Остальные молча наблюдали, как я подтаскиваю трупы к выходу из камеры. Там их и оставил. Смыл кровь в раковине и забрался к себе на койку. Вторая койка сверху. Почти около узкого окна. Хорошее место. До этого я спал около двери. Нет. Там мне не нравилось. Здесь лучше.

Они меня боялись. Думали, что я сошёл с ума. Возможно, так и было. Я уже ни в чём не был уверен. Но и дать себя убить я не мог. Они подошли к моей койке. Ночь. Темно. Твари воют. Заунывно. Стучаться в окно. Смотрят красными глазами. А тут какие-то двуногие меня пытаются замочить. Сам кого хочешь замочу. А потом и тварей разорву. Или нет?

— Как думаешь, твари ведь не виноваты, что их создали такими? Так зачем мы их должны убивать? — слова давались с трудом. Я уже отвык говорить. Это что же? Я всё это время молчал? Похоже на то. — А люди? Они виноваты, что стали такими? Не верю. Люди разумны и сами выбирают кем им стать. Ты ведь сам выбрал свой путь. А сейчас? Вот зачем ты ко мне полез?

Я ослабил хватку. Воспоминания подкидывали картину, что когда этот тип подошёл ко мне, то я толкнул его на пол и прыгнул сверху. А сейчас попытался задушить.

— Ты псих! — прошипел мужик с трудом, хватая воздух.

— Я тебя не трогал. Был психом безобидным. Так чего ты хочешь? Жить? Или пойдёшь по пути друзей? — Я чувствовал, как ногти впиваются в кожу. Тёплая кровь льётся по ногтям. Интересное чувство. Мужик хрипит.

— Отпусти его, — раздался спокойный голос.

— Почему я должен оставить ему жизнь? — от удивления даже хватку ослабил.

— Не стоит он того, чтоб об него руки пачкать.

— Я небрезгливый.

— Давай лучше покурим. Успокойся.

— Да я и не психую. Жизнь свою охраняю.

— Никто её забрать здесь не планирует. Так ведь, Серый?

— Да, — просипел мужик, которому я уже изрядно пропорол ногтями шею.

— Лады.

Я отошёл от него. Подсел к тому, который предложил сигарету. В камере запахло дымом, который перебивал вонь. Я раньше не курил, но тут почему-то решил закурить. Горький табак обжёг язык и глотку. Проник в лёгкие, заставляя закашляться и одновременно понять, что я ещё жив. Блин, жив и неплохо так себя чувствую.

— Ты собираешься всех в камере перемочить?

— Я первый не начинал.

— Радикально ты поступил. Достаточно было в рожу дать, чтоб они поняли, что ошиблись.

— Немного переборщил. Утром проблемы будут с охраной?

— Нет. Не будут, — последовал ответ после молчания. — Для них мы все смертники. Раньше сдохли или позже — не имеет значения.

— Весело тут.

— Угу. Прям обхохочешься. Стас.

— Ваня.

— Вань, давай ты прекратишь наши ряды прочищать?

— Не я первым начал, — откидываясь спиной на стену, ответил я.

— Я это понял. Парни не уверены, что утром проснуться. Бояться, что ты их ночью…

— Ничего я не собираюсь делать. Кошмар или явь — всё перемешалось, но я не маньяк, что режет людей от скуки.

— И кто же ты?

— Я это я.

Мы замолчали. Тени скользили по стенам, превращаясь в кошмарное нечто, но я не обращал на них внимания. Мне стало всё равно, что происходит. Отупение и усталость. Захотелось спать.

— Не трогайте меня, тогда будет мир, — ответил я. Затушил сигарету. Подошёл к раковине. — В голове туман, от которого всё идёт кругом. Как будто напился.

— Привыкнешь или окочуришься, — ответил Стас.

— Так на голову действует эта вонь?

— Чай.

— Подыхать не собираюсь, значит, придётся привыкать.

В ту ночь меня больше никто не беспокоил. Охрана к обнаруженным около двери трупам отнеслась с долей пофигизма. Заставили нас отнести их за забор. Впервые за долгое время я оказался на какое-то время за забором. Без кандалов и наручников. Пусть и занимаясь малоприятным занятием, но я оказался на свободе. Впереди была степь, поросшая душистым разнотравьем, что сейчас было в пике цветения. Вокруг летали бабочки, по небу скользили птицы. А я смотрел на это и удивлялся, как раньше не замечал всего этого. Жаль, что вонь от каторги никуда не делась. Наверно, цветы и трава пахли…

Стишок. Слова забылись. Осталась лишь картинка. Поле. Алиса. Цветы. Венок. Солнце. Небо. Жизнь. Я уцепился за эту картинку, как за спасательный круг. Однажды мне это помогло справиться со страхом и не сойти с ума. Возможно, поможет и сейчас. Главное не забывать, что есть жизнь иная, чем эта каторга. Есть улыбки. Глаза, в которых плескалось всё безумие и знания этого мира. Нужно было выбираться. Брать себя в руки и прекращать страдать по своей судьбе. Каждая картинка в этом мире была следствием моего шага. Моего выбора. Об этом нельзя было забывать, а я чуть не забыл.

— Дерьмовый чай должен подавлять желание бунтовать, — сказал Стас. Он сел рядом вместе со шкурами. Во время сиесты мы вместо отдыха отскребали со шкур жир под навесом.

— И он вызывает глюки?

— Бывает. Бывает подавленность или агрессию. У каждого человека на него свои реакции. Потом привыкаешь. Начинаешь учиться жить с картинками, которые постоянно преследуют, учишься бороться с подавленностью и контролировать агрессию. Кто-то сразу берёт себя в руки, другие учатся бороться со временем, пока их не пускают в расход.

— Жестоко.

— Так здесь не отдых.

— Ты давно здесь не отдыхаешь?

— Второй год пошёл. Последний.

— Потом свобода?

— Отсюда никто не выходит. Здесь лишь отсрочка смерти. Недолгая отсрочка.

Я посмотрел по сторонам. Люди смирились со своим положением. Они сидели с низко опущенными головами, с сутулыми плечами. Охрана лениво сидела неподалёку и наблюдала за нами, играя в карты.

— Никто не пытался? — спросил я.

— Пытались. Оказывались по ту сторону забора, становясь кормом для тварей. Тут никто не будет устраивать суд. Пуля в спину и финал.

— Нет, такой финал мне не нравится.

— Тогда будешь коротать время здесь.

Я не стал спорить. Да и пока не было весомых доводов. Голова только начала соображать ясно. Я не мог понять, почему так произошло. Может организм привык к гадости. Может, появилась картинка, которую я захотел увидеть в реале, поэтому я и вернулся к жизни. Меня это не особо волновало. Главное было, что я проснулся.

Мышцы перестали так болеть, как вначале. Рабочий день уже не казался чем-то невыполнимым. Если работать в режиме автоматизма, экономя силы, то протянуть можно было долго. Никто же не говорил, что нужно было выкладываться по полной. Я не выкладывался. Лишь выполнял то, что мне говорили.

Дни здесь пролетали быстро или могли тянуться очень медленно. Вот вроде недавно разговаривал со Стасом, а потом очнулся и оказалось, что прошло дней пять. Я пытался взять контроль над мыслями, но получалось плохо. Несмотря на это ощущение бодрствования оставалось.

У охраны было мало развлечений в этом забытом месте. Карты, игра по типу футбола, в которую они развлекались по вечерам, когда загоняли нас по камерам. Некоторые развлекались с заключёнными. Такими опустившимися ниже уровня пыли, которые готовы были за лишнюю миску еды потерять уважение к себе. Были ещё бои, когда стравливали каторжан. Их устраивали в сиесту, когда жара достигала пика и все мечты были лишь об отдыхе. Когда охране надоедало резаться в карты, то они объявляли перерыв в нашей работе и спрашивали желающих, кто хочет развлечься. Желающих было не так много. Если проиграешь, а тебя изобьют, то никто отлежаться не даст. Всё равно придётся работать. Не можешь работать, то выкинут за стену. Нужно было рассчитывать силу или договариваться с более слабым противником, который хотел слиться и при этом, чтоб его помянули добрым словом. Лично я не верил, что когда помру, то мою судьбу на посмертном суде будут решать добрые или злые слова знакомых. Многие в это верили. Поэтому когда чувствовали, что уже скоро помрут, выходили на последний бой.

Были и бои среди местных чемпионов. Стас был одним из таких чемпионов. Среднего роста, с крепкими мускулами, и большим весом — он был серьёзным противником. Из-за того, что он был местным профессионалом в боях, ему полагалась более сбалансированное питание. Но и требовали от него выкладываться по полной без жульничества. Это накладывало определённые обязательства. Стас выигрывал бой, а потом отправлялся заниматься шкурами. В этом поблажек не было. В качестве приза помимо еды у него были сигареты и лекарства, которые помогали заживлять раны. Не густо, но в этих условиях он был богачом.