Третьей луны летнего месяца Австера стражей Отвесного города был схвачен даркирский шпион. При нем обнаружены карты и записи, в которых несколько раз упоминаются слова «война» и «башня». Записи были повреждены, и полностью их расшифровать не удалось. Сам даркирец оказался мертв. Допросить его лично я не смог.

В свете изложенного считаю нужным оповестить начальников гарнизонов по всей Западной границе о возможном приближении войны.

Подпись: Поль»

Перечитав, я сложил записку пополам и поместил в конверт. На лицевой стороне конверта надписал: «Королю. Лично в руки». После растопил сургуч, снял с пальца перстень и поставил королевскую печать.

***

Гастар сидел в общей зале у камина и ворошил мечом поленья. Я подошел к нему и протянул конверт.

— На имя короля?

— Скажи Ролану, чтобы отправили сегодня же. И вели солдатам собираться. Завтра возвращаемся в столицу.

— То бишь расследование закончено? — Усмехнувшись в бороду, спросил Гастар.

— Ты обратил внимание, что бургомистр ни разу не поинтересовался о судьбе отряда, который он якобы послал на башню?

— И что же?

— Не было никакого отряда. Для нас устроили спектакль.

— Спектакль? — Переспросил Гастар.

— Думаю, бургомистр повздорил из-за чего-то с архонтом и когда отряд из Башни не приехал бургомистр решил, что это прекрасная возможность, чтобы вызвать нас из столицы и устроить против архонта расследование. Недаром, он в первом же разговоре упомянул, что архонт возил на Башню этих вот «девиц».

— А как же быть с дозорными? Ведь они мертвы.

— Мертвы. И эта часть спектакля, которая пошла не по плану. Бургомистр, сам того не ожидая, подгадал под настоящее нападение.

— Настоящее? И кто же по-твоему напал на башню? Даркирцы?

— Больше некому.

— Гм… — Гастар задумчиво покручивал усы. — Ну хорошо. И отчего же тогда умерли дозорные?

— Черт его знает. Мне доводилось слышать о ядовитых растениях, которые растут на севере. Их пыльца отравляет воздух и вызывает быстрое удушье. Может, даркирцы распылили что-нибудь подобное у Башни.

— То есть война все-таки будет.

— Она уже идет.

***

Вечером я отправился побродить по рынку. Вообще этот Отвесный город в некотором отношении даже мил. Поначалу все эти лестницы, ярусы, мосты меня ужасно раздражали. Я постоянно поворачивал куда-то не туда и в результате оказывался совсем не там, куда намеревался. Вместо аббатства вдруг выходил на площадь возле ратуши, вместо ратуши вдруг появлялся у ворот. Один раз даже угодил в какой-то атриум и наткнулся на двух голых женщин. Женщины почему-то ни капли не смутились и начали хихикать. Уже потом я выяснил, что это был задний двор борделя. К слову, борделей тут даже больше чем аббатств.

Я бродил уже около часа. Проголодавшись, взял печеных яблок у кондитера. Черт знает, почему я взял их. С детства яблок не терплю.

Сладкая патока обжигала пальцы. Я отошел и сел на лавку возле ратуши. Улицы постепенно пустели. Темнело. И тут я наконец-то понял, что за мной следят.

По дальнем конце площади стоял человек в глубоком капюшоне и усердно притворялся, что выбирает финики. Финики. В начале австера. Финиками в это время года можно разве что свиней кормить.

Я моментально вспомнил, что видел человека прежде. Утром возле ратуши. Днем у постоялого двора. Вообще не знаю, как я мог быть таким олухом и ничего не заподозрить раньше.

Прошло пару минут.

Посматривая на вершины гор, я доел яблоко. Встал. Потянулся. И медленной походкой направился по направлению мостов. У ближайшего была девица. Она стояла, свесившись с перил, и время от времени издавала утробный звук, который эхом разлетался по ущелью. На девице была безрукавка с меховым подбоем, черные штаны в обтяжку. Из-за позы, в которой она находилась, зад ее раздался вдвое и штаны слегка сползали. Одной рукой она подтягивала их, а другой придерживала волосы. У ног валялся полуштоф крепленого мелосского вина. Девицу тяжело рвало.

После моста я повернул налево. Постоял немного у лотка гадалки, которая раскладывала карты пьяному солдату. Снова потянулся. И побрел в проулок, который вел к постоялому двору.

В самом начале проулка есть ниша в доме слева. Днем там помещается торговец пряностями, а вечером ниша стоит пустая. Притом если идти со стороны мостов, ее почти не видно. Забравшись, я достал из сапога кинжал и начал ждать.

Минуты две все было тихо. Прошла только какая-то старуха, волоча мешок.

Я подождал еще и понемногу начал сомневаться.

Может, почудилось? Не знаю. Мало ли человек задумался и машинально перебирал руками эти финики? Я уже собирался выйти. Но тут со стороны мостов послышались шаги.

— Не убивайте…

— Не кричи!

Взяв неизвестного за шиворот, я круто повернул его и придавил к стене.

— Теперь слушай внимательно. У тебя два варианта. Первый. Ты рассказываешь мне, зачем за мной следил и остаешься жить. Второй…

— О, боги! Вы… вы не так поняли. Пощадите! Я не следил… Я сам… Я все хотел вам рассказать…

— Что ты хотел мне рассказать?

— Я знаю… Я все видел.

— Что ты видел?

Я знаю, что произошло на Башне.

Неизвестный сбросил капюшон и передо мной предстал напуганный старик.

— Ты знаешь, что произошло на Башне? Откуда? Ты дозорный?

— Нет, я не дозорный.

— Тогда кто же?

И тут меня как осенило.

— Ты тот монах, что навещал Бастурда и расспрашивал о статуях.

Старик, казалось, удивился.

— Откуда вы…

— Бастурд сказал. Не важно. Что тебе известно?

— Я расскажу. Но…

— Что?

— Здесь могут услышать.

— Хорошо. Идем на постоялый двор.

— Нет. — Старик с тревогой огляделся. — Лучше ко мне домой. Это недалеко. Там нас никто не потревожит…

Как оказалось, дом и правда был недалеко. И вопреки моих сомнений, меня даже никто не поджидал там.

Старик снял плащ и сел у очага.

— Вы верно угадали. Я монах. Монах-отступник. Вам известно, кто такие монахи-отступники?

— Да, мне известно…

— Это монахи, которых изгнали из аббатства. Причины могут быть самые разные. Как правило, монахов изгоняют за пьянство или прелюбодеяния. Но в моем случае дело было иначе. Меня изгнали за колдовство.

— Колдовство?

Я всмотрелся в лицо старика и вдруг понял, что он в бреду. Блестящие глаза, красные щеки. Старик, должно быть, угадал, о чем я думаю.

— Да у меня жар. Я болен. Но я в своем уме. Вы мне не верите?

— Не важно, во что я верю.

— Вы мне не верите. И я вас понимаю. Давным-давно, тысячелетия назад магия оставила Эол. Но в древних манускриптах сказано, что когда станет кровь и брат пойдет на брата, тьма возродится. И вместе с ней наступит ужас. Огонь низвергнется с небес. Придет всепожирающее пламя. И…

— Послушайте. Давайте мы оставим сцены апокалипсиса и вернемся к Башне.

— Башня и есть начало апокалипсиса. Ибо в древних манускриптах сказано, что первым падет Аурелиан Святой.

— Аурелиан Святой пал три тысячелетия назад. В древних манускриптах плетут чушь. А магии в Эоле никогда и не было. Ее вообще не существует.

— Но в древних манускриптах…

— Проклятие. Забудьте о древних манускриптах. Вам известно что-нибудь о Башне кроме манускриптов?

— Я там был.

— Где?

— На Башне.

— И что вы видели?

— Что видел? Что вам известно о грамагарских ритуалах? — Ни с того ни с чего спросил старик.

— Что мне известно о каких ритуалах? Не знаю. Ни черта мне не известно.

— Это очень сложные ритуалы. Издревле монахи-отступники совершают паломничество к Неведомым землям, чтобы практиковать древнюю магию. А с тех пор как инквизиция наложила запрет на науку, изобретательство и волшебство, Неведомые земли стали единственным местом, где монахи могли проводить свои эксперименты, не опасаясь, что на них донесут.