Он отходит к противоположной стене комнаты.

Тук

Тук

Тук

— Ты в моей власти, — с каким-то извращенным удовлетворением в голосе произносит Люциус. — Ты никогда не могла этого понять. Ты никогда не выказывала ко мне уважения, хотя того требуют различия наших положений, — его голос ожесточается. — Я — единственный, кто может здесь приказывать. Так было всегда. Ты можешь ползать у меня в ногах или лежать, как сейчас, беспомощная и обездвиженная, но ты все еще сопротивляешься, все еще ведешь себя так, будто мы на равных.

Повисла долгая пауза.

— Богом клянусь, я поставлю тебя на место.

Он умолкает, позволяя словам повиснуть в воздухе.

Нет. Нет, я никогда не приму это. Он не может заставить меня.

Его шаги приближаются, и я чувствую, как он склоняется надо мной.

— Думаю, я оставлю тебя так на какое-то время, — откровенничает он, проводя палочкой по моей щеке. — И у тебя не будет иного выхода, кроме как лежать тихо и спокойно и слушать.

Люциус поднимается и отходит от меня. Я вглядываюсь в темному, пытаясь увидеть хоть что-то…

— Я буду говорить, — тихо произносит он, — а ты будешь слушать. Все просто.

Ох, если бы у меня был выбор…

— Я хочу, чтобы ты кое-что вспомнила. Вернись назад, когда тебе было одиннадцать лет, когда ты получила письмо из Хогвартса, — он делает небольшую паузу. — Я хочу, чтобы ты вспомнила, что ты почувствовала, когда прочла его.

Что за очередная игра?

Неважно. Я все равно не буду думать об этом, он не сможет сбить меня с толку…

Но в таком положении — на полу, парализованная и беспомощная — я не могу не думать об этом. Его слова предназначаются только мне, и я понимаю, что начинаю думать в нужном Люциусу направлении.

Что я почувствовала?

Сильное возбуждение. Я помню все, словно это было вчера. Тогда я узнала, что магия — вовсе не детская сказка, а реальность, но еще сильнее меня взбудоражила мысль, что я умею колдовать. Я! Обыкновенная маленькая девочка Гермиона Грэйнджер. Я была особенной. Впервые в жизни я действительно была особенной.

Но я… поначалу, я не знала, во что верить. Я всегда думала, что магию выдумали, и тогда у меня закралось подозрение, что кто-то просто сыграл со мной злую шутку.

— Смею предположить, что это было полной неожиданностью, — тишину нарушает его голос. — Заметь, ты даже не подозревала о существовании магии до тех пор, пока не получила письмо.

Ну, конечно же, я не подозревала об этом, но разве можно меня винить?! Я магглорожденная, и, естественно, я не знала, что магия существует.

Заткнись, Гермиона! Это именно то, к чему он клонит!

— Ты выросла без магии, — холодно продолжает он. — Ты выросла среди магглов. И до одиннадцати лет ты не знала, что магия есть.

Внезапно голову пронзает острая боль: он хватает меня за волосы, а я даже не могу сопротивляться.

— Кто дал тебе право войти в магический мир? — В его голосе звенит металл. — Ты не имеешь никакого права заниматься колдовством. Столько чистокровных семей отчаянно пытались сохранить магию на протяжении нескольких поколений, испытывая гонения со стороны магглов, которые слишком боялись признать свою неполноценность. Что дает вам право — любому из магглов — врываться в мир, что принадлежит нам по праву? Потому что в нашей крови течет магия.

Он замолкает и отпускает мои волосы.

— О, но ты, конечно же, не веришь мне, — тихо произносит он. — Я вижу это в твоих глазах. Что ж, поразмысли, были ли какие-нибудь знаки, по которым ты могла бы понять, что отличаешься от остальных магглов?

Твою мать!

Я знаю, что он имеет в виду. Я слышала разговоры в школе: неосознанный выброс магии, проявляющийся у детей волшебников.

Думай, Гермиона.

Но… я не знаю, делала ли что-нибудь подобное. Вернее, я ведь должна помнить об этом, не так ли?

Напряженно думаю — должно же быть хоть что-то! — наверняка происходили необычные вещи, которые я не могла объяснить…

Должно быть хоть что-то!

Я слышу, как Люциус усмехается.

— Не можешь припомнить ни одного случая, да? — Язвительно говорит он. — Ты никогда не делала ничего магического. Ну, это не твоя вина. Этого следовало ожидать. А знаешь, почему?

Уверена, ты собираешься сказать мне, почему.

— Потому что ты не имеешь права учиться магии, — он все еще нависает надо мной. — Осмелюсь предположить, что даже этот идиот Лонгботтом мог творить магию до своего поступления в Хогвартс.

Невилл не идиот!

Но… я помню, как Невилл рассказывал мне, как дядюшка выбросил его из окна; маленький Невилл приземлился на клумбу. Или как Гарри, убегая от хулиганов, оказался на крыше школы.

Почему я не помню чего-то в том же духе?

Потому что не все волшебники и волшебницы одинаковы. Это ничего не значит. Многие говорили тебе, что ты лучшая ученица в Хогвартсе, не забывай об этом.

Слова Люциуса Малфоя ничего не значат. Просто пустой звук. Бессмыслица. Я не буду его слушать.

Теплая рука касается моей щеки.

Я не хочу, чтобы он так делал.

Но он не останавливается. Он касается ладонью моего лица, нежно проводя большим пальцем по моей щеке…

Я закрываю глаза. Это единственная часть моего тела, которая все еще может двигаться.

Рука, что только что нежно ласкала меня, резко шлепает меня по щеке.

— Не смей закрывать глаза.

Делаю, как он приказывает, и чувствую его проникновение в мой разум. Но лишь на короткое мгновение.

— Несомненно, ты все еще цепляешься за тот факт, что ты лучшая ученица в школе, — он издевается надо мной. — И конечно же все будут об этом говорить, ведь ты так много работала. Зазубривала все заклинания и можешь исполнить любое на отлично. Но спроси себя, ты могла бы колдовать так же, если бы не просиживала все время за книгами?

Я…

Я не знаю. Как я могу знать ответ на этот вопрос? Я всегда прилежно училась — это все, что я знаю.

Тем не менее, думаю, я подсознательно чувствовала, что должна усерднее учиться в Хогвартсе, чем в обычной школе. Ведь мне так многому надо было научиться.

Невидимая рука вновь проникает в мои мысли, и он все еще рядом. Я чувствую его дыхание.

— Начинаешь прислушиваться, да? — Он удовлетворенно посмеивается. — Осознаешь, что я, возможно, прав.

Замолчи! Я никогда не поверю в то, что вы говорите! Никогда, никогда, никогда!

Выкрикиваю эти слова в надежде, что он заглянет в мой разум и прочтет мои мысли.

Повисла долгая пауза, а потом он вновь бьет меня по лицу. Моя голова не двигается, но я ощущаю жжение на месте удара.

В этих пощечинах есть что-то личное. Не знаю, почему, но я уверена в этом.

Я больше не просто его задание. Все стало настолько личным, и вряд ли кто-то из нас мог даже вообразить, что так будет.

Он поднимается. Я слышу это.

— Все еще не веришь мне? — Он медленно обходит меня.

Тук.

Тук.

Тук.

— Интересно, ты когда-нибудь задумывалась, почему тебе приходится так много заниматься? — Он говорит слишком тихо. — Ты когда-нибудь допускала мысль, что заставляешь себя учиться, потому что прекрасно знаешь, что магия не дана тебе от природы? Подумай, среди вашей троицы ты — единственная, в чьей крови нет магии, и поэтому ты так старалась.

Но меня ведь никто не заставлял! Я сама выбрала такой путь!

Правда?

Я НЕ БУДУ слушать его!

Но… мне приходится. Мне больше ничего не остается, кроме как слушать.

— Магия передается по наследству, — шепчет он. — И нет иного пути. То, что ты пытаешься овладеть основами колдовства, увы, не делает тебя ведьмой.

Я не верю вам!

И не буду верить!

— Этому нельзя научиться, — безжалостно продолжает он. — И это не игрушка для такой грязи и мерзости, как ты. Это привилегия, которой достойны лишь чистые кровью.

Не слушай. Это извращенная логика чистокровных снобов. И ничего больше.

Он вновь касается палочкой моего лица.

Я перестаю дышать.

— Все еще не веришь? — Тихо спрашивает он. — Знаю, ты твердишь себе, что все это ложь и глупые предубеждения, — усмехаясь, он прижимает кончик палочки к моей щеке. — Поверь, ты понятия не имеешь о том, что правильно, а что — нет. Единственная ложь здесь — то, что ты достойна заниматься колдовством. Но ты всего лишь эксперимент таких магглолюбцев как Дамблдор. Жертва так называемого всеобщего равенства. И больше ничего.