткой джип, за рулем которого сидел талиб-смертник. Погибло двенадцать человек, включая водителя: все, кроме меня. Я делал новости и сам попал в них. Мне крупно повезло: я отделался парочкой сломанных ребер и сотрясением мозга. Последнее, что я помнил — это предсмертный, полный ужаса, крик водителя. Затем меня накрыла тьма. Очнулся я уже в Париже через восемь дней. Редакция определила меня в одну из лучших больниц: как-никак, я был гвоздем программы, и какое-то время миру было интересно, как там поживает Борис Ласаль. Потом все улеглось, и интерес ко мне угас: миру нужны были новые герои и новые жертвы. Это было двенадцать лет назад. В другой, прошлой жизни.