— Уходите отсюда, — внезапно раздался рядом голос воина в красном плаще. Они и не заметили, как он подошёл. Должно быть, из того отряда гоплитов, что охраняет мост. — Здесь опасно. Враг может попытаться перейти через реку когда угодно.

— Я Леоника, дочь полемарха Эгерсида. А это Иола, дочь лохагоса Антикрата. Её брат тоже в войске. Мы сами можем взять оружие в руки!

— Справимся без вас, — воин махнул рукой в сторону храма Алей у моста, где поблескивали шлемы тяжёлой пехоты. — Вам надлежит вырасти и родить сыновей, достойных ваших благородных отцов!

Девочки медленно побрели в казавшийся пустым город.

— Всё равно будем сражаться, если враги порвутся сюда, — твёрдо сказала Леоника, — иначе, чем мы лучше тех, кто считались нашими подругами?

Все редкие встречные мужчины были в доспехах, даже прошедшие мимо архонты облачились в давно ненадёванные панцири: в суровом молчании они следовали к дому Поликрата. Хозяин обменялся с архонтами лишь короткими приветствиями — не до церемоний.

— Я призвал вас, к сожалению, не для пира, — сказал он, — но чтобы отыскать пути к спасению отечества и подготовить решение Герусии.

Эконом Паисий, взятый вести дом вместо Тиры, неслышно разносил меж присутствующих разбавленное вино и лёгкие закуски. Купец Мидон не подвёл, и новый раб был весьма искусен в счёте и письме. Как ни странно, Паисий смог поладить даже с Никератом, весьма ревнивым к успехам кого-либо из домашних.

— Сегодня я был у царя Агесилая, — продолжал Поликрат. — Мы имеем представление, что произошло. Враг вторгся в Лаконию по четырём направлениям (значит, прав был Агесилай, решив держать войска здесь, в городе, — бормотал один из архонтов). Фиванцы двинулись прямо на Селассию и склонили её жителей отложиться от Спарты... Аргивяне с боем прорвались через проходы на границе Тегейской области, перебив до двухсот наших воинов с храбрым Александром во главе. Третья, самая многочисленная часть противника — аркадцы — вторглась через Ой. Гармост Исхолай вместо того, чтобы занять и удерживать ведущие к городу проходы, остался в нём, рассчитывая на помощь жителей. Жестокая ошибка! Когда враг хлынул в город и наши воины храбро сражались, одерживая верх, на них посыпались предательские удары камней и дротиков из окон и с крыш зданий. Мы не можем винить ни отважного Исхолая, ни павших с ним воинов. Они до конца исполнили свой долг.

Четвёртая, наименьшая часть, элейцы, просочились узкими горными тропами и вышли к Селассии, где войска врага соединились. Оттуда они через долину Аполлона двинулись левым берегом Эврота, предавая всё мечу, огню и разрушению.

Боги помогли нам; начал таять снег в горах, и река вышла из берегов. Бурные холодные воды не позволили противнику переправиться через Эврот вброд; преодолеть его можно только по мосту у храма Алея.

Всего у врага до сорока тысяч гоплитов, несколько тысяч всадников и много лёгкой пехоты.

Архонты молчали, потрясённые размерами вторжения и катастрофы, нависшей над Спартой. Что-то надломилось в её могуществе, а они не заметили, когда и как.

— Кто командует ими? — со злобой проскрипел один из старейшин. — Наверное, Эпаминонд и Пелопид?

— Каждая из четырёх частей вражеских сил имеет независимое командование. Единство между ними после вторжения было нарушено, и если среди фиванцев поддерживаются порядок и дисциплина, то аркадцы разбрелись по всей стране для грабежа. Похоже, Эпаминонд и Пелопид имели не так уж много влияния на их вождей, а те ещё меньше — на своих воинов. Так что же предпринять нам, архонты?

Кто-то советовал самим атаковать врага и победить или погибнуть, как подобает спартиатам, кто-то, напротив, до последнего стоять в городе. Поликрат кивал головой, терпеливо слушал тех и других, пока они не исчерпали свои доводы.

— Напомню, что в Спарте сейчас всего лишь пять с половиной тысяч бойцов. С такими силами можно перебить некоторое количество аркадских пастухов, жгущих деревни по ту сторону Эврота. Но фиванцы тут же придут им на помощь из своего лагеря, укреплённого срубленными деревьями, — излагал Поликрат то, что ранее услышал от Агесилая. — Не только наступать, но и оборонять лишённый стен город невозможно, если противник превосходит числом в двенадцать раз, а предатели-периэки готовы нанести удар в спину! Врагам достаточно всего лишь согласовать свои усилия, и Спарта обречена.

Архонты слушали, тоскуя: к чему клонит Поликрат? Наступать бессмысленно и обороняться невозможно. Что делать?

— Призвать в строй илотов и дать свободу тем из них, кто запишется в войско! — разрешил недоумения неожиданный ответ.

Несколько мгновений царила напряжённая тишина, затем её взорвали возмущённые крики:

— Ты ли говоришь это, Поликрат? Даже смутьян Эгерсид не смел предложить такого!

Два-три архонта молчали; они заранее знали о дерзком предложении Поликрата (вернее, Агесилая) и, как только спала волна недовольных голосов, поддержали его твёрдо и решительно.

— Действительно, — начали переговариваться старцы, — что делать, если нет другого пути спасения отечества. Да и прежде такое уже бывало...

Известие о том, что Флиунт, Коринф, Эпидавр и Пелла подтвердили верность Спарте и выслали свои войска, помогло сделать выбор. С помощью союзных контингентов всегда можно поставить на место этих илотов!

— Кроме того, мы можем положиться на орхоменских наёмников, — добавил один из архонтов. — Эгерсид научил их воевать!

Многие недовольно поморщились: опять Эгерсид!

Решили также направить послов в Афины: противник Спарты давно с тревогой наблюдает за военным возвышением своих союзников — фиванцев.

Днём позже Герусия узаконила постановлениями всё, что было решено в доме Поликрата.

Вербовщики пошли в правобережные деревни, и вскоре к Спарте потянулись ватаги илотов — тех, кто решил защищать ненавистных спартиатов, чтобы получить вожделенную свободу. Добровольцев распределяли по эномотиям и пентекостисам, следили — в одном подразделении не должно быть земляков; досыта кормили грубой пищей, вооружали из арсеналов и потом до одури учили сражаться в одиночку и строем. Толпы голодных оборванцев превращались в организованное войско, внушавшее спартиатам надежды и... страх. Неизвестно, чего больше.

Подходили войска союзников — их встречали с ликованием, хотя контингенты были невелики, да и тех, кто сохранил верность Спарте, осталось немного.

Быстроходная триера, оставив за кормой Гифий, резала мрачно-серые волны зимнего моря. Всего один корабль, но многое ждали спартиаты от его похода, ибо вёз он посольство в Афины. Дипломаты находчивы, не по-лаконски красноречивы, имеют дружественные связи с влиятельными афинянами.

Есть на борту также представители союзников: пусть видят, что переговоры ведутся не только от имени Спарты, но и других городов Пелопоннеса.

Между тем беотархи сочли мост у храма Алей не самым удобным местом, где можно использовать своё численное превосходство, и перемещали войска южнее, к Амиклам.

Волей-неволей потянулись за фиванцами и аркадцы, грабившие окрестности. Здесь наконец удалось переправиться через Эврот, чьи воды успокоились, словно исчерпав силы в бурном приступе... Фиванцы немедленно принялись ограждать лагерь срубленными деревьями.

Штурм Спарты задерживался: на этот раз мешали не силы природы, а разногласия между беотархами. Пелопид требовал как можно скорее ворваться в лежащий перед ними город, упрекал друга в медлительности и нерешительности.

Эпаминонд возражал: противник поставил в строй илотов, получил подкрепления от союзников... В Спарте сейчас гоплитов не меньше, чем в фиванском войске, а ведь сражаться придётся именно ему и скорее всего в одиночку.

Надежда на аркадян слаба: эти вояки ошалели от грабежа, многие из них с награбленной добычей возвращаются к своим козам в горы. Их войско тает на глазах. Нет, он, Эпаминонд, не согласится жертвовать плодами победы при Левктрах ради сомнительного уличного боя, где теряют смысл преимущество в кавалерии, длинных копьях и хитроумном построении боевого порядка.