— Я к тому, что Ирка девка простая. Доверчивая, — чуть-ли не фыркаю. Ирка-то? Доверчивая? Ну-ну. — Мало ли, что он там ей наобещал.

— Не волнуйтесь, Антон Юрьевич, я всё улажу, — обещаю я. — Положитесь на меня.

Мужчина улыбается. Медлит.

— Думаю, спрашивать, не хочешь ли зайти, смысла нет?

Шмыгаю, спрыгивая с забора.

— Не. Я уже ухожу. Рад был повидаться. Ещё увидимся.

Антон Юрьевич протягивает руку, и я пожимаю её. Его пальцы горячие, в отличие от моих, и крепкие.

— Если что, обращайся. Всегда помогу.

— Ага. До свидания.

Кивает. Больше не говоря ни слова, я разворачиваюсь и ухожу. Лишь на достаточном расстоянии позволяю себе щелчком выбросить окурок.

Что за чёрт здесь происходит? Стас и Ира мутят какую-то тему у меня за спиной. Странно слишком. Надо у Коляна спросить, может быть, он что-то знает. Но в любом случае поговорить со Стасом придётся: то, что он спалился перед батей Ирки, — отстойный знак. К добру это не приведёт.

«Есть два вида лжи: ложь, ранящая человека и ложь ради счастья». Врата Штейна (Steins;Gate)

Монеточка — Нимфоманка

Ложь 14. Ира

У лжи нет оправданий. И не важно, какие цели ты преследуешь: ложь остаётся ложью при любом раскладе. Обман — гниль. Слабость. Порок, распространяющийся подобно опухоли, что поглощает организм. Ты думаешь, что врёшь во благо, пытаясь уберечь кого-то от неприятностей и боли, но на самом деле просто поддаёшься собственному страху.

Лгут все. И, к сожалению, с этим ничего не поделаешь. Мир погрузится в хаос, если люди будут говорить только правду. Он вспыхнет и уничтожит сам себя. И среди этого отвратительного противоречия нам приходится жить. В страхе, вранье и собственной желчи.

И я не исключение.

Противоречивое создание, ненавидящее обман, но в тоже время лгущее при каждом удобном случае. Виноваты ли обстоятельна или моя собственная слабость, я не знаю. И, признаться, даже думать об этом не хочу, потому что нахожусь в самой запутанной ситуации, которая когда-либо происходила в моей жизни.

Стас ответил на мои чувства, и мне бы прыгать от радости, но есть две большие непреодолимые преграды.

Видеться мы можем лишь тайно, чтобы не попасть под прицелы папарацци и, самое главное, моего любимого папочки, который, кстати, притащился ко мне на ночь глядя и, кажется, даже не собирается уходить.

А ещё Костя ждёт ответа на своё признание, и мне в любом случае придётся рассказать ему про Стаса. И парочкой сообщений здесь точно не обойтись: такое решается лично при встрече. И почему-то уверена, что сделать это должна именно я, а не Скворецкий.

— Ир, это соль, а не сахар, — замечает папа, когда я ставлю перед ним солонку. — Хватит в облаках летать, спустись на землю.

Блин. Я так задумалась, что не заметила, как вместо сахара дала отцу соль. К чаю. Молодец, что сказать.

— Может, это намёк на то, что я не рада тебя видеть? — шучу.

Всё-таки забрав солонку, ставлю перед гостем сахарницу, а после небрежно кладу пакет с печеньями. На часах десять вечера, и я как раз собиралась принять ванну перед сном, а тут нежданчик в лице папочки.

Папа вздыхает, но ни к сахару, ни к печеньям так и не притрагивается. Делает глоток несладкого чая, смотрит в окно на дом напротив, молчит.

Думаю о Марине, невольно вспоминая случайно уведенную сцену. Уже прошло достаточно времени, а Коля так и не разобрался с проблемой. До сих пор продолжает отнекиваться, что у него всё под контролем. Не знаю, чего он тянет. Может быть, мне самой стоит поговорить с отцом?

— Как у тебя дела дома? — как бы просто так спрашиваю я, параллельно решая в очередной раз отправить Коле сообщение.

«Привет. Ты придумал, что будем делать с Мариной?».

— Нормально, — вздыхает. — Правда, с работой совсем дома не бываю.

Прислоняюсь спиной к холодильнику, словно боясь, что папа встанет и начнёт искать еду, но тот продолжает сидеть на стуле и лениво пить чай. Либо он действительно устал из-за работы, либо чего-то не договаривает. Может быть, он сам догадался об измене Марины? Тогда почему до сих пор живёт с ней? В прошлый раз наличие ребёнка не остановило его от ухода из семьи.

«Привет. В процессе. Сейчас других проблем хватает».

Что может быть важнее Марины и её нового ухажёра? Небось просто решил заднюю включить, потому что она его мать. То же мне.

«Если ничего не сделаешь, я сама всё расскажу».

— А с Мариной как? Бесится, небось, что ты дома не бываешь, — бросаю взгляд на отца.

Он пожимает плечом, устало поджимая губы. Размышляет о чём-то своём, и мне вдруг дико хочется залезть к нему в голову, чтобы со всем разобраться. Хотя мне бы для начала свои мозги почистить, а потому уже за окружающих браться.

— Тоже нормально, — всё-таки отвечает папа.

Одним глотком выпивает половину кружки.

«Ир. Решай сама. Мне ваще сейчас не до матери. Если хочешь ворошить этот улей, жги».

Ворошить улей. Ну, да, если папа узнает про измену жены, то такой кипишь поднимется. Хотя, с другой стороны, чем дольше тянем, тем больше упускаем момент. Уж лучше сразу всё решить.

— Слушай, па, — неуверенно бормочу я, теребя в руке телефон.

Телевизор за стенкой на несколько секунд начинает громко верещать, а после стихает. На кухне душно, несмотря на открытую форточку и морозный воздух, медленно проникающий с улицы. Мерно тикают часы над дверью — их как-то притащил Костя, заявив, что они у него всё равно валяются без дела.

— М? — смотрит таким уставшим замученным взглядом, и сразу становится тошно от самой себя и т того, что я собираюсь сказать.

Когда я стала такой трусихой? Раньше у меня никогда не было проблем с подобным. Выпаливала всё, что хотела, и плевать было на мнение и причины. А сейчас… особенно после проблем с Элли. Даже не знаю.

Но отец здесь, уставший и замученный, даже не подозревает ни о чём. Возможно, прямо сейчас Марина кувыркается со своим усатым любовником. Аж, бесит. Нет. Не могу молчать. Пусть будет, что будет.

— Марина тебе изменяет, — получается не очень убедительно. — Я случайно застала их вместе. Не знала, как тебе сказать…

Папа молчит. Мы смотрим в глаза друг другу, ожидая, что кто-то из нас взорвётся. Судя по спокойному выражению лица отца, психовать начну именно я. О чём он думает? Почему не возмущается, не обзывает Марину, не злится? Какого черта он просто пялится на меня? Не верит, что ли?

— Я знаю, — спокойно говорит он.

Замираю.

— Знаешь? — удивляюсь я. — В смысле. Погоди… — трясу головой, пытаясь собраться с мыслями. — Ты в курсе, что она трахается у тебя за спиной, и ничего с этим не делаешь?

Возмущённо фыркаю, с запозданием понимая, что слишком сильно стиснула пальцами телефон. Кладу его на стол от греха подальше, чтобы не сломать. Что за дерьмо? Как так получилось, что он в курсе? Я тут, видите ли, из-за совести страдаю, не знаю, как рассказать правду, а он, оказывается, всё знает!

— А что я сделаю? — пожимает плечом. — У нас дочка. Если сейчас начнётся вся эта суета с разводом, это плохо на ней скажется.

— В моём случае это тебя не остановило, — бурчу.

Повисает неловкая пауза, и вскоре я начинаю жалеть о сказанном. Ситуации разные, выходы из них тоже. Я не могу вечно злиться на отца за его проступок, учитывая, в какой жопе сама нахожусь. Никто в этом мире не идеален.

— Ладно, извини, — вздыхаю. — Я просто удивилась. Не думала, что ты будешь так спокойно говорить об этом. Марина сказала, что хочет разобраться с тобой, так что не расслабляйся.

Он тихо смеётся, словно я только что рассказала не особо весёлую шутку. Думает о чём-то своём, разглядывая остатки чая. Я же отвлекаюсь на новое сообщение: вижу высветившееся имя Стаса и еле сдерживаю улыбку, но сотовый не беру. Однако, сообщение прочитать успеваю:

«Привет:*».

Кажется, отец замечает это:

— А у тебя как дела? — спрашивает он. — Ты в последнее время светишься прямо.