— Будешь еще хамить, мальчишка?!

Бац! Голова Эрика мотнулась вправо.

— Будешь уважать старших?!

Бац! Голова Эрика мотнулось влево.

— Кулаками махать научился — научись разговаривать!

Пощечины на обалдевшего Эрика сыпались градом. Сопротивляться он не пытался, а только пятился назад.

Наконец Борис решил, что с него хватит.

— Хочешь драться — иди на ринг! — с эти напутствием Борис вытолкал парня на улицу. Закрыв за ним дверь, он направился к стойке.

— Ну, что? Получил свое, старый ловелас? — ухмыльнулся Роджер.

— Да, старею, наверное, — согласился Борис. — Удар у этого парня будь здоров.

— Думаешь, он не вернется? — спросил Роджер.

— Не знаю, — пожал плечами Борис.

— Я бы на твоем месте был бы осторожней. Я видел, как этот мальчишка разговаривал с твоими доброжелателями: с этим как его… Зигмундом, и этим вторым амбалом.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — беспечно махнул рукой Борис.

— Роджер прав, — поддержал бармена Изаксон. — Взгляд у этого молодого человека нехороший, какой-то шальной. Я б таки поостерегся: у этого мальчишки темперамент Отелло.

— И удар Мухаммеда Али, — добавил Роджер.

— Не боись, — успокоил друзей Борис. — Живы будем — не помрем. Ну, я пошел. До встречи, фратеры.

Квартира Бориса прямо с прихожей встречала нехолостяцкой чистотой. Из кухни доносились соблазнительные запахи. Первые перемены в его быту Борис заметил сразу: из прихожей куда-то исчезли его домашние тапочки. Когда-то это была хорошая комнатная обувь из натуральной кожи, но со временем она потеряла внешний вид, протерлась почти до дыр и, наверное, из всех тапочек мира это были тапочки-долгожители, им было лет пятнадцать, не меньше, абсолютный рекорд среди своих комнатных собратьев. Их вполне можно было выставлять в музее или заносить в книгу рекордов Гинесса. Но Борис не торопился их выбрасывать. Нет, он не был Плюшкиным. Просто он любил старые вещи. Со временем они становились ему почти родными. У него еще имелась пара растянувшихся до огромных размеров свитеров, две рубашки: одна байковая, другая фланелевая, которым было лет по десять, три пары стоптанных кроссовок, и он продолжал носить все это с понятным ему одному удовольствием. Посмеивающимся над ним приятелям Борис говорил, что эти вещи лучше льнут к его телу, ему в них уютней. Себе же он объяснял, что те вещи, которые долго носишь, как бы пропитываются твоей энергией, твоим биополем, становятся как бы твоей второй кожей. Поэтому женщины так любят поутру надевать рубашку своего мужчины, чувствовать тепло и энергию его тела.

Зайдя в квартиру, Борис, недолго думая, сделал то, что не раз видел в кино.

— Милая, я дома! — позвал он.

Из кухни появилась Ника. На ней были очень короткие джинсовые шорты и белый топ. Она подошла к Борису и поцеловала его.

— Кушать будешь? Ты голоден? — спросила Ника.

— Голоден как волк, — сказал Борис, целуя ее. — А чем у нас сегодня кормят?

— Мой руки и садись за стол, — скомандовала Ника.

— Мне бы и душ не мешало принять, — сказал Борис. — Откуда сей соблазнительный наряд? — спросил он, окидывая ее голодным взглядом.

— Ходила домой, — ответила Ника. — Хоть мне и нравится ходить в твоих рубашках, но на улицу в них не выйдешь.

— Да? — спросил Борис из ванной. — А что сказала твоя мама?

— Ее не было дома. Она в Институте — делает себе лицо, омолаживается.

Пока Борис самозабвенно плескался в ванной, Ника накрывала на стол.

Хорошо, когда возвращаешься домой, а тебя там кто-то ждет, думал Борис. Накрытый стол, чистые носки и отглаженные рубашки. Но ради этого не обязательно было кружить голову девчонке. Можно было нанять домохозяйку. Если осточертело одиночество можно завести собаку. Хотя тоже не выход. Я постоянно в разъездах. Домработницу можно рассчитать, а вот что делать с собакой? А ведь Ника не собака. И не Лорна, которая претендует только на постель. У тебя будет только одно оправдание, фратер, сказал Борис сам себе. Если ты сделаешь эту девочку счастливой.

Когда Борис вышел из ванной, стол был уже накрыт.

— Откуда это великолепие? — спросил Борис, сглатывая слюну.

На столе стояли тарелки с окрошкой на настоящем домашнем квасу, горка аппетитных котлет и салат из свежих овощей.

— Ходила на рынок. Надо же чем-то кормить своего мужчину, — улыбаясь, сказала Ника.

— А я твой мужчина? — так же улыбаясь, спросил Борис.

Про себя он еще раз поразился тому чувству легкости, которое его охватывает, когда он находится рядом с ней.

— Учти, я жуткая собственница, — сурово-напускным тоном сказала Ника.

— Теперь мне кажется, что я тоже, — сказал Борис.

Борис с аппетитом поедал приготовленные Никой окрошку с котлетами, а Ника с довольной улыбкой наблюдала за своим мужчиной.

Поев, Борис отодвинул от себя тарелку.

— Спасибо, малыш, — сказал он. — Все очень вкусно.

Борис потянулся за сигаретами. Закурив, он подошел к открытому окну.

— Так как мы выяснили, что мы оба собственники, я хочу тебя спросить: ты знаешь некоего Эрика?

Судя по изменившемуся выражению ее лица, Эрика она знала. И достаточно хорошо. Ника уже больше не улыбалась.

— Значит, он тебя нашел, — сказала она. — Хотя я просила его не вмешиваться в мою жизнь.

— Кто он?

Борис закурил.

— Просто друг, — Ника немного потупила взгляд.

— Просто друг? — спросил Борис. — Похоже, он так не считает. Мне он сказал, что он твой жених.

— Да, я знаю, — сказала Ника. — Он так считает, но между нами ничего не было.

Она перехватила взгляд Бориса.

— Нет, правда. Он ухаживает за мной еще с седьмого класса. Его и мой отец — старые друзья, так что я его знаю с самого детства. Я и Эрик учились в одной школе, и он на три года меня старше. Всех мальчишек, которые пытались за мной ухаживать, он избивал. Мы из-за этого часто ссорились. И вот сейчас он вбил себе в голову, что он мой жених. И мать поддерживает его в этом. Это она позвонила Эрику и вызвала его сюда.

— Он что, и сюда приходил? — спросил Борис.

— Да, практически сразу, после того как ты ушел. Позвонил в дверь, я открыла.

По телу Ники пробежала внезапная дрожь.

— Когда он увидел меня в твоей рубашке, у него были такие глаза, что я думала, что он меня ударит. Глаза у него были как у сумасшедшего. Он все спрашивал, где тебя найти. Я сказала, что не знаю, просила тебя не искать.

— Он нашел меня в баре, — сказал Борис. — И он был в ярости. Что ты ему сказала?

— Что люблю тебя, — ответила Ника. — И что выхожу за тебя замуж.

Ника взглянула на Бориса. Он был невозмутим.

— Но это я просто так сказала, — начала она оправдываться, — пришлось соврать, чтобы он отстал.

Борис затушил сигарету.

— Так в чем вранье, малыш? В том, что ты меня любишь или в том, что ты выходишь за меня замуж?

Нет ничего банальней, чем такое обращение к любимой женщине как “малыш”. Миллионы мужчин называют своих возлюбленных малышами, крошками, маленькими и тому подобными уменьшительными эпитетами. Подобными обращениями изобилуют романы, детективы, мыльные оперы и мировые блокбастеры. Это пошло, безвкусно и совсем не комильфо. Так, по крайней мере, раньше думал Борис. Но теперь он стал понимать своих собратьев. Раньше Борису никого не хотелось называть малышом. Но для Ники ему захотелось быть защитником, опорой и той самой каменной стенкой, за которую можно спрятаться. А Ника выглядела столь хрупкой, а иногда и беззащитной, что обращение “малыш” появлялось само собой и звучало вполне естественно и непринужденно.

Сейчас Ника выглядела как маленькая девочка, которую застали за тем, что она залезла без спроса в домашнюю конфетницу.

— Ну, замуж ты мне не предлагал, тут я соврала. — сказала она.

Ника немного помолчала, затем сказала.

— Но я соврала только в этом. Я люблю тебя, Борис.

— Я тебя тоже люблю, малыш, — сказал Борис.