Бурый ничего не ответил. Я уже сам налил себе вторую кружку пива.

— Знаешь, в чём проблема горячих напитков?

— Они развязывают язык и показывают, что у человека на языке. Я в курсе. Не забывай, что раньше в кабаке работал. Но на тебя эта поговорка не распространяется.

— Вино почти не берёт. Когда долго на соке ивы сидишь, потом обычное вино становится как вода.

— На кой тогда переводить добро?

— По привычке, — ответил Бурый. — Если Джули будет дурить, я выйду из дела.

— Зачем ты мне это говоришь?

— За тем. Ты с ней мутишь.

— Это ничего не значит, — ответил я. И ведь правда. Для меня это ничего не значило. А что же тогда было важным? Важным было убраться из этого города. И так, чтоб ещё в плюсе остаться.

— Хорошо. Тогда будем смотреть по факту, когда достигнем цели, — ответил Бурый, допивая пиво и поднимаясь. — У меня ещё есть планы на этот вечер.

— Давай, — ответил я, забирая оружие Джули и собираясь подняться к ней.

Она спала в одежде, громко сопя на всю комнату. Голова свесилась с кровати. На полу лужа из рвоты. Гадость. Женщина ещё называется. Оставив оружие, я спустился вниз. Пока ещё было непоздно дойти до дома. Или здесь комнату снять. Время ещё было, чтоб решить. Дома меня встретит отец с матерью, которые станут отговаривать. Слушать мне это не хотелось.

Интересно, что раньше семья была для меня чем-то важным. Я считал, что родители — это святые люди, которых не стоит огорчать. При этом всегда их огорчал. Если я поступал так, как хотела мама в той жизни, то непременно огорчался отец и наоборот. В итоге меня словно разрывало на части. Здесь же я не чувствовал такой сильной привязке к родителям. Для меня они были теми, кто дал жизнь, но не более того. Я не хотел их слушать. Не хотел им подчиняться. Какие-то подростковые моменты вклинивались в жизнь в последнее время всё чаще. Это было и понятно. Я старался отвоевать свободу, которую проморгал в той жизни и мешали гормоны, что заявляли о себе всё это время.

— Говорят ты завтра уезжаешь? — ко мне подошла Света.

— Уезжаю. Хочешь со мной?

— Мне и здесь хорошо, — ответила она, звонко рассмеявшись.

— Рад за тебя.

— Что-то ты пасмурный. Раньше веселее был.

— Так развесели, — я покосился на неё.

— Когда закрою кабак, может и развеселю.

— Чего это может? Откуда такая неуверенность? — Я притянул её к себе, беззастенчиво лапая за зад. По её телу прошла дрожь. Ого, а Светик и вправду любила, когда её брали. Значит, нежность ей не нравится.

— После того как закрою, — поспешно сказала она.

Вот и пойми после этого женщин. А как же все эти рыцарские поступки и нежности? Я заказал ещё пива. Ещё в институте бегал за одной красоткой. Цветочки ей дарил со стипендии, стихи читал, а она пошла гулять с парнем, что в гараже жил при мотоцикле. Романтика с большой дороги оказалась интереснее стихов. Вот сколько я уже лет жил и так этого понять не мог. Потом были те, кто хотел богатого спонсора, а не мужа. Покупать внимание было глупо. А кто готов был это внимание дарить, те не проходили кастинг у матери. Может и правда эта вся романтика с цветочками никому не нужна была? А книги и фильмы — это всё развод на деньги? Может нужно брать? Как это происходило с Джули, когда мы развлекались без обязательств?

Я в тот вечер напился. Напился сильно. Но смог держаться на ногах. Мы поднялись к Свете в комнату, где пахло чистотой. Да и от самой Светы исходил запах чего-то ванильного. Как от сдобы. Я резко прижал её к двери и смял губы. Руки же стали избавлять от платья. Светик же застонала. А ведь и вправду ей нравилось. Я чувствовал это по дрожи её тела, по горячим поцелуям. С какого-то перепуга она хотела перехватить инициативу, но в этот раз игра была по моим правилам. Светик была не Джули, с которой мне ещё пришлось бы работать. Да и зачем было её разочаровывать в ожиданиях? Она хотела, чтоб её поимели, значит, это нужно было сделать.

По глазам было видно, что Светик этого не ожидала. Испугалась. Но меня уже было не остановить. Алкоголь разгорячил кровь. Интересно какой у этого пива был градус? Явно выше, чем от пива в той жизни. Тогда какая крепость у ивовый настойки? Что-то вроде спирта? Но что она крепче первача была — это я слышал.

Думы о крепости местного алкоголя совсем не мешали мять большую грудь Светы. А платье скрывало такую красоту. Безобразие. Завелась Света быстрее, чем Джули. Отзывчивая. Может, поэтому и любит давать всем подряд. Нет, не всем. Тем, кто ей нравится. Тут своя политика. И сейчас я ей понравился. Одобрила. Ей не надо было говорить, что я от неё хочу. Пока я стягивал рубашку, она уже оказалась в кровати. Горячая, страстная, которой не нужна была отдача. Она и так неплохо своё брала, извиваясь подо мной. И опять я понял, что мне на неё плевать. Плевать понравится ли ей со мной или нет. Я хотел своё, я своё брал. Тем более она сама мне это отдавала. Здесь не было игры, что она позволяет. Это притворство закончилось, стоило нам закрыть дверь комнаты. И мне это понравилось…

— Ты кажешься другим, — сказала она, лёжа рядом. Вся влажная после наших развлечений. Неплохо так мы с ней поигрались.

— Каким?

— Более тихим.

— Знаешь, Светик, а внешность обманчива. Не суди по оболочке.

— Хочешь, чтоб я судила по твоим внутренностям? — рассмеялась она.

— Какая же ты дура. Хотя и горячая. Но дура. Видимо, идеала в этом мире нет.

Она обиделась, но долго обижаться я ей не дал. Какие могут быть обиды, когда она так легко велась на меня? Пара минут и ей уже хотелось продолжения нашего близкого знакомства, которое я не собирался прерывать.

Ночь, алкоголь, женщина, впереди неизвестность — и всё это пьянило куда больше, чем пиво и вино. Завтра может быть последний день, последний рассвет, последний закат, значит, надо прожить этот миг так, чтоб было о чём вспомнить, когда буду помирать.

Она меня использовала. Так говорила. Я посмеивался и почти каждый день оттягивался с ней по полной программе, считая, что пользую её я, и совсем не важно в какой позе. Но если дама считала иначе, то кто я такой, чтоб с ней спорить?

Ещё недавно она была для меня загадкой, но стоило мне у неё переночевать пару раз, как загадка разгадалась. Уставшая женщина, которой слишком часто трепали шкуру, оставляя на ней шрамы. Шрамов было много. От пуль, от ножей, от падений. Она помнила, как получила каждый из них. Помнила жестокость. И хотя рассказывала с теплотой о своём муже, я понял, что он был ещё тем скотиной, но она его любила и прощала, объясняя это, что он её защищал и никому не давал в обиду, но мог обидеть и сам, если был под мухой. Но когда не пил, так был самой добротой.

Я всё это слушал и пытался составить о ней полное представление, понять, что она за человек. Ещё недавно я ей восхищался. Но с каждым днём словно спадала пелена. Она была обычной женщиной, которая уже почти забыла, что это такое. Почти превратилась в монстра. Джули любила поговорить, рассказывая, как она убивала людей и при этом не испытывала никаких чувств.

— Почему? Разве тебе не приходят во снах эти люди? И совесть не мучает? Ты отняла чью-то жизнь…

— И что? Они могли отнять мою. Я защищалась, даже если нападала.

Железная логика. Тут не с чем было спорить. У неё появились зубы, которыми она кусала всех, кого считала опасным. Недаром говорят, что женщины более жестокие, чем мужчины. Джули жила по своим законам, в которых не было место слабости. Этим она мне нравилась. Нравилось, что она смогла выйти из хвоста жизни и научиться ею управлять. Но одновременно меня напрягала её беспощадность. Такая женщина могла прирезать и не поморщиться.

Лето я уже встречал совершеннолетним по местным меркам. Как раз закончились дожди. Выглянуло солнце, что вместе с ветром начало сушить землю. Джули закупала провизию, которой могло хватить на несколько месяцев пути. Как я понял, насколько мы ехали, она не знала. Я уволился с завода. На деньги купил себе нож, на который давно смотрел. Всё-таки холодное оружие мне нравилась больше, чем огнестрел. В стали была какая-то уверенность. Здесь всё зависело от мастерства владения, от заточки стали, а не от механизмов, который мог дать осечку. Когда я об этом узнал, то не понял, зачем было пользоваться таким оружием, которое могло подвести. Но люди считали иначе. Они старались не подпускать к себе других, стреляли на расстоянии, словно были не уверены в своих силах и себе. Боялись, что не смогут отбить атаку. А может причина была в другом. Выстрелить в человека было легче, чем пойти врукопашную. Наблюдать, как нож царапает чужую кожу, несёт смерть в твоей руке было сложнее, чем прятаться из-за угла и постреливать в сторону противника. Об этом я и завёл разговор, когда мы вчетвером сидели в кабаке, за день до отъезда. Петька ожидаемо покрутил пальцем у виска. Бурый усмехнулся. А вот Джули… Она достала пистолет и кинула его по столу в мою сторону. Я его поймал.