— Поверь, это не самое трудное в жизни.

— Если ты ещё умеешь проходить сквозь стены, мы спасены!

— К сожалению, моё искусство не простирается столь далеко; но я рад, что ты сохранил способность шутить. Нет ничего вреднее уныния.

Ксандр не шутил: он привык думать, что этот удивительный человек знает и умеет всё, и был, кажется, даже немного разочарован.

— Но тише, мой мальчик. Сделай вид, что ты по-прежнему связан. Сюда идут.

— О чём шепчетесь? — низкий голос принадлежал массивному крабовидному существу с жуткими чертами лица.

— Сам Харитон хочет посмотреть на вас!

Ксандр едва сдерживал тошноту — не столько из-за отвратительного вида существа, сколько от распространяемого им мерзкого зловония. Должно быть, разбойник годами не снимал покрывающую его плечи шкуру и не мылся.

— Освети их получше, Гемофил! — потребовал вошедший в пещеру человек. — Ты кто? — обратился он к Зенону.

— Всего лишь странствующий философ. Учу людей за небольшую плату, если им нужны знания, а если, как им кажется, не нужны, — то бесплатно.

— Почему?

— Чтобы непросвещённые ощутили вкус науки. Кроме того, я занимаюсь врачеванием.

— Так вот почему ваши пояса были набиты серебром! Небольшая плата. Может быть, небольшая кража? Признавайся!

— Послушай, Харитон, давай-ка мы с братом свернём этому учёному шею и дело с концом, а мальчишку — поперёк бревна на брюхо и...

— Помолчи, — резко оборвал его главарь. — Освети парня!

— Ксандр?

— Хремил? — в один голос воскликнули разбойник и его пленник. Ну конечно, это Хремил из его деревни. Вместе с пожилым Макарием он сопровождал в Спарту повозку со съестными припасами незадолго до страшной ночи. Они все исчезли тогда — оба илота и осёл Крикун с повозкой.

Изменился. Лицо жёсткое, злое, заросшее бородой, и всё же Ксандр сразу узнал его.

Главарь выхватил из-под хлены нож, собираясь перерезать путы на руках юноши.

— А ты неплох, — заключил он, не обнаружив верёвок на запястьях. — Гемофил, верни им всё, что вы с братом отобрали. До последней монеты.

Вскоре недавние пленники грелись у костра, жевали невкусную жёсткую кабанятину.

— Знай, Хремил, — сказал Ксандр, выслушав рассказ бывшего односельчанина, — гибель несчастного Макария подстроил тот же человек, что погубил мою семью. Его имя Лисикл, он эномотарх.

— Опиши его. И не зови меня прежним именем. Хремил умер вместе с бедным Макарием. Есть Харитон, и он мстит за них обоих.

Юноша назвал приметы молодого спартиата.

— Всё сходится, — кивнул главарь, — что ж, когда-нибудь он попадётся мне в руки. Слушай, Ксандр, — вдруг подался к нему Харитон, — оставайся со мной! Вместе расправимся с Лисиклом!

Глаза юноши сверкнули, но тут подал голос до сих пор молчавший Зенон:

— Ты позволишь юноше ответить тебе не сразу, но после зрелого размышления?

— Какое тебе до этого дело?

— Я получил Ксандра из рук своего друга, следовательно, отвечаю перед ним за судьбу молодого человека. Поэтому не могу допустить, чтобы Ксандр ответил на такое важное предложение иначе, как всесторонне обдумав его.

Разбойник недобро помолчал, твердея лицом.

— Ответишь утром. Мне пора идти. Ты же, грамотей, не думай, что меня удастся обмануть. Ночь проведёшь отдельно от Ксандра, чтобы не мешать ему думать.

Несколько разбойников остались охранять стойбище, остальные потянулись вслед за главарём на ночное дело. Вот прошёл Гемофил, похожий на вылезший из земли пень, с узловатой дубиной на плече, следом проковылял его братец, вооружённый столь же нехитрым приспособлением для проламывания черепов.

Нет, Ксандр не станет водить компанию с такими чудищами даже ради мести Лисиклу...

— Ты обрадовал меня своим выбором, Ксандр, — быстрый шаг не мешал плавной речи Зенона. — Плохо только, что выбор случаен, как бросок игральной кости.

— Я не понял тебя, учитель.

— Не будь в банде Гемофила и его братца, этой пары, относящейся скорее к миру животных, чем людей, я продолжал бы свой путь один, а ты начинал новую жизнь с другим учителем — разбойником Харитоном.

— Он мой односельчанин и тоже пострадал от Лисикла. Вместе мы могли бы отомстить.

— Боюсь, тебе пришлось бы долго ждать. Я обобщил всё, что говорят о разбойнике Харитоне, грозе спартиатов, защитнике слабых и обездоленных. В числе его жертв — несколько спартанских мальчишек — банда нашла их спящими в лесу — и трое взрослых мужчин в красных плащах, убитых в разное время из засады.

Все остальные — торговцы, ремесленники и крестьяне, периэки и даже илоты. Бедные одинокие странники, такие, как мы с тобой, тоже годятся в добычу. Подумай, какова была бы наша судьба, не окажись ты родом из одной с Харитоном деревни?

— Но ведь он помогает бедным, щедро делится с ними добычей...

— Так опять же говорит молва. Конечно, он отдаёт кому-то часть награбленного — за это его укрывают, предупреждают об опасности, осведомляют о лакомой добыче.

— Почему же столь многие считают Харитона достойным человеком?

— О, вечный миф о добром благородном разбойнике! Как долго будет тешиться им человечество? Да потому, что люди хотят видеть его таким и легко обманываются, принимая желаемое за действительное. Образ Харитона не есть Харитон.

Само же существование мифа говорит не столько о добром разбойнике, сколько о порочности тех, кто верит в него, ибо разбойник, переступивший черту добра и зла, не может быть ни хорошим, ни добрым.

Ты видел людей своего бывшего односельчанина. Слышал их разговоры. Скажи, может ли хороший человек возглавлять такой сброд? Вожак волчьей стаи выражает качества волка в наибольшей степени, потому он и вожак. А главарь разбойников?

— Качества, в наибольшей степени присущие разбойнику, — ответил Ксандр, не задумываясь. — И всё же не мог Харитон простить Лисикла!

— Он и не простил. Но спартанское военное подразделение... Добычи никакой, а риск очень велик.

— Тогда непонятно, зачем же я понадобился ему.

— Главарь банды, как и вожак волчьей стаи, всегда зорко следит за своими соперниками. Кое-кто не прочь примерить образ Харитона на себя — тот же Гемофил, например. Так что пара зорких глаз и чутких ушей преданного человека твоему бывшему односельчанину весьма кстати.

Ксандр надолго замолчал.

— Куда мы идём? — спросил он учителя, решив для себя какой-то важный вопрос.

— В Мессению. Здесь, южнее Спарты, скоро будет слишком опасно, или я настолько плохо знаю своего друга Эпаминонда, что не могу предвидеть его следующий шаг. Мне известен самый короткий проход в горах, непригодный для войск или купцов с товаром, но удобный для таких странников, как мы...

— Мой дорогой Кердон, — проникновенно говорил с пиршественного ложа Поликрат, — благодарение богам, я могу, наконец, принимать в своём доме афинского друга без страха перед осуждением сограждан!

— По-моему, благодарить следует Пелопида и Эпаминонда, — колыхнул в ответ шарообразным телом гость, представитель старинного аристократического рода Афин и видный деятель демократии. — Беотархи порадели о сближении наших государств не меньше, чем ваши послы — Арак, Фарак и кто ещё там. Хотя, надо признать, они говорили красиво — вспомнили лучшие времена в отношениях Спарты и Афин, взаимную помощь, совместную борьбу против Варвара[113], соблазняли возможностью разрушить Фивы и посвятить десятую долю добычи богам... но всё это почему-то не очень прельстило Народное собрание. Затем вереницей потянулись ваши союзники, взывая о помощи и представляя себя невинными жертвами. Вот они-то, особенно коринфянин Клител, и разжалобили наш демос. Собрание постановило — мой благородный друг, ликуй! — выступить вам на помощь всенародным ополчением! И представляешь, кто назначен командующим? — спросил афинянин, полюбовавшись произведённым эффектом. — Сам Ификрат!