В этом историческом экскурсе, который совершил Моисей, бросается в глаза, какое важное место в сознании Моисея занимал урок с дарованием манны. «И помни весь путь, – говорит он, – которым вел тебя Господь, Бог твой, по пустыне вот уже сорок лет, чтобы смирить тебя, чтобы испытать тебя и узнать, что в сердце твоем, будешь ли хранить заповеди Его, или нет; Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек» (Втор 8:2, 3).

Более того, данная мысль, а также особый язык, присущий Второзаконию, перекликаются с рассказом о манне, изложенным в книге Исход. Там история с манной также представлена как своего рода испытание. В Исходе концепция испытания, назначенного и проваленного, составляет костяк всего повествования о манне. Она сыграла важнейшую роль в возвращении субботе ее значения. Когда освобожденный народ стал переживать о том, что они будут есть и за счет чего существовать в пустыне, Бог сказал Моисею: «Вот, Я одождю вам хлеб с неба, и пусть народ выходит и собирает ежедневно, сколько нужно на день, чтобы Мне испытать его, будет ли он поступать по закону Моему, или нет» (Исх 16:4).

По мере развития сюжета становится ясно, что «испытание» оказалось народу не по плечу. «Долго ли будете вы уклоняться от соблюдения заповедей Моих и законов Моих?» – вопрошает Бог Моисея, когда некоторые из израильтян отправились на поиски манны в седьмой день (Исх 16:28). Эти слова говорят о том, что народ то и дело пренебрегал теми преимуществами, которыми Бог его наделил. Он не сумел воспринять и приспособиться к новой реальности – реальности свободы.

Но если это было испытание, то что именно хотел выяснить с его помощью Моисей или даже Бог? Не стоит думать, будто Бог решил без всякой на то причины, по собственной прихоти, испытать народ на верность, провести, так сказать, вступительный экзамен. Открывающаяся нам картина гораздо сложнее. Жак Дюкан отмечает, что в древнееврейском языке слова и понятия имеют более широкое и гибкое смысловое наполнение, чем в западных языках. «Основная идея, содержащаяся в еврейских словах, конкретна и точна, выражает действие и общий итог», – пишет он[171]. В этой истории просматривается не только то, как поступал народ. Скорее, речь идет о реакции людей на то, как поступал Бог. Бог устроил им столь строгую проверку не для того, чтобы они прошли ее или не прошли. Моисей разъяснил, что чудо с манной было нужно для того, чтобы «узнать, что в сердце твоем» (Втор 8:2). В данном случае в качестве «действия и общего итога» выступают чудеса Божьи, которые Он посылал Своему народу изо дня в день, и особые приготовления, связанные с субботой. Бог запустил процесс, который должен был изменить представления израильтян о Боге и их жизненные приоритеты.

Что же подумали они о Боге в тот день, когда Он ниспослал им манну в пустыне, где не было никакого пропитания? Какие чувства они испытали по отношению к Богу в седьмой день, когда на земле не оказалось ни единой белой крупинки? Какие мысли посетили их, когда они выяснили, что только в этот день вчерашняя манна остается свежей? Бог даровал им седьмой день как день, свободный от тяжкого труда, и все же многие по привычке отправились в пустыню на поиски пищи. По их поведению видно, что свобода давалась им совсем не просто.

Манна выпадала каждый день и каждую неделю по крайней мере в течение сорока лет. Это явление прекратилось, только когда израильтяне достигли новой земли и им стали доступны иные источники пропитания (Нав 5:12). Поэтому на самом деле «испытание», о котором мы говорим, было предназначено для того, чтобы проявилось их отношение к Богу, Который освободил их, повел за Собой и позаботился об их нуждах. Он предложил им жизнь, исполненную свободы и достоинства, показав, что свобода достижима только в общении с Творцом. Причем эта свобода была предложена в контексте конфликта вопреки активному сопротивлению фараона. В книге Исход по этому поводу дается недвумысленный посыл: Бог выступает гарантом свободы, потому что она была бы невозможна без Его противодействия угнетателям.

Так как же люди откликнулись на это щедрое предложение? Согласно заявленной цели испытания, оно должно было открыть, «что в сердце твоем» (Втор 8:2). Поэтому по его окончании встали вопросы: «Как теперь вы относитесь к тому, что произошло? Что теперь в вашем сердце?». По ходу повествования у нас появляется возможность сформулировать по крайней мере четыре пункта касательно седьмого дня. Во-первых, Исход подтверждает превосходство субботы, указывая на ее возрождение как на событие столь же значимое, что и ее первое упоминание в книге Бытие.

Во-вторых, седьмой день в книге Исход отвечает подлинным нуждам человека. В книге Бытие человек сначала покоится в день субботний, а потом уже получает поле деятельности. А в книге Исход седьмой день представлен как перерыв, пауза в однообразных и тяжелых буднях. Бог предлагает покой людям, безмерно уставшим от конкуренции, эксплуатации и принуждения[172]. Причем значимость субботы для людей становится еще очевиднее, когда в качестве причины дарования заповеди о ней Второзаконие называет избавление от гнета (Втор 5:12–15)[173]. Субботний покой служит границей, непреодолимой для сил угнетения – для хозяина, эксплуатирующего своего раба, для работодателя, использующего своих работников, или даже для гнета, свойственного идеологиям, относящимся к человеческой жизни всего лишь как к расходному материалу для честолюбивых политических и экономических проектов. Бог остается на стороне нуждающегося, и потребность трудящегося человека в седьмом дне должна рассматриваться как неотчуждаемое, богоданное право.

В-третьих, возрождение субботы происходит в более широком контексте свободы; она становится наиболее характерным показателем переживаний, с этой свободой связанных. Освобождаясь от тирании фараона, израильтяне не просто меняют властный произвол фараона на добрую, но не менее диктаторскую власть Бога. Эти две системы правления различаются кардинально: одна навязывает рабство, другая предлагает свободу[174]. Этот момент нужно подчеркнуть особо, тем более что свобода, которой пользуется человек при Божьем правлении, была поставлена под сомнение еще в Едемском саду (Быт 3:1). Бог дозволил человеку есть «от всякого дерева в саду» (Быт 2:16). И здесь опять, только в иных, более суровых, обстоятельствах, слышится наставление: вкушай ту пищу, которую так щедро дает тебе Бог. И что еще важнее, они могли есть и покоиться, пользуясь предоставленной им возможностью воздерживаться один день в неделю от всякого труда (Исх 16:29).

В-четвертых, восстановление седьмого дня отражает центральную ветхозаветную идею Божьего присутствия. Как уже отмечалось ранее, реальность Божьего присутствия находится «в центре библейской веры»[175]. Присутствие Божье, безусловно, составляет сущность седьмого дня в книге Исход. Я «принес вас к Себе», – говорит Бог (Исх 19:4), и реальность Божьего присутствия более всего видна именно в субботнем покое. Следует отметить также, что эта важная роль, которой седьмой день был наделен в древности, сильно выделяется на фоне господствующего в современной жизни ощущения Божьего отсутствия.

По прошествии нескольких месяцев со дня исхода из Египта суббота будет провозглашена в одной из Десяти заповедей (Исх 20:8–11), однако возрождение седьмого дня началось не у Синая[176], а тогда, когда чудотворная манна и субботний покой открыли перед израильтянами новые перспективы. Впоследствии были предприняты меры, чтобы статус седьмого дня не зависел от падений и взлетов израильского народа. Бог счел слишком рискованным оставить соблюдение этого дня на усмотрение человека, поскольку в конечном счете оно могло бы показаться народу маловажным. Как указывает Наум Сарна, святость седьмого дня «проистекает из того факта, что Бог Сам наделил его благословением и святостью»[177]. Этот день находится под Божьей защитой, поэтому «его благословенный и священный характер – это вселенская реальность, нисколько не зависящая от человеческой инициативы. Отсюда и частые упоминания о нем как о “субботе Господней”»[178].