Я подошёл к ручью. Умылся. Тварь покружила вокруг меня, но нападать не стала. Сбежала. Пошла искать другую добычу. И правильно, я невкусный.

Ночь я встречал под кустами на старой листве. Удивительно, как вокруг был богат на звуки мир. Стрекот жуков, уханье, пени и треск птиц, чей-то вой. В городе я этого не слышал. Там были другие звуки. Те, что сопровождают человека. А здесь был дикий мир. Нетронутый. Который и должен быть. Я слушал этот мир и чувствовал себя его частью. Ведь говорят, что человек мало чем отличается от животного.

Появились ночные твари. Я их чувствовал, но не видел, пока не пришла красноглазая саранча и не начала петь свою песнь. Последнюю песнь, которую должна была услышать жертва и испугаться до такой степени, чтоб сдохнуть только от страха. А я этого страха не чувствовал. Она пела, будоража нервные окончания. Я чувствовал вибрацию в теле и возникало противоположное ощущение. Вместо страха была радость оттого, что я жив и радость от мысли, что, похоже, я чокнулся, раз эти твари перестали меня пугать. Саранча переросток замолкла. Красные глаза смотрели на меня. А я улыбался, как придурок.

— Ты красиво поёшь. Теперь я усну, а вы меня охраняйте, — сказал я, поворачиваясь к ним спиной. Мне показалось, что они на меня не нападут. И это оказалось правдой. Не напали.

Меня мучила лихорадка. Я это понимал. Жар. Мокрый пот был таким обильным, что одежда промокала насквозь. Хоть выжимай. Я с трудом дополз до ручья, где можно было утолить жажду. Как-то я свалился прямо в ручей. Холодная вода принесла такое блаженство, что выбираться из воды не хотелось. Я тогда какое-то время так и пролежал в воде, пока вместо жара не пришёл озноб.

Твари продолжали околачиваться поблизости. Так я и не мог понять, почему они меня не хотели прикончить. Но меня такое положение вещей устраивало. Пусть и было тяжело дышать. Пусть кости болели, а жар вызывал бред, но я каждый день чувствовал жизнь и свободу. Ни за какие деньги больше я её лишаться не хотел.

— Если так буду дальше только водой питаться, то помру. А когда помру, вы опять одни останетесь, — как-то пробормотал я, любуясь бликами солнца на гладкой поверхности твари. — Тогда и охранять будет некого.

Тварь взметнулась вверх. Я и не знал, что они умеют так высоко прыгать, разбрызгивая искры света. Или это был уже мой бред? Возможно. В последнее время сознание петляло сильно. Сложно было понять, что такое реальность, а что вымысел.

В какой-то момент я открыл глаза и увидел рядом с собой откусанную ногу, какого-то бедолаги. Видимо, у меня сгорели рецепторы в носу, но запаха от почерневшей плоти я не чувствовал. А запах должен был быть. Тварь лежала рядом. Наблюдала за мной.

— Это мне? — спросил я. — Красавица, я не ем падаль. Мне нужно свежее мясо. — Я откинул ногу в сторону и пошёл к ручью. — Может, это тебе хорошо тухленького поесть, а у меня желудок свернётся трубочкой. Помру я от такого мяса. Ищи другое, которое сегодня бегало и чтоб бегало не на двух ногах. Себе подобных я не ем.

На что я надеялся ведя разговоры с этими существами? Не на что. У меня не было цели. Было одиночество. Хотелось слышать чей-то голос. Самому с собой разговаривать — это было странным, а твари были хоть каким-то собеседниками. После моих слов они исчезли. Я же понял, что надо чего-то сожрать. Для этого пришлось подниматься и искать какую-нибудь съедобную траву. Пусть это за еду нельзя было считать, но хоть что-то. Кислинка. Дикий укроп. Ноги подкосились и я покатился вниз с пологого холма, чувствуя боль каждой клеткой тела. Похоже, от этого я потерял сознание.

Очнулся — лицо в грязи. На языке вкус соли. Вытерев лицо, я оглянулся. Рядом небольшая белесая лужа с белесыми камнями. Соль? Похоже на то. Только зачем мне соль, когда нет еды? А сколько я без еды протяну? Недолго. Помирать пока не хотелось. Я ещё Алису не нашёл. А нужна ли мне она была? Наверное нужна. Хотя бы для того, чтоб знать, что кто-то будет беспокоиться, когда я не вернусь. Добрым словом вспомнит. Нет. Я не верил в суд, но хотелось, чтоб обо мне думали не только как о человеке, который просто жил, а чтоб вспоминали, как человека, оставившего след в чьей-то душе. В прежней жизни я не был уверен, что кому-то моя смерть принесла хоть какое-то разочарование. Отец давно на мне поставил крест. Я был в его глазах неудачником. И мама вынуждена была с ним согласиться. Одно время она только и делал, что жила ради нас. Душа своей заботой и контролем. Если у неё не получилось контролировать дотошно отца, то она отыгралась на мне. Каждый шаг был полностью под её контролем. Потом она сменила работу, потащила на эту работу меня, чтоб и там я был под её присмотром, пока я не попал под сокращение и тем самым разочаровал. После этого я уже так и не повысился в её глазах.

Мне всегда сложно было понять почему нужно под кого-то подстраиваться, зачем жить той жизнью, которую мне навязывали. В этой жизни всё было иначе. Здесь я чувствовал себя сорняком. Никому не нужным сорняком, жизнь которого ничего не стоила. Это нужно было менять.

Прихватив пару камней соли, я вернулся к ручью. Сколько прошло дней свободы? Я пытался вспомнить, но не получалось. Пустые дни, наполненные болью и жаром, напоминали колесо, которое ничем не отличалось.

Поле, небо, Алиса со своим дурацким венком. Нет, я по ней скучал. Иначе зачем было так часто о ней думать? Надо было её найти. Не могла же она пропасть бесследно. Тут не так много городов, не так много мест, где можно спрятаться…

Они притащили мне целую ногу быка. Здоровый кусок мяса килограмм так на десять. Тащили вдвоём. Положили рядом со мной и отошли на расстояние.

— Спасибо. Это я согласен, еда. Теперь её надо ещё приготовить. Не ем я сырое мясо, но это не ваша забота, — сказал я.

Дальше пришлось искать острые камни, чтоб отрезать куски мяса. Соль. Горячие камни, которые раскалялись во время сиесты до такой температуры, что на них удалось высушить мясо. К ночи я уже ел вяленое мясо и начинал возвращаться к жизни. Страх голодной смерти начал отходить на второй план.

Это было странно. Такая жизнь напоминал сумасшествие. Мы неплохо подружились с тварями. Они таскали мне мясо. Остатки которого я отдавал им. Пытались меня накормить тухлятиной, но мы с ними договорились, что такое я есть не буду, хотя они не понимали почему. Как я понял, что они реагировали на мои слова? В тот день перламутровая притащила мне кусок тухлятины и начала показывать, как я должен её есть. Потом подкинула мне кусок и стала выжидать. Я вернул мясо ей. Так происходило несколько раз, пока я не объяснил этому чудному оружию, что я сломаюсь, если буду есть то, что едят они. После этого притаскивал мне только свежее мясо.

В небе появились облака, которые предвещали осень. Нужно было что-то думать. Вяленым и сухим мясом уже насытиться не получилось бы, так как зимой шли дожди. На солнце и камнях мясо уже не повялить. Идти же на дальнее расстояние я пока не мог. Хотя прошло по ощущениям несколько месяцев, но я пока не полностью восстановился, поэтому решил пережить зиму в холмах. Только для этого надо было найти огонь и построить хоть какое-то жилище, чтоб не сидеть всё время под дождём.

Как бы противно не было, но пришлось возвращаться к оврагу и мородёрить там в поисках хотя бы стёкла. Подходить к каторге было опасно, но ничего другого я придумать не мог. Хотя чего я опасался, ведь для других я был мёртв. Возможно, мне и срок списали, как мертвецу. А какой с трупа может быть спрос? Сразу возник вопрос, как вернуться к людям без документов? Или теперь мне грозило податься в бандиты, где документов не спрашивали? Не очень завидная судьба выходила. Разбойником с большой дороги становиться не хотелось. Как и вновь потерять свободу в мои планы больше не входило.

С такими мыслями я пошёл вместе с тварями к оврагу. Время было выбрано специально ночью. Я не хотел бы нарваться на какой-нибудь отряд, который выносил трупов. Ночь же была временем тварей и моим временем.