— Со щитом, Ксандр. Я не оставляю тебе выбора. Мне нужен живой победитель! — и порывисто поцеловав его, вскочила в проезжавшую повозку.

Ксандр шёл рядом, провожая её до ограды лагеря. Молодые люди молча смотрели друг другу в глаза, меньше всего думая о буре страстей, охватившей начальника охраны. Эпаминонд спас его от боевой стрелы, но та, что вылетела из лука Эрота, кажется, вонзилась по самые перья, и поэт немедленно принялся терзать свежую рану, наслаждаясь собственными страданиями.

Створки прочных ворот сомкнулись за последней повозкой и свежеиспечённый кавалерист поспешил к своей иле, чтобы получить нагоняй от сурового командира:

— Где ты бродишь, нерадивый!? Что, приказ чистить оружие[148] до тебя не дошёл?

Лагерь и в самом деле оживился. Звенела и скрежетала о точильные камни сталь клинков, до зеркального блеска полировалась бронза доспехов, покрывались белой краской шлемы — а как же иначе отличишь в давке рукопашной схватки своего от чужого, если в стане противника, помимо спартиатов с их красными плащами, есть ещё афиняне, ахейцы, элейцы и аркадяне — точно такие же, как те, что сидят неподалёку и украшают щиты изображениями скрещённых палиц, боевым символом фиванских гоплитов. Тяжеловооружённые пехотинцы трудятся над своими копьями, при помощи железных рукавов и дополнительных древков превращают их в грозные сариссы, таинственное оружие фаланг Эпаминонда.

Воодушевление было всеобщим — стратег знает пути к победе, и если решил дать сражение, то наверняка готовит противнику вторые Левктры. Нужно только как следует постараться, и Ника осенит их тенью своих крыльев...

Сумерки принесли с собой звуки флейт, кифар и тимпанов. Ксандр, рискуя вновь навлечь гнев командира, вместе с царевичем Филиппом, Лагом и увязавшимся за ними Парменом отправился к кострам гоплитов. Здесь было на что посмотреть: вот полуобнажённые воины, почти целая эномотия, под монотонно-зловещую мелодию флейты застыли, как изваяния, в позе атакующего копьеносца. Руки словно сжимают оружие, полусогнутая левая нога впереди, правая твёрдо упирается в землю.

Наивысший момент схватки. Держись, гоплит, дави, что есть сил, вперёд, и сдерживай напор противника. Тело твоё должно быть воистину железным, иначе сокрушатся рёбра, сплющатся лёгкие, лопнет сердце под страшным давлением стиснувших со всех сторон человеческих тел.

Флейта меняет тональность, и танцоры делают медленный шаг вперёд, словно преодолевая тяжесть фаланги противника, застывают в промежуточной фазе, проверяя свою устойчивость, принимают новую позу и опять напрягают мускулы так, что они, кажется, вот-вот лопнут. Оскал сжатых до хруста зубов, налитые кровью глаза....

— Не навестить ли нам вторую синтагму? — предложил жизнерадостный Лаг; очевидно, мелодия, рисунок и мрачный характер танца-упражнения пришлись ему не по вкусу.

Филипп рассудил иначе. Он смотрел внимательно, серьёзно, и, как показалось Ксандру, размышляя о чём-то важном.

Гоплиты второй синтагмы не обманули ожиданий Лага: кифары, флейты, тимпаны и кимвалы — целый оркестр играли бойко и весело, так, что ноги сами собой отбивали такт. Зрители помогали музыкантам ритмичными хлопками ладоней, а шеренги воинов, положивших руки на плечи друг другу, неслись в стремительном танце, словно одно тело.

— Таким путём вырабатывается чувство соседа в боевом строю и единства в фаланге, — объяснил Ксандр.

— Неплохие ганцы, — отметил Филипп. — Пожалуй, нашим македонянам стоит их разучить!

— Я слышал, самые интересные развлечения в «священном отряде», мой господин, — заискивающе склонился перед царевичем Пармен. — Представь, его бойцы устраивают соревнования в борьбе, и победитель тут же насилует побеждённого!

— Довольно! — прикрикнул Филипп. — Уже поздно, а нашему другу необходимо хорошо отдохнуть. Увидите, Эпаминонд поднимет войска ещё до рассвета! Удачи тебе и победы, — обнял он Ксандра, прощаясь.

— Счастливец, — с завистью произнёс Лаг, глядя вслед молодому кавалеристу. Как хочу я быть на его месте!

— Зачем, Лаг? — удивлённо взглянул царевич. — Это не наш праздник. Ксандр теперь фиванский гражданин и сражаться за отечество его обязанность, ты же смотри, запоминай и готовься... действовать по моему приказу в нужный час!

— Так мы не пойдём к «священному отряду»? — вновь с робкой надеждой спросил Пармен.

— Хватит гнуть передо мной спину, я не восточный деспот. Завтра посмотришь на своих любимцев. После битвы за Спарту их упрекали за то, что они не ворвались в город, так как тут же, на поле боя, принялись удовлетворять свои противоестественные страсти с пленными и ранеными врагами. Поэтому завтра бойцы «священного отряда» будут сражаться, как львы.

Филипп оказался прав — войска подкрепились скудным завтраком ещё в темноте, а перед восходом солнца длинными колоннами уже тянулись из лагеря. Четырнадцатитысячная фаланга зависла с севера над лагерем спартиатов и афинян, а фиванские и фессалийские всадники гарцевали близ позиций боевого охранения противника.

Ификрат и Агесилай не стали медлить с ответом: колонны афинской и лаконской пехоты бегом покидали лагерь и устремлялись к некой только им известной линии, где один лохос с завидной чёткостью примыкал флангом к другому, образуя монолит. Видно, порядок действий союзников был давно и тщательно согласован.

Длинная, поблескивающая густой щетиной копий стена была недвижима — что за любезность со стороны Эпаминонда? Не использовал преимущество в боевой готовности, позволил беспрепятственно сформировать боевой порядок, предоставляет возможность противнику атаковать первым... что задумал его изощрённый ум?

Ификрат и Агесилай переглянулись — каждый из них слишком хорошо помнил судьбу Клеомброта.

— Ну, нет, благодарю, от меня он подарка не дождётся, — высказался афинянин.

Спартанский царь величаво кивнул:

— Согласен. Тем не менее выдвинем лёгкую пехоту немного вперёд, пусть отгонит стрелами этих конных наглецов...

Фиванская конница, к удивлению обоих командующих, вдруг сама отошла к главным силам, а с правого фланга монолита противника потянулась колонна тяжёлой пехоты. Она двигалась на запад, к расположенной против Тегеи горной гряде.

Неожиданный шаг фиванского полководца озадачил не только противника.

— Не понимаю, что делает Эпаминонд, — пожаловался Лаг царевичу Филиппу; молодые люди ехали справа от колонны, наблюдая за её движением.

— Подожди немного, — ответил тот с хитрой улыбкой. — Кажется, скоро ты получишь блестящий урок военного дела!

Марширующая колонна издали казалась лёгкой добычей, и пылкий Архидам убеждал отца немедленно атаковать её. Царь промолчал, зато Ификрат не упустил возможность поучить молодого командира:

— Прими во внимание расстояние, определи, сколько времени потребуется нам, чтобы преодолеть его, и ты поймёшь, что противник успеет перестроиться и пойти вперёд в плотном монолите, тогда как наши ряды будут расстроены движением...

Архидам с недовольным видом слушал афинского ментора, но вдруг его зоркие глаза обнаружили вереницу повозок, таившихся под прикрытием походной колонны противника:

— О, смотрите, что это?

Похоже, фиванский стратег специально задался целью удивлять лаконцев и афинян непрерывной чередой неожиданностей. Голова колонны, очевидно достигнув известного командующему пункта, остановилась, и воины стали... снимать доспехи!

— Каков хитрец! — воскликнул Ификрат. — Он меняет лагерь. Известно, фиванцам в последнее время не хватало продовольствия, и вот теперь враг стоит тылом к Мегалополю, своему союзнику. Теперь он беспрепятственно будет получать всё необходимое. Кроме того, Эпаминонд приобретает удобные пути сообщения с Мессенией, ведь переправиться через Алфей близ Мегалополя нетрудно. Мы не сможем ему помешать, так как уступаем в кавалерии.