Назар».

И снова никаких запятых. Грамотей.

Откладываю письмо в сторону. Достаю брелок с ключами от машины.

Чёрную старую футболку с потертыми надписями на английском: это любимая вещь Кости, он рассказывал, что это подарок сестры. Она, вроде как, вместе с мамой выбирала её.

Дальше перочинный ножик с вырезанными на рукоятке инициалами. «К.Н».

Сотовый.

Флешка.

Старая фляга.

И небольшая потрёпанная игрушка, наверное, когда-то принадлежавшая погибшей сестре Кости. Голубой зайчик с розовым бантиком-бабочкой.

И больше ничего.

— Ключи от его машины, — говорю я, когда Коля поднимается с кровати и подходит ко мне. — Просит присмотреть за ней.

Парень хмурится.

— Её покоцали. Она, наверное, в мастерской ещё. Где Костян работал. Если хочешь, заберу. У тебя же прав нет пока что. Поставлю в гараж, всё равно пустует.

Пожимаю плечом. Я не знаю, чего я хочу и правильно ли вообще распоряжаться вещами Кости. Он должен был передать всё это Стасу, а не мне.

— Если не трудно, — отдаю ему связку ключей.

Коля молчит, осматривая остальные вещи. Никак их не комментирует.

— Ты знаешь, что с ним случилось? Почему он уехал? — задумчиво спрашиваю я, облокачиваясь руками о столешницу. — Ты же с ним общался как раз перед этим.

Брат отвечает не сразу.

— Нет, — прокашливается. — Нет, не знаю, — пауза. — Я пойду. У меня дела ещё, я тут со вчерашнего вечера торчу. Бабку покормил, если чо, — хлопает меня по плечу. — Можешь не провожать.

Не дождавшись моего ответа, брат выходит из комнаты, а я остаюсь наедине с вещами Кости Назарова совершенно сбитая с толку. Сначала Элли, затем это. Да что за чертовщина происходит с моей жизнью?

Слышу, как хлопает входная дверь, поворачивается ключ в замке, и давящее одиночество обрушивается на меня с такой силой, что подкашиваются колени. Я опускаюсь на пол и закрываю глаза, стараясь не думать о том, что над моей головой на столе лежат вещи Кости.

Наверное, стоит рассказать о них Стасу…

Да, так и сделаю.

Извиняюсь за такой большой перерыв. Времени последние дни совсем нет. Буду стараться писать почаще))

«Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь». Николай Васильевич Гоголь. Ревизор

Loud — Ryan Daniel

Ложь 29. Стас

— Я не пойду на эту блядскую презентацию, пока ты не объяснишь, какого хрена здесь происходит.

Очередная попытка выяснить у Олега подробности дел отца и брата выливается в детский каприз. Взгляд помощника так и кричит «Какой проблемный ребёнок, нужно подождать, пока он успокоится». Это бесит лишь сильнее.

Весь последний день я только и думаю о Макеевой и странных акциях, которые по любому связаны с матерью, Власовой и братом. У меня плохое предчувствие, и я не успокоюсь, пока не выясню все подробности. Назревает что-то темное, находиться в неизвестности я не намерен. И дело даже не в компании и прибыли, а в моих личных заскоках. Не позволю кому-то дёргать за мои ниточки.

— Серьёзно, блять, — злюсь я, расхаживая перед окном. Отвратительная погода только сильнее раздражает, и я поворачиваюсь к улице спиной. — Сначала ко мне приходит мать с этой рыжей шваброй и заявляет, что у неё хотят выкупить какие-то тайные акции. Теперь Макеева! — останавливаюсь, пронзительно смотрю на безразличного Олега, спокойно наблюдающего за мной. — Тёма, видите ли, собирался переписать на ребёнка часть доли. Как это понимать? — пауза. Олег открывает рот, но я не даю ему ответить. — Ой, только не говори, что не в курсе!

Закрывает рот. Вздыхает. Думает несколько секунд.

— Послушай, Стас. Есть вещи, которые…

— Мне не обязательно знать?! — обрываю его на полуслове, возмущённо вскидывая руками. — Я, блять, сраный президент «Бигарро». Либо ты рассказываешь всё, что знаешь про эту ситуацию, либо из этого кабинета выйдешь безработным. И мне похер, что скажет отец, когда очнётся.

Если очнётся. Ситуация вокруг моего любимого папочки весьма плачевна.

Олег и бровью не ведёт. Поджимает губы, устало прикрывает глаза, а когда открывает, спрашивает:

— Ты знаешь, как устроена наша система акций?

— Знаю, — огрызаюсь.

Ещё бы мне не знать. У акций есть цена, сумма всех выпущенных бумажек — это стоимость компании. У кого больше акций, тот и возглавляет верхушку пирамиды. И это как раз-таки я.

Он прищуривается, медленно подходит к столу и ставит на него свой излюбленный чемоданчик. Дальше направляется к маркерной доске: его движения плавные и ленивые, словно Олег проснулся пять минут назад и не особо хочет что-либо делать. Чёрным фломастером мужчина рисует круг.

— Это контрольный пакет акций, — объясняет Олег. — Он принадлежит тебе, — внутри круга появляется «семьдесят процентов». — Это означает, что ты управляешь компанией и у тебя решающее право голоса. Двадцать процентов акций принадлежат нашим инвесторам. Остальные десять находятся в свободном плаванье на фондовом рынке. Акции — это определённая доля компании.

Олег рисует ещё парочку кружков.

— Но помимо этих акций есть ещё. Часть из них принадлежала твоему брату. И, как ты сказал, ещё одна часть у твоей матери. Знаешь, что это означает? — оборачивается и смотрит на меня.

Я пожимаю плечами.

— Процентное соотношение сдвигается. И я так понимаю, не в мою пользу?

— Браво, — тычет в меня фломастером.

Шумно вздохнув, я потираю лицо ладонями. Пытаюсь привести мысли в порядок.

— Желание Власовой… «Рыжей швабры», как ты выразился, прибрать к рукам акции твоей матери естественно. Так она получит ещё больше власти и сможет влиять на судьбу компании. Что же касается Элеоноры Макеевой, я не знаю. Артём не посвящал меня в свои личные дела.

— Получается, отец врал о своём проценте, припрятав часть акций у брата и матери? То есть… Твою мать, — упираюсь руками в спинку кресла. — У меня не семьдесят процентов акций?

— Ага.

— Сколько? — молчит. — Насколько, блять, меньше мой процент? — Олег пожимает плечом. — Сука! Ты понимаешь, что это значит? — пинаю ногой кресло, и то отъезжает в сторону, чуть ли не заваливается на бок. — Если у меня меньше пятидесяти процентов, я уже не смогу в одиночку управлять компанией. Потому что, блять, власть у того, у кого больше акций! Чем отец вообще думал?

Олег возвращается к столу и забирает свой чемоданчик. Отступает на пру шагов назад.

— Я думаю, он не стал бы так сильно рисковать. У тебя точно не меньше половины, — спокойно отзывается мужчина. — В любом случае, если кто-то получит эти акции, у тебя появятся проблемы.

— Это же незаконно, — вдруг говорю я. — Вся эта хрень с эмиссией акций… статья хуй знает какая.

Олег задумчиво отводит взгляд в сторону, наверное, обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Формально, Максим не скрывал акции. Он просто переписал часть на других людей и никому об этом не сказал. Все выпущенные компанией акции законны.

Я смотрю на идеальные руки Олега, чистые ноготки, по любому покрытые прозрачным лаком. Пальцы бережно поглаживают ручку чемоданчика, явно дорожа содержимым. Много же времени он уделяет своим рукам.

— Неужели никто не догадался, что у брата есть доля? — устало бормочу я.

Подхожу к креслу и аккуратно возвращаю его на месте, затем присаживаюсь.

— Помимо этого у него были и свои акции, — говорит Олег. — Они входят в те двадцать процентов, которые сейчас в руках спонсоров.

— Класс! И куда отправляются акции после смерти владельца?

У Олега звонит телефон, и мужчина неспешно достаёт его из кармана. Сбрасывает вызов. Я терпеливо наблюдаю за каждым его движением, стараясь лишний раз не раздражаться. Я здесь начальник, и мне почему-то приходится постоянно ждать. При чем непонятно чего.

— Наследникам, — что-то печатает.

— То есть детям?

Думаю о ребёнке Элли.

— То есть родственникам, — кажется, его утомил этот разговор. — Слушай, Стас. У меня всё под контролем. Если бы у нас были проблемы, ты бы первым об этом узнал, так что не нервничай раньше времени. Я сделаю так, чтобы все акции Максима перешли обратно к тебе. Об этом знаем только мы с тобой, остальным не обязательно волноваться.