Крики и хохот возвестили о приближении новобрачной: остриженную наголо, одетую в пеплос из мешковины Леонику вели к пустому хлеву, как и предвидел Ксандр. Там, на подстилке из соломы, будет ждать она жениха.

Лисикл будет пировать в обществе близких и друзей до самой темноты — раньше его не отпустят, но не позволят выпить и капли вина, даже разбавленного. Зачатие нового гражданина Спарты — дело государственной важности, и тот, кто нарушит строгий запрет, совершит преступление перед отечеством.

В ночной темноте спартиат войдёт в убогие брачные покои и в темноте, ещё до первых солнечных лучей, оставит молодую женщину, ставшую его женой, чтобы присоединиться к своему подразделению, суровому мужскому братству. Не только эллины, но люди всей Ойкумены стремятся в меру своего достатка и возможностей сделать брачный обряд и первую ночь молодожёнов событием ярким и прекрасным, чтобы оно легло в основу прочного семейного счастья. Спартиаты же, наоборот, лишают девушку её природного украшения — волос, одевают в жалкое рубище и выбирают для первого соития место погнуснее, чтобы не зародились у мужчины нежные чувства, чтобы не обернулись они тягой к семейному очагу, отвлекающей воина от службы отечеству. Государство требует от спартиата любви только к отечеству и не желает терпеть рядом другую любовь.

Ксандр высмотрел всё, что его интересовало, и направился к дому Поликрата: нужно собраться в дорогу.

— Поспеши к хозяину, он хочет видеть тебя, — встретил его Паисий.

Молодой человек недовольно поморщился — непредвиденная задержка ни к чему, — но пренебречь вниманием архонта не рискнул.

— Я доволен твоим искусством, — изрёк Поликрат склонившемуся перед ним Ксандру. — Мой эконом чувствует себя не хуже, чем до болезни. Вот тебе за труды, — вручил он молодому человеку небольшой, но увесистый мешочек из мягкой кожи. — Более того, можешь остаться в моём доме. Ты образован, молод, крепок. Мне нужен такой человек, и не только в качестве врача.

— Благодарю за высокую честь, — ещё раз поклонился Ксандр, — позволь мне лишь отлучиться ненадолго, чтобы вернуть старые долги. Теперь, благодаря твоей щедрости, я могу это сделать.

— Долги следует возвращать, — архонт жестом руки дал понять, что приём окончен.

— Получил выгодное предложение? — спросил, недобро глядя на молодого человека, стоявший за дверью Никерат. — Дело твоё, но не забывай, кто здесь главный.

— Я отправляюсь в далёкое путешествие, и кто знает, что может случиться в дороге, — ответил Ксандр, не желая настораживать ревнивого к своему положению в доме вольноотпущенника.

Сборы были короткими — все вещи уместились в медицинскую сумку.

— Конечно, я не одобряю эту затею, — сказал наблюдавший за его приготовлениями Паисий, — ведь мне придётся объяснять твоё внезапное исчезновение. Проститься со всеми сейчас ты не можешь — кто же отправляется в дорогу вечером? Сделаем так: если план расстроится, но тебе удастся уйти незамеченным, возвращайся обычным путём через окно, а завтра утром покинешь этот дом. Больно напоминать, но при неблагоприятном повороте событий ты не имеешь права попасть в руки спартиатов живым...

Веселье в доме архонта Евтиха, судя по доносившимся оттуда гимнам, было в разгаре. Ксандр, притворившись подвыпившим периэком, залёг неподалёку от хлева. Строение с запертой в нём невестой охранялось одним спартиатом; лазутчик узнал его и даже вспомнил имя — Мелест, один из выпестованных Лисиклом молодых волков.

Быстро смеркалось. Ксандр, бросая короткие взгляды из-под широких полей круглой дорожной шляпы — петаса, незаметно подполз к углу хлева и замер, готовый к броску. «О, Гермес, помоги!» — взмолился он, увидев фигуру Мелеста в четырёх шагах от себя, дождался, когда тот начнёт поворачиваться, и стремительно вскочил, взмахнув посохом.

В последний миг спартиат, почувствовав недоброе, бросил взгляд в сторону опасности. Удар посоха Ксандра пришёлся в лоб. Незадачливый страж рухнул, но прежде, чем бесчувственное тело коснулось земли, Ксандр подхватил его левой рукой под плечи.

Нет, не зря тратил на него время господин Эгерсид! Пути назад больше нет. Теперь или спасение вместе с Леоникой, или гибель в схватке со спартиатами. Отодвинув засов, молодой человек втащил Мелеста в хлев. Всё произошло так быстро, что, кажется, никто не заметил дерзкого нападения.

— Не подходи! — донёсся из дальнего угла испуганный голос Леоники. — У меня нож!

— Это я, Ксандр. Помоги мне связать твоего сторожа.

Как мог забыть он кляп и верёвку? Приходится тратить время, разрезая хитон оглушённого спартиата на полосы. Нож Леоники оказался весьма кстати. Ксандр с помощью девушки связал руки и ноги Мелеста, заткнул ему рот. Жалкие путы, долго ли удержат они сильного воина, коль скоро сознание вернётся к нему?

— Бежим! — протянул он Леонике плащ Мелеста и свой петас, закрыл дверь задвижкой и догнал бесшумно ступавшую босыми ногами девушку.

— Мы должны как можно скорее бежать из города, — шепнул он ей. — Опасность ещё не миновала.

— Сначала домой. Я только переоденусь, чтобы не привлекать внимания. Иначе каждый встречный узнает во мне беглую невесту.

Ксандр, как не сетовал на задержку, был вынужден согласиться.

— Только быстро, — попросил он девушку, входя вслед за ней в тускло освещённый мегарон.

Неярко блеснул металл облегающего мощный торс панциря; сидевший на скамье мужчина распрямился и сделал им шаг навстречу.

— Отец! — воскликнула Леоника, бросаясь на покрытую чешуёй доспеха грудь.

Прошло немало времени, прежде чем Эгерсид выпустил дочь из объятий.

— Отец! — повторила она полным счастья голосом. — Ты жив, ты дома! Я всегда знала, что ты жив! Хвала великому Зевсу!

— Я бежал из фиванского плена, — коротко сказал полемарх, — и только что слез с коня.

Были за этой короткой фразой и стремительный бросок по враждебной стране, и схватка с воинами сторожевого поста беотийцев в горном проходе — помня о Ксении, он пощадил их и лишь прорвался через заслон, а вот разбойников в Мегариде не пощадил, как и сброд из беглых наёмников в Аркадии. Неразумные, они сунулись к одинокому всаднику, искавшему путь в лагерь царя Агесилая. Не подвели полемарха ни быстрые ноги Рахша, ни острая сталь меча... Покрытого пылью, забрызганного чужой кровью ввели его в шатёр главнокомандующего. Старый лев с головы до ног осмотрел полемарха изумлённым взором, а затем воскликнул, обращаясь к сыну:

— Вот меч, на который ты всегда сможешь положиться, Архидам!

Эгерсид сжато, как надлежит сыну Лаконии, поведал о своём пленении и побеге, начав с самого неприятного для любого спартиата — ранения в спину.

Между тем весть о нём уже летела по лагерю; бывалые вояки шумели — Эгерсид вернулся! — и рассказывали молодёжи о лучшем бойце Спарты, перед которым некогда отступил, не приняв боя, даже такой яростный враг, как фиванец Пелопид.

Шатёр заполнился старыми друзьями, теми, кого пощадили годы войны; среди них эпистолярий царя Гиппермен и полемарх Антикрат.

— Некогда, после битвы при Лехе, — торжественно говорил Агесилай, — я оправдал твоего отца, получившего предательский удар в спину. Теперь же говорю о тебе, сыне благородного Демофила: ты невиновен в этой ране, ибо как иначе мог сразить враг храбреца, сумевшего прорвать фиванскую фалангу? Я знаю, тому есть свидетели.

— Первый из них здесь! — выступил вперёд Антикрат. — Царь, пусть Эгерсид сейчас же примет мою — вернее, его же — прежнюю мору.

— Не дело менять командира перед битвой, — возразил тот другу.

— Мнение человека столь обширных знаний и опыта, к тому же хорошо осведомлённого о характере нашего противника, будет весьма полезно там, где готовятся решения, — заговорил Гиппермен. — Царь, позволь Эгерсиду работать со мной.

Царь поднял руку, объявляя свою волю:

— Даю тебе два дня, Эгерсид. Езжай в Спарту, поклонись родному очагу, обними дочь. Будешь лучше сражаться. Затем возвращайся: найдётся место, достойное тебя, и в сражении, и среди государственных мужей Спарты.