Он подошел к Нике и снежностью поцеловал ее. О том, что он только что произнес три самых банальных в мире, слова Борис даже не думал.
Остаток дня они провалялись в постели, смотрели старые фильмы, болтали и любили друг друга. Когда наступила ночь, Ника уснула. Борис сидел на кухне, курил и рисовал на старом “Орбинском вестнике” замысловатые узоры, кружочки, стрелочки отображая на бумаге усиленный мыслительный процесс. В голове Бориса как бродячие собаки ворочались неприкаянные мысли.
Они договорились уехать послезавтра, сначала в гости к его родителям, затем куда-нибудь на взморье. Туда, где тепло, но есть много соленой воды: море или океан — все равно. Хватит — засиделся он в Орбинске. Только Ника должна будет поставить в известность Алису, и на следующий день — фьить — их здесь уже не будет. Только вот правильно ли он делает? “Ты всегда в ответе за тех, кого приручил”. Придумал это один французский летчик, и все кому не лень за ним повторяют, как попки. Если по совести, не привык Борис за кого-то отвечать, кроме как за самого себя. Любовь приходит и уходит, как известно, а груз ответственности остается, думал Борис. Это сейчас я для нее самый умный, самый любимый и единственный. А ну, как подрастет девочка, да начнет оглядываться по сторонам. Это сейчас ее интересуют зрелые мужчины, а потом, когда тебе перевалит за сорок, и ты обрастешь жирком, будешь ли ты, фратер, ей столь же интересен как сейчас, спрашивал себя Борис. Если по совести, не ответственности ты боишься, сказал Борис сам себе, а того, что в один прекрасный день тебе могут дать отставку. Как обычно Борис-скептик вел спор с Борисом-оптимистом и с самой молодой своей сущностью, Борисом-романтиком. Естественно, романтик был на стороне оптимиста, но доводы скептика были более убедительны. Да еще иногда в нем просыпался Борис-циник и, откровенно потешаясь над двумя своими собратьями, ввертывал в разговор пару едких фраз. Самое сложное было то, что Верховным судьей в этом споре был тоже он — Борис Ласаль, и решение принимать надо было ему же. Борису-романтику очень нравилась легенда о своей второй половинке, которую ищет любой человек. Поиск любви — это долгий путь к себе, говорил он. Только вот беда, что этот путь может занять всю жизнь, усмехался циник. Никто не застрахован от ошибок, возражал оптимист.
Это могло продолжаться долго, но шизофренический спор нескольких Борисов был прерван какими-то звуками. Борис прислушался. Так и есть. Сквозь открытое настежь окно доносились звуки перестрелки. Стреляли где-то далеко, за городом. Дробный звук “калаша” смешивался с треньканьем американских автоматических винтовок. Судя по звуку, “калаша” было два, а вот винтовок намного больше. И огрызались они весьма яростно. Борис уже чуть было не рванул в комнату за одеждой, но в последний момент передумал. А ну их всех к черту, подумал он. Без меня разберутся. Пусть доблестный комиссар волнуется, у него должность такая. Мне есть за кого беспокоиться. Да и пока я доеду, там все уже закончится: численный перевес, несомненно, на стороне американского оружия. И действительно через пару минут все стихло. Борис зашел в комнату. Ника спала. Дыхание ее было глубоким и размеренным, на губах застыло легкое подобие улыбки. Борис подошел и лег рядом. Ника не просыпаясь, обняла его, уткнувшись носом в плечо, и тихонечко засопела. И тут Борис понял, что хочет заботиться о ней, хочет быть в ответе за нее, что бы это не принесло ему в будущем. Решение пришло само собой. Куда-то делся спящий в нем циник, молчал восторженный романтик. Борис был наедине с собой, рядом спала любимая женщина. Чего уж проще? К нему пришло спокойствие и твердая уверенность в том, что все у них будет хорошо. С этой мыслью Борис уснул. За окном светало.
Почти весь следующий день Борис с Никой провели дома в сборах и разговорах. В воздухе витало чемоданное настроение, Ника была вся в предвкушении отъезда. Они делали то, что делают, наверное, все влюбленные: они дурачились, кормили друг друга мороженным, рассматривали в Интернете места, куда они поедут вдвоем, любили друг друга, смотрели его любимые фильмы. В общем-то, ничего особенного, но это были те мелочи, которые сближают мужчину и женщину, у которых за плечами еще нет ничего, кроме их любви. За этими делами незаметно наступил вечер.
— Малыш, как ты смотришь на то, чтобы пойти прогуляться? — спросил Нику Борис. — Я бы хотел пойти попрощаться с друзьями.
Ника корчила милую гримаску.
— Учтите, господин журналист — я водку не пью, — сказала она.
— А кто сказал, что я буду пить водку? — спросил Борис. — Я и так уже пьян от любви.
— Ага, — засмеялась Ника, — надо полагать, твои друзья тоже будут довольствоваться тем же. Они то, надеюсь, в меня не влюблены?
— Перебьются, — проворчал Борис. — Пусть лучше водку глушат, пьянеть от любви к тебе — это только моя прерогатива. Но если тебе не хочется идти, можешь посидеть дома — я ненадолго.
— Нет уж, — сказала Ника. — Я пойду с тобой и буду пить пиво.
— Ну и чудненько, — сказал Борис. — Тогда нам пора. Сколько времени дать тебе на сборы?
— Если не будешь меня отвлекать, то полчаса мне будет достаточно.
С этими словами Ника удалилась в другую комнату. Борис, не мудрствуя лукаво, облачился во все те же голубые затертые джинсы и такую же голубую с короткими рукавами рубашку — сойдет и так. На душе было легко и даже радостно. Совсем скоро он сможет выкинуть из головы Девилсона со своим Институтом и его душевнобольными, комиссара Морару с его душевными метаниями и бандой юных анархистов, и отца Ваарлама с его душеспасительными речами. Скоро все это можно забыть. В руках Борис вертел телевизионный пульт и, чтобы как-то убить время, он нажал на кнопку включения. Как раз шел новостной блок. Ведущий в восторженных тонах рассказывал о том, что наконец-то НАСА закончило строительство марсианской станции, которая вот-вот примет первых поселенцев. Скоро объявят Марс еще одним штатом, подумал Борис, и под предлогом борьбы с мировым терроризмом разместят там еще одну военную базу: “отсель грозить мы будем шведу”. Птица мира успела нагадить практически везде, теперь ее отметки будут даже на Марсе. Далее телеведущий поведал искушенному телезрителю о наводнении в Китае, полете чукотского космонавта на орбитальную станцию, массовых демонстрациях в Швеции и падеже рогатого скота в Лионе. Борис собрался выключить надоевший ящик, когда его внимание привлекло еще одно объявление. Позади телеведущего возникла карта Европы, на которой красным цветом была выделена международная зона мира, где над жирной точкой большими буквами значилось: “ORBINSK”. Заинтересовавшись, Борис увеличил громкость телевизора.
— По непроверенным данным, — вещал диктор, — в Международной зоне мира, вблизи города Орбинска, впервые за все время ее существования произошел вооруженный инцидент. Группа местных традиционалистов совершила вооруженное нападение на Международный Гуманитарный Институт. Нападение было отбито спецназом американских ВМС. Сотрудники Института не пострадали, сведений о жертвах из числа нападавших на данный момент не имеется. Факты уточняются.
Карта Европы исчезла, на экране появилась смазливая девица, с полным торжеством силикона над природой вместо груди, и принялась очень эротично рассказывать о ливнях, засухах, влажности на французской Ривьере и прочих метеорологических тонкостях в атмосфере многострадальной матушки Земли. Если так пойдет дело и дальше, то скоро в родные края придется приезжать не в качестве отдыхающего блудного сына, а в своей ипостаси военного журналиста, размышлял Борис. Эмиль Негро — командир “Неукротимых” производил впечатление умного парня, правда, умного со знаком минус. Поэтому, заручившись поддержкой местного населения, он мог заварить такую кашу: в перспективе маячила война, правда, не гражданская, а интернациональная. Если чадолюбивое население возьмется за топоры и вилы, то бишь за автоматы и карабины, попрятанные после военного конфликта девяносто второго года, мало не покажется всей Европе. Авантюристы всех стран только и ждут такого повода.
