— Ты будешь говорить, когда тебе скажут, — произносит Люциус, а я содрогаюсь от боли. Злобный, высокомерный, мстительный ублюдок.

— Она слишком гордая, и только Богу известно, почему, — его голос сочится насмешкой, а сам он ухмыляется мне. Он говорит с Беллатрикс, но слова предназначаются мне. — Можно подумать, что маггла лишь отчасти смущена присутствием таких чистокровных, как мы.

— Я не маггла… — начинаю было я, но Люциус заставляет меня опять прикусить язык. Зубы больно впиваются в плоть, я чувствую во рту вкус крови.

Беллатрикс зловеще посмеивается.

— Ну, тогда, для начала, тебе нужно сломить ее дух, — ее глаза сверкают от возбуждения. — Физическая боль — прекрасный инструмент, мне ли не знать? Нет ничего более эффективного, чтобы быстро сбить с девчонки спесь.

Она — зло. Извращенное. Абсолютная и законченная психопатка.

— И, конечно же, — безжалостно продолжила она, — так будет веселее!

Долохов смеется. Противный, грубый и резкий звук. Люциус слегка улыбается и говорит ей, кивая на меня:

— Приступай.

Я смотрю на него, ужас сковывает грудь, не давая вздохнуть, и, кажется, что сердце сейчас остановится.

Но он только шире улыбается, когда читает эти эмоции на моем лице.

— Давай, Белла, — он растягивает слова, будто забавляется. — Покажи нам, как надо действовать.

Не могу поверить! Если он хочет причинить мне боль, то почему не сделает это сам?

— Трус, — шепчу я.

Он видит меня, в то время как другие — нет. Улыбка мгновенно исчезает с его лица, когда он читает по моим губам.

Беллатрикс подходит ко мне, наклоняется и заглядывает мне в лицо. Я выдерживаю ее безумный взгляд, стараясь выглядеть безразличной.

— Ты, кажется, вспотела, — с презрением говорит она. — Здесь слишком жарко для тебя? Я почему-то думала, что эта камера находится на северной стороне.

Она обратила на это внимание? Мне так жарко, мои волосы прилипли к влажной шее.

— Наверное, на тебе слишком много одежды.

Нет. О, Боже мой, нет!

Я застываю. Паника охватывает меня.

Я смотрю на Люциуса, ожидая, что он остановит Беллу, как ранее остановил Долохова. Но, нет, он молчит. И, чуть нахмурившись, смотрит на Беллатрикс.

Она выпрямляется.

— Вставай, грязнокровка, — приказывает она. — Это невежливо, сидеть в присутствии тех, кто выше тебя.

Она так похожа на Люциуса. Может быть, он женился не на той из сестер Блэк? Господи, какой дьявольский союз тогда бы был!

— Как вы думаете, почему я до сих пор на полу? — тихо произношу я. — Я не вижу здесь никого, кто «выше» меня.

Она продолжает улыбаться, глядя на меня.

— Боже мой, — с притворным сочувствием в голосе говорит она. — У девочки, оказывается, были соображения по поводу ее положения. А, впрочем, неважно, я найду способ это исправить.

Она направляет на меня свою палочку.

Я вздрагиваю, потому что по спине проходит волна боли. Потом еще. И еще.

И опять.

И с каждым разом становится все больнее и больнее.

Вставай, Гермиона. Оно того не стоит.

Я заставляю себя подняться на ноги. Я едва могу стоять, но боль ушла.

Я смотрю на них. Беллатрикс победно улыбается. Долохов смеется надо мной. Лицо же Люциуса словно застывшая маска.

— Она, конечно, упрямая, — говорит Беллатрикс. — Но, если ее раздеть, то справиться с ней будет проще, — она поворачивается к зятю. — Хочешь сам это сделать, Люциус?

Он кривит рот в отвращении.

— Уволь, Белла. Я только полчаса назад поел.

От этих слов по-настоящему больно. Они — как пощечина. Не знаю почему, но мне это неприятно. Он так старается заставить меня почувствовать себя настоящим дерьмом.

— Как хочешь, — Беллатрикс пожимает плечами, поворачиваясь к Долохову. — Антонин? Я знаю, тебе это… нравится. Ты можешь это сделать.

Долохов подходит ко мне, ликующе потирая руки. Я буквально чувствую, как мой желудок сворачивается. Я отшатываюсь назад, но он лишь посмеивается, наслаждаясь этой игрой.

Отойди от меня, не трогай меня, я не хочу, чтобы…

Я спиной наталкиваюсь на стену. Вжимаюсь в камень, а Пожиратель Смерти стоит передо мной так близко, что я чувствую его зловонное дыхание. От этого хочется блевать.

— Я собираюсь сполна насладиться этим, — он практически облизывает губы в предвкушении.

Я не дам ему сделать это!

Не позволю им!

Его рука проникает под мою футболку и ложится на мой живот. Все мои мышцы невольно напрягаются. Я не выдерживаю. И пинаю…

Он отскакивает назад, издавая громкий рев, и хватается за пах. Беллатрикс визжит от смеха. Я смотрю на Люциуса, чтобы увидеть его реакцию на «неповиновение» с моей стороны.

Уголки его губ едва заметно приподнимаются, как будто он подавляет желание рассмеяться.

— Ах ты, маленькая сучка! — ревет Долохов, прерывая их чрезвычайно веселую реакцию. Он делает движение в мою сторону, но Люциус хватает его за руку, прежде чем тот успевает дотянуться до меня.

— Ну-ну, Антонин, не принимай это близко к сердцу, — успокаивающе говорит он. — Ты должен понять ее. В конце концов, какая уважающая себя женщина позволила бы тебе приблизиться к себе без должной оплаты?

Беллатрикс усмехается, пока Долохов краснеет от негодования.

Она направляет на меня свою палочку, и я падаю на пол. Я пытаюсь пошевелиться… но мышцы слабые и вялые.

Это, определенно, то же самое заклинание, которое Люциус наложил на меня в лесу.

Ненавижу. Больше чем заклинание связывания, потому что сейчас мое тело все еще может двигаться, если кто-нибудь захочет этого. Они могут повернуть и положить меня так, как им удобно, и у меня не будет выбора, кроме как подчиниться.

Я падаю на бок. Думаю, это гораздо лучше, чем упасть на спину. По крайней мере, так я хоть могу видеть всю камеру.

Я смотрю на Люциуса, отчаянно желая, чтобы он предпринял что-нибудь, что угодно, чтобы помочь мне. Но он даже не смотрит на меня. Куда угодно, но только не на меня.

Трус.

Это единственная мысль, что утешает и успокаивает меня.

— Продолжай, Антонин, — бесстрастно говорит Белла. — Теперь она не будет сопротивляться, можешь быть уверен в этом.

— Это действительно так необходимо, Белла? — спрашивает Люциус, глядя на нее с выражением крайнего неодобрения. — Мы выше этого. Она же маггла, в конце концов…

— Ты сказал, что она слишком гордая, — бросает она. — А какой наилучший способ сломить гордость? Как ты сказал, она всего лишь маггла. Это делает ее чуть лучше животного. А животному не нужна одежда. Логично?

Он не отвечает, но согласно кивает.

Этот кивок — еще один пункт к моему списку причин ненавидеть его.

Я внутренне содрогаюсь, когда Долохов склоняется надо мной, мучительно медленно избавляя меня от каждого предмета одежды. По коже побежали мурашки, и… нет, нет, НЕТ! Этого не может случиться. Я хочу к маме и папе. Я не могу позволить им увидеть меня голой, они не могут, нет…

Люциус не смотрит на меня.

Я же не отрываю от него взгляда. Хотя, я делаю это в большей степени для того, чтобы отвлечься, чем по каким-то иным причинам.

Я так сильно его ненавижу. Я цепляюсь за это чувство, чтобы сохранить рассудок.

Смотри на меня, трус!

Хлопья засохшей крови сыпятся на меня, когда мою футболку снимают через голову. Стоп, не надо. Пожалуйста, прекратите!

Я бы молила их, если бы могла говорить.

Он снимает с меня грязные джинсы. Медленно, сантиметр за сантиметром, обнажая мои ноги.

Когда я думала о том, что неплохо было бы переодеться, я вовсе не это имела в виду.

Люциус все еще не смотрит на меня. Его взгляд блуждает где-то на полпути ко мне.

Смотри на меня. Смотри на то, что ты не хочешь прекратить.

Настала очередь моего нижнего белья, и дыхание Долохова учащается. Меня могло бы вырвать, если бы было чем.

Я смотрю на Люциуса, слезы текут по щекам от унижения. Он ведь не посмотрит на меня. А почему нет?