— Дрянь полукровная, — прохрипел ламия, распалившись. Схватил стул, шибанул её по спине. Тот с треском разлетелся. Катя всхлипнула. В руках упыря остались обломанные палки. Оскалившись, бил ими, как в ускоренной съемке. Яркие вспышки от каждого соприкосновения разносились по телу жгучей болью. Слёзы разъедали глаза. Прикрыв голову, опять сжалась — на губах прикус соленой воды и сладковатый слегка отдающий металлом.

Чувствительность притуплялась — сознание меркло, подступала темнота…

Запал упыря окончился — побои прекратились. Катя разлепила опухшие веки — карусель звёзд на фоне красной пелены затмевала взор. Перетерпела и сосредоточилась. Окровавленный пол. Нож метрах в трёх… Взгляд скользнул мимо — кол… под ногами упыря. Катя подняла голову. Ламия скалился — клыки удлинились, чёрные бездонные глаза засверкали. Отшвырнув палки, он присел на корточки:

— Не мечтал, что приедешь, — мягкий голос обволакивал, проникая в сознание. Упырь помотал головой. — Оказывается, нужно просто вежливо пригласить.

— Где… — Катя зашлась кашлем. Болью пронзало от каждого содрогания.

— О! — наигранно радостно воскликнул он. — Счастливая семья? Нам было весело!

Мысли ускользали, язык не слушался. Тело сотрясалось. Упершись руками в пол, Катя присела и утёрла лицо. Смачный плевок шмякнулся рядом — и бровью не повела. Еле выдавила:

— Где их тела…

Ламия вскочил и, вновь схватив за волосы, протащил:

— Лучше расскажу, как всё было…

Едва не уткнулась лицом в пол — перевернулась на спину. Давясь слезами и скользя по возмущенно скрипящему линолеуму, выискивала оружие. Онемевшие пальцы, зацепили кол. Судорожно сжала. Шанс — единственный и последний. Покалывание бежало по телу, как мороз по коже — силы возвращались.

— Вот здесь, — Ламия дёрнул к себе — Катя, закричав, подалась наверх. Ледяное дыхание опалило шею. Извернувшись, всадила кол в упыря — лицо исказилось гримасой боли и недоумения, хрип слетел с губ. Вцепился в её плечи, словно клешнями. Катя из последних сил вдавила торчащее древко глубже. Ламия покачнулся и упал, как подкошенный. Отступила и, упершись спиной в стену, сползла на пол. Дыхание вырывалось с клокотом, в горле пересохло. Красно-жёлтое пламя охватило обездвиженное тело. Испепелив, угасло, так же как появилось — извне.

Чутьё замолкло, будто понимая боль и ужас произошедшего. Заткнулось, давая время прийти в себя. Тварь убил маму и папу. До последнего надеялась… что это не так. Плевать, что глупо. Если так нужна королеве, могли их взять в заложники. Для шантажа! Но убивать?! Зачем? Почему… Лучше бы сама сдохла… как пережить смерть родителей? Их нет! Вина останется до конца жизни! А зачем она вообще нужна…эта жизнь? Собственное паскудство рано или поздно сгнобит, совесть выест брешь, испепелит душу. Умереть — единственный выход. И умереть нужно окончательно, найти способ и покончить с мучениями. Звенящая тишина поглотила. Катя глядела в одну точку — ни мыслей, ни боли. Пустота обволакивала…

Тонкий, как писк комара, звук засвербил в голове. Усиливался, изменяясь в омерзительно-царапающий мозг. Острый импульс пронзил виски. Нужно идти! Застывшее тело отреагировало, будто часы. Катя вскочила. Подхватив рюкзак, направилась к выходу, словно робот — встала и пошла. Боль проходила. Чутьё, не переставая, шептало — двигайся, двигайся… Нехотя, со скрипом мышцы разминались. Зачем идти? Куда? Смысла нет. Чернота — полная и беспросветная. Сдаться упырям и будь что будет. Ничего другого не осталось, так проще. Желание, стремление, воля — отмерли. Виски сжало сильнее. Назойливый голос не отпускал — хватит ныть, вперёд, двигайся…Противиться, значит, получить новую порцию адских ощущений. Катя стиснула зубы и, скрепя сердце, вышла на улицу. Смеркалось. Воздух полегчал. Облако мошкары, жужжа, так и норовило попасть в глаза. Катя по сторонам не глядела — смысла нет. Картина везде одна и та же — кровавые пол и стены, красные сгустки на ноже и осколках трубки… Чутьё право. Лучше наказание — жизнь! С отменной памятью…

Лай собак эхом проносился, теряясь в лесу. Катя на секунду замерла возле темнеющей кромки и, поправив рюкзак, не мешкая вошла. Зелёные долгожители-великаны со скрипом и шелестом сомкнули раскидистые ветви, отгораживая от мира живых — пути назад нет. Тропинка, едва различимая даже кошке, притягивала. Повинуясь чутью, продиралась сквозь кусты и колючие заросли малинников, ежевичников. Переползала через упавшие деревья, спускалась по оврагам, поднималась на высокие холмы. Не обращая внимания на царапины и ссадины, шла, не теряя невидимую нить, тянущую в неизвестность. Всё глубже и дальше. В незаметно подкравшуюся ослепляющую темноту и внезапно наступившую оглушающую тишину.

Выскочив из лесных зарослей, остановилась перед широким болотом. Запах гнили и тины — стойкий, аммиачный. Поморщилась. Сдержав приступ тошноты, сосредоточенно вгляделась. Посреди благоухающего торфяника высилась избушка. Покошенная, угловатая, на высоких сваях, уходящих в ил. Как держится? Почему крепежи не сгнили? Плевать, мир давно перевернулся с ног на голову. Чутьё скомандовало: «Вперёд». Зачем? Импульс в голову — Катя на секунду зажмурилась. Боль утихла. Смахнув с лица прилипшую прядь, заплела косу и, оторвав кусок от футболки, перевязала тугим узлом. Закрепила потуже рюкзак и шагнула вперёд. Сердце гулко отбивало дробь — сейчас провалится в вязкую кашу. Нога упёрлась в твёрдь. Шумно выдохнув, переступила дальше. Прислушиваясь к едва слышному такту, встала ровно и замерла. Подпрыгнула… приземлившись, соскользнула. Потеряв опору, ахнула и замахала руками. Уф! Удержалась от нелепого шлепка в тину. Нервы на пределе, пульс зашкаливал. Катя застыла, просчитывая следующий ход. Полтора шага вперёд… Подпрыгнула. Перескочила в сторону, опять подпрыгнула и приземлилась на кочку. Быстрая, размашистая пробежка и прыжок с кувырком. Катя замерла на твёрдой земле, под тонкими деревянными сваями.

Вскинула голову:

— Чёрт!

Они выше, чем издали. Взобралась по столбу, словно пантера. Обхватив его ногами, зацепилась за выпирающий край нижнего бревна. Когти, вонзаясь, заскрипели. С царапающим звуком двинулась к центру. Остановилась под дверью и постучала. Ответило глухое молчание. Ударила сильнее. Нос уловил терпкий запах старения, ароматы трав… Тишину пробивали едва слышные размеренные удары сердца.

— Хочу знать ответы! — прорезав ночь, неестественно громко прозвучал собственный голос. Кому и что говорит? Без понятия, кто здесь живёт. С чего взяла, что хозяин подскажет?

Послышалось приближающееся сопение и шарканье по полу. Катя ждала, цепляясь из последних сил. Быстрее!

— Кацы ответы? — раздался скрипучий старческий голос. Катя затаила дыхание — бабка или дед? Не разобраться, но хозяин явно недоволен.

— Кто я? И что происходит? — когти будто выдрали с кожей, перед глазами пролетел сноп искр. Ахнув, повисла на одной руке — кончики пальцев горели огнём. Справившись с эмоциями, с размаху вновь зацепилась за бревно.

Дверь отворилась со скрипом — Катя замерла в ожидании. Хозяина не видно, только расплывчатое очертание ладони, прикрытой широким рукавом, точно эпизод из ужастиков. Рука приглашающе махнула.

Лестницы так и не показалось. Катя переборола желание спрыгнуть. Качнулась, как гимнастка на брусьях и взмыла, сделав сальто назад. Приземлилась на пороге, с кошачьей грацией. Пальцы от боли едва ощущались.

Темно… Сверхзрение — хорошо, но не те краски. Русская печь — лежак завален ворохом тряпья. Полки с бутылями и коробки. На стенах висели мешочки, как пить дать, с травами. Деревянная скамья и стол с парой чистых тарелок и чашек, будто ожидали гостей. Катя рассеянно озиралась — никого. Взглянув перед собой, вздрогнула. Нечто сгорбленное, воняющее плесенью и тухлятиной рядом. В длинном платье до пола. Откуда появилось «нечто»? Его не было секунды назад…

— Здравствуйте, — выдавила и запнулась. Кто это? Он! Она?

— Проходь, — прошелестел старушечий голос. О! Бабка…