Сцепляю пальцы в замок и судорожно заламываю их.

— Мы… мы не… встречаемся… больше.

Встречаемся? Что за ересь?

Он поднимает на меня взгляд, и в его глазах мелькает что-то… самая мучительная, безжалостная и беспощадная из всех эмоций — надежда.

— Нет? — Он благоговейно выдыхает это слово.

— Нет, — качаю головой. — Все закончилось… должно быть, пару недель назад.

Его лицо озаряет свет, он буквально сияет, и у меня мелькает мысль, что, может быть, все еще будет хорошо, что все станет как раньше.

Я бы никогда не сумела сделать Люциуса счастливым: все, чего я добилась — он стал еще больше ненавидеть себя за то, что чувствует ко мне. Но с Роном у меня получится.

— Ты ему надоела? — прищурившись, но без намека на издевку спрашивает он.

Он не хотел причинять мне боль словами, я знаю: он не такой злопамятный. Но мне все равно больно. И не его вина, что этот вопрос вонзился в сердце подобно когтям гиппогрифа.

— Я так решила. — Ложь! — Сказала, что не хочу продолжать, и он в какой-то степени согласился со мной.

Да, я не должна лгать ему, но что еще я могу сказать? Он расстался со мной, чтобы спасти мне жизнь, но, несмотря на это, я умоляла его не бросать меня, потому что жизнь без него — хуже смерти?

Конечно же, я не могу этого сказать.

Он закусывает губу, словно не решаясь поверить моим словам, но в конечном счете он надеется, что я не обманываю его.

— Правда? — недоверчиво спрашивает он. — Ты не… не лжешь мне снова?

Подавив чувство вины и прикусив губу, качаю головой. Это для его же блага.

— Нет.

Тишина наполняется звуками: я слышу стук собственного сердца — самый громкий звук в этой комнате. И внезапно осознаю, что ни один из нас не решается даже дышать — каждый по своим личным причинам.

Сжав губы, он хмурится, но потом все же выдает:

— Ты… — он запинается, слова даются ему с трудом. — Скучаешь по нему?

Сильнее, чем ты можешь представить! Вот только ты об этом не узнаешь…

— Нет, — беспечно бросаю я. — Если честно, я рада, что он наконец оставил меня в покое, он не слишком-то хорошо со мной обращался.

Уголки его губ дрогнули в улыбке. Грустной улыбке.

— Можешь не обманывать меня, Гермиона…

— Я не обманываю, — возможно, слишком поспешно отвечаю я. — Он превратил мою жизнь в ад, Рон… я не могла иначе.

Кто бы мог подумать, что я стану столь искусной лгуньей? Прежде я совсем не умела врать.

Похоже, Люциус все же научил меня многим вещам.

Но я не позволю чувству вины все испортить — не бывать этому! Счастье в неведении — вот еще один урок, что я выучила за последние несколько месяцев. Я ни за что не заберу у Рона этот крохотный островок Надежды, который подарила ему только что. Я приняла решение прекратить отношения с Люциусом, а не наоборот — и точка!

Вздохнув, он на мгновение прикрывает глаза.

— Ну-у-у, — открыв глаза, начинает он. — По крайней мере, он оставил тебя в покое.

Киваю.

Оставил в покое. Одну. Мне так больно, что я могу в любую минуту умереть от одиночества.

— Ты можешь… двигаться… дальше… — произносит он, спотыкаясь на каждом слове, словно заедающая пластинка. — Думать, чем займешься, когда… когда выйдешь отсюда.

Двигаться дальше?

Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

И… минутку, когда я выйду отсюда?

— Ты это о чем? — нахмурившись, спрашиваю его. — Я не… вернее, мы оба не… ну…

Глубоко вздыхаю, беря себя в руки. Факт остается фактом, и неважно, произнесу я это вслух или нет.

— Мы не выйдем отсюда, Рон, — вяло произношу я.

Он безрадостно улыбается.

— Значит, ты не слышала о моих родителях? — грустно говорит он.

У меня сжимается сердце: я понимаю, о чем он. Вернее, я знаю что он имеет в виду, но я не представляла, что ему об этом известно.

— Ты должен помнить о том, как сильно они тебя любят, — горячо шепчу я. — Они всегда так много делали для тебя, и это доказывает, как много ты для них значишь…

— Но недостаточно, — нотки печали слышны в его голосе.

Мне нечего сказать.

Он неуклюже потирает плечо, словно ему вдруг стало не по себе.

— То, что… то, что Эйвери и Беллатрикс хотели сделать с… с Джинни, им явно не понравилось, — от воспоминаний у него запылали уши.

— Тебе тоже досталось той ночью.

Грустная улыбка касается его губ.

— Но мама с папой взбунтовались только после того, как Джинни оказалась под ударом, — бормочет он. — Что, будешь отрицать это?

Неловко переминаюсь с ноги на ногу. В семье Рон всегда чувствовал себя пятым колесом в телеге, и после того случая все стало намного хуже.

Он качает головой, прикрывая на мгновение глаза, а затем вновь смотрит на меня.

— А впрочем, неважно, — он мысленно отмахивается от внутренних переживаний по этому поводу. Подозреваю, что делает он это ради моего спокойствия. — Важно лишь то, что Сама-Знаешь-Кому ты больше не нужна, поэтому они могли бы… отпустить тебя.

Отпустить меня.

Слова медленно просачиваются в сознание.

Отпустить меня.

О, если бы все было так просто.

Единственная возможность для меня покинуть это место живой — если Люциус освободит меня. Но если он сделает это, то умрет в тот же миг.

И несмотря на все это, возможно… может быть, он отпустил бы меня теперь. Он уже перестал видеться со мной, дабы сохранить мне жизнь, так что, наверное, сможет зайти дальше, чтобы защитить меня.

Может быть, я все-таки чему-то научила его.

Но если он позволит мне уйти… я не смогу сделать это. Не смогу уйти, потому что знаю, что тогда будет с ним…

Боже, возможно ли, чтобы ситуация стала еще запутаннее?

— Не думаю… не думаю, что они меня отпустят, — нерешительно отвечаю я.

Он протягивает руку, но в последний момент опускает ее, так и не прикоснувшись ко мне.

— Но могут ведь, — произносит он. — Кто знает? Если ты им больше не нужна, они могут наложить на тебя Обливиэйт и отпустить.

Какое-то время осмысливаю этот вариант. Может быть… возможно, это выход. Люциус мог бы убедить Волдеморта стереть мои воспоминания и отпустить, и тогда ему не придется убивать меня. Он не смог бы жить, зная, что лично убил единственного человека на Земле, который был ему небезразличен.

Но предпочла бы я такую судьбу? Жить, не помня о том, что было со мной все эти месяцы?

И… и не иметь ни малейшего воспоминания о… о нем?

Наверное, так было бы милосерднее: забыть обо всем, что было между нами, и о той боли и страданиях, что наши отношения повлекли за собой.

Встряхиваю головой, освобождаясь от наваждения. Все это нереально, потому что Волдеморт обязательно потребует от Люциуса доказать свою верность, убив меня. В этом нет сомнений. Он ведь не просто так прислал сюда Эйвери.

— А тебе когда-нибудь приходило в голову, что они могут просто… избавиться от меня? — коротко бросаю я.

Он корчит гримасу, но затем встряхивает головой.

— Уверен, они этого не сделают, Гермиона, — едва слышным шепотом выдает он. — Никто бы никогда… да кто бы смог?..

Он спотыкается, но я знаю, что он хотел сказать, и сердце наполняется любовью к нему, и я почти готова потерять сознание от этого чувства. После всего… после всего, что я сделала, он все еще любит меня. Рон, мой Рон…

Подхожу к нему и обнимаю, всхлипывая куда-то ему в плечо. Он напрягается, и я задаюсь вопросом — обнимает ли он меня в ответ…

Но вот я чувствую, как его руки обвиваются вокруг моей талии, и он прижимает меня к себе, тяжело выдыхая поверх моего плеча. С облегчением улыбаюсь, слезы жгут глаза, и я ничего не могу с ними поделать, они катятся по щекам, и рубашка Рона быстро намокает. Я вновь всхлипываю.

— Ш-ш-ш, все хорошо, — шепчет он. — Все кончено. Он больше тебя не побеспокоит. Ты в безопасности, я позабочусь о тебе.

Цепляюсь за него, обнимая так крепко, словно пытаюсь стать с ним единым целым…

Но это, увы, не заполнит зияющую бездонную пустоту в душе, как бы мне ни хотелось. Хотя в этом случае все стало бы намного проще.