Эгерсид отстранил девушку и решительно направился в свою комнату.

«Нет, не вражда меж нашими государствами удержала тебя, — думал он, стараясь унять стук крови в висках, — а призрачная тень исчезнувшей женщины. Бежать сегодня же ночью!»

Сумерки сгустились. Полемарх завязал в узелок несколько засохших кусков хлеба и твёрдых, как камень, лепёшек. Нужно рассчитать время так, чтобы преодолеть городскую стену за два часа перед рассветом, когда стражников будет одолевать сон.

Громкие шаги и шум в коридоре заставили его быстро спрятать узелок под тюфяк кробатоса. Дверь распахнулась без стука. На пороге стоял фиванский воин в полном вооружении, разве что без щита и копья.

— Полемарх Спарты Эгерсид, — отчеканил он, — беотарх Эпаминонд ждёт тебя. Следуй за мной.

В коридоре стояли ещё два гоплита. Пропустив спартиата на два шага вперёд, они замкнули шествие. Идти пришлось недалеко — в помещения второго этажа, где Эгерсид прежде не бывал.

Начальник конвоя исчез за дверью, а затем, появившись, указал спартиату жестом: проходи. Полемарх переступил порог.

Комната была обставлена как рабочий кабинет, но с простотой поистине лаконской. Единственным дорогим предметом был висевший на стене меч пленного спартиата. Рубин, украшавший его эфес, кроваво поблескивал в свете масляных лампионов. Сидевший в кресле человек в чёрном поднял взгляд навстречу вошедшему.

— Садись, полемарх Эгерсид, — сказал он, когда конвой остался за дверью. — Ты, верно, удивлён, что встречи пришлось ждать так долго? Ранение и болезнь — это боль, пытка, через тело так или иначе влияющие на разум. Я же хочу, чтобы ты обдумал моё предложение и принял здравое решение.

Привет и тебе, беотарх Эпаминонд. Скажу тебе сразу: если ты хочешь, чтобы я занял место в твоей фаланге, обучал твою пехоту или предоставлял сведения о военных планах и приготовлениях моей родины, то напрасно поручил меня лучшему врачу, напрасно так долго ждал этой встречи!

— Вы, спартиаты, любите всё упрощать. Я располагаю некоторыми сведениями о тебе и твоём роде, а потому ни о чём подобном не может быть и речи. Ещё твой отец мечтал о благотворных преобразованиях для Спарты, и если бы не рана в битве при Лехее...

— В спину, как у меня!

— Твоя рана — не позор. Ты единственный спартиат, прорвавший наш строй, ты героически сражался в кольце врагов и был поражён лишь ударом в спину. Я сам видел всё. Твоя рана — свидетельство подвига, весть о нём уйдёт отсюда вместе с тобой, а может быть, и раньше.

— К чему твои слова?

— Ты получишь свободу и свой меч, чтобы содействовать благу Спарты, — голос Эпаминонда прозвучал почти торжественно.

— Благо Спарты? — полемарх не мог скрыть удивления. — Как ты понимаешь его, беотарх?

— Не мне говорить о внутренней болезни Спарты. К чему повторять твои же слова к Народному собранию при назначении лохагосом?

— Тебе известно даже это?

— Как и многое другое. Именно болезнь спартанского общества привела гордых лаконцев к тяжёлому поражению при Левктрах. Напрасно ваша обольстительная лазутчица Семела подбросила нам ложные данные о намерениях Клеомброта. Не помогло.

— Семела? — Эгерсид вздрогнул, словно от внезапного удара стрелы. — Наша лазутчица?

Эпаминонд смотрел пристально, изучающее.

— Ты ничего не знал, честный воин. Ну конечно, ты и сам был предметом слежки, теперь мне понятно. А я считал тебя соучастником плана и был озадачен: ведь архонт Поликрат в твоих доброжелателях не числится.

— Семела... Поликрат...

— Настоящее имя женщины — Тира, она рабыня и наложница из дома архонта. Служит своему хозяину с собачьей преданностью. Опасная женщина. Мы слишком поздно распознали её, и вам удалось ворваться в Беотию, но первая удача обернулась горьким поражением.

Эгерсид уже не слушал беотарха: не знатная госпожа, а наложница, она служила для утех приятелей архонта, по слухам, любившего угостить нужных людей не только изысканными яствами. Эфор Эвтидем, говорят, до сих пор увлечён одной из невольниц Поликрата — несомненно, той же Тирой! Низкая, грязная тварь. Теперь ясна причина загадочного исчезновения: исполнив роль тайного соглядатая подле него, она получила тайные указания от своего господина. О, несчастный глупец, ты позволил себе полюбить это ничтожное существо, был готов подарить своё имя, присоединить к одному из древнейших родов Спарты!

Эпаминонд прервал речь, дав пленнику осмыслить неожиданное, а затем продолжал:

— Ведаешь ли ты, как глубоко зашла болезнь Спарты? — он извлёк из-под плаща меч, показал клинок Эгерсиду... Отличное оружие, похожее на его собственное.

— Взгляни, какая сталь, каковы закал, заточка, отделка! Верно, он изготовлен в Лаконии. Мы покупаем такие мечи для наших воинов. У кого? Да у того же Поликрата. Через подставных лиц, разумеется, но старый пройдоха не может не знать, куда идут изделия его мастерских. Деньги ему важнее. Сколько таких, как он, в правительстве Спарты, среди её чиновников? Сейчас твои соотечественники пребывают в тяжком недоумении из-за неудачи при Левктрах. Ещё один разгром — и они задумаются над всем направлением своей жизни, принесённой в жертву военному могуществу. Тогда начнётся твоё время, полемарх Эгерсид.

Кто лучше тебя представляет, какие преобразования нужны Спарте? Кто сможет провести их лучше тебя? Кто, наконец, более тебя, военного героя, подходит для этой роли? Подумай и ответь мне. Ты будешь жить здесь как гость, пользоваться известной свободой, и в нужный момент вернёшься в Лаконию из фиванского плена — так называемого, конечно.

— Мой ответ один — нет, ибо совет исходит от врага Спарты.

— Ошибаешься, полемарх, я не враг твоей родины и вот почему: мне не нужна завоёванная Лакония с фиванскими наместниками в её городах. Нельзя лишать свободы других и не терять при этом свободу самому. Вы, спартиаты, завоевали обширные области, и что же? Разве не стали вы рабами жестокого распорядка жизни, подчинив всю её без остатка удержанию в повиновении покорённых илотов и военному устрашению соседей? Нет, Эгерсид, я хочу видеть Спарту мирной и богатой, возделывающей землю, работающей в мастерских, торгующей, а не бедной, обозлённой, закованной в панцирь и готовой к броску на другое государство.

Я хочу видеть её достойным членом союза демократических полисов — такой мне мыслится будущая Эллада. Внутренние недоразумения пусть решает третейский суд, а при угрозе варваров члены союза выступят вместе, соперничая в доблести.

— Я тоже хотел бы видеть Элладу такой. Но мой ответ останется прежним — нет!

— Что ж, ты можешь в любое время изменить решение, — вздохнул Эпаминонд. — В сущности, твоё согласие даже не нужно. Ты хорошо знаешь, что нужно Спарте, и будешь делать это независимо от своих чувств к победителям. Как умный человек ты поймёшь, что воинственной Спарте в новой Элладе не будет места, да и возможности у города без стен будут уже не те. Жаль, правда, теперь придётся держать тебя под стражей до самой победы над Лаконией.

— Долго же придётся ждать!

— Так что не удивляйся, обнаружив у себя в комнате некоторые изменения. Твой ответ — по крайней мере первый — я предвидел...

Вскоре Эгерсид понял, что имел в виду беотарх: за время их беседы местные умельцы украсили дубовые двери массивным наружным засовом, а узкое окно — железной решёткой из толстых прутьев. В самой же комнате, отныне камере, произвели обыск. Один из конвойных, с издёвкой поглядывая на спартиата, подбрасывал на руке небольшой узелок с хлебом — жалкий запас пищи к побегу.

Лязгнул засов, у двери встали часовые. Потекли длинные дни заключения.

Полемарх не мог пожаловаться на дурное обращение — скорее оно было даже предупредительным. Его хорошо кормили, регулярно выводили на прогулку в сад, иногда заходил Нестор — проверить здоровье узника. Врач сообщал новости, негромко передавал приветы от Ксении, а однажды согрел сердце спартиата вестью о том, что Леоника жива, здорова и находится под хорошим присмотром.