Алексей смотрел на крепость и задыхался от волнения. Скорей, скорее бы начинался штурм!

Вдруг он задрожал. К Никополю со стороны своего бивака ехал барон Криденер со всем своим штабом, а на флагштоке под главными Никопольскими воротами медленно поднимался колеблемый порывами ветра белый флаг.

Крепость сдавалась на милость победителя...

Гассан-паша понял, что взятие Никополя русскими неизбежно. Сопротивление привело бы только к совершенно напрасному кровопролитию. Пробиться из окружения тоже не представлялось возможным.

Увидав на крепости, одно приближение к которой стоило более 1300 человек, выбывших накануне в течение 16 часов непрерывных боёв, белый флаг, означавший, что крепость капитулирует, генерал Криденер обнажил голову. Это был для русских неожиданный и счастливый исход. Штурма не будет. Стало быть, не будет и пролито новых рек крови, множество драгоценных жизней будет сохранено.

А с биваков, где проводили эту ночь полки, уже так и неслось радостное «ура!». Белый флаг заметили и значение его поняли. Все сердца забились радостью; можно было вздохнуть; смерть отлетела с поля битвы, и ангел жизни торжественно реял над ним.

Даже Коралов, когда осмыслил значение свершившегося факта, перестал досадовать.

«Незадача! Что тут поделаешь! — подумал он. — Может быть, война-то и не кончится так скоро. Может быть, и успею я ещё заслужить беленький крестик».

Полки, снявшись с биваков, один за другим подходили к сдававшейся крепости. Люди шли и невольно удивлялись, как это так молчат никопольские пушки, не сыпятся в них со стен дождём турецкие пули!..

— Понимаешь ли ты, друг мой любезный, — говорил Коралов шагавшему рядом с ним Малафееву, — что это — победа! А что такое есть победа? Победа — это одоление супостата и новая слава христолюбивому русскому воинству... Из славы, положим, нам с тобой шубы не сшить, а всё-таки приятно, когда подумаешь, что, вот, турки, враг грозный, всюду склоняются перед силой русского оружия.

— Ещё бы неприятно! — усмехнулся Малофеев. — Пожалуй, теперь скоро и по домам пойдём.

— Кто знает! Может быть, и скоро! — не без некоторой досады ответил Коралов.

— Поскорее бы!.. Право, что тут? С таким неприятелем и возиться долго нечего. Всё сдаётся только!.. А всё-таки немало наших эти самые турки перепортили.

— Да, немало! У нас всё, слава Богу, офицеры налицо, а в Вологодском полку командира ранили, а во второй бригаде — бригадного[52].

— Что говорить! У нас мало выбыло... Слава Богу, теперь сдаются, а то сколько бы сегодня мы своих недосчитались... Ух, сколько!

К утру все участвовавшие накануне в боях полки стянулись к Никополю. Белый флаг развевался над крепостью, но ворота её оставались запертыми. Генерал Криденер приказал взломать их, и только тогда к нему явился Гассан-паша со своими офицерами. Турок объявил, что сдаётся безусловно на милость победителей, но так как ему ещё до сих пор никогда не приходилось бывать в таком положении, то он просит разъяснить ему, что делается в подобных случаях.

Разумеется, в такой просьбе не было отказано.

Длинной вереницей потянулись из ворот Никополя ряды оставивших в крепости своё оружие защитников её. Сумрачно, потупив глаза в землю, не глядя по сторонам, шли турки между выстроенных шпалерами победителей. До семи тысяч их было. Как только они вышли, русские сейчас же заняли Никополь.

Так пала эта турецкая твердыня — последняя, как думали тогда, представлявшая опасность для великого дела, ради которого пришли за Дунай русские полки. Все остальные дунайские крепости, даже Рущук и Виддин, казались совершенно безвредными. Взятие Никополя открывало для русской армии все дороги к Балканам. Правый берег Дуная на шестьдесят вёрст был занят русскими.

Ликовала вся русская армия, ликовала вся Россия после этих побед. Уверенность в скором окончании войны всё возрастала.

Почему-то множились слухи, что непременно к 30 августа всё будет кончено и будет в этот день, по крайней мере, о перемирии, если не о мире, объявлено. Всё складывалось для русских как нельзя лучше. Победы, победы и только победы! Слава осеняла своими лучами русских воинов.

Веселы солдатики — герои Никополя. Воодушевлены они. Радостью дышат их загорелые лица. На сердце у каждого легко и свободно. Радостно всем, как в праздник.

Но кто доволен, так это Коралов. Его призвал к себе ротный командир и выразил ему похвалу за расторопность и ревностное отношение к делу.

Чувствует юноша, что и его мечты сбудутся и он не простым солдатом кончит войну.

Обычная беспечная весёлость, утраченная было, опять вернулась к Коралову. Он уже кое-что знает. У Никополя не долго задержатся русские. Девятый корпус также пойдёт к Балканам, а взятую крепость передадут в охрану румынам. Пока до этого небольшой поход — что поход! — просто прогулка предстоит... Из главной квартиры пришло приказание генералу Криденеру занять поскорее менее уставшими в боях под Никополем войсками лежавший всего в тридцати пяти верстах от Дуная и в шестидесяти от Систова болгарский городок Плевнь, который русские уже переиначили в Плевну, а чаще, в разговорах между собой, — просто в «плевок»... К Плевне спешить приказано. Важным пунктом казался этот городок августейшему главнокомандующему. Тут был узел путей, пролегающих по западной Болгарии, да и, кроме того, получено в главной квартире сообщение, что большой турецкий отряд вышел из Виддина и направляется именно в Плевну, где окапывался со своими батальонами Атуф-паша. Три полка — Архангелогородский, Вологодский да подходивший от Систова Костромской, — а также донцы и кавказская бригада с сорока шестью орудиями посланы были на занятие Плевны. Вёл этот отряд генерал Шильдер-Шульднер, так усиленно ведший наступление на Никополь в боевой день 3 июля.

— На Плевну так на Плевну! — посмеивались солдатики. — После Дуная да Никополя она и плевка для нас не стоит.

Весело пошли они в новый недалёкий поход.

— Ребята! — шутил Коралов со своими товарищами. — Нас-то, я думаю, Плевной не удивишь!

— Чего удивлять-то? — слышались ответы. — Давно ли её полусотня казаков взяла?

Действительно, ещё 26 июня в Плевне побывали под командой есаула Афанасьева донская казачья полусотня 30-го полка. Молодцы влетели в город, заставили сложить оружие стоявший там гарнизон и умчались, убедившись, что в Плевне нет такого количества турок, какое могло бы повредить тылу действующего Западного отряда при его атаках на турок в Никополе.

Плевна — совсем маленький болгарский городишко в долине, образуемой реками Вид, Гривица и притоком последней — Тугеницей. В стороне Дуная высятся отвесно горы; они образуют настоящие стены, с которых нет спусков. С противоположной стороны возвышенности более покатые. С юго-востока медленно течёт среди лесистых ущелий Тугеница и перед самым входом прорывает горы, так образуется даже не ущелье, а просто расселина, стены которой едва-едва не сходятся друг с другом. Известняковые скалы здесь голы и почти-почти сходятся между собой. Расселина так узка, что при проходе по дну её нет возможности повернуть повозку или орудие назад и приходится пятиться, чтобы выйти из ущелья на прежнее место. На самом восточном выступе расселины в Плевненскую долину, на совершенно голом склоне скал видны какие-то руины. Под ними Тугеница врывается в долину и, пройдя городок, впадает с шумом верстах в полутора от него в Гривицу, обтекающую также Плевненскую долину с востока на запад. На Гривице верстах в восьми от Плевны раскинулось село того же имени на холме, господствующем над всей этой местностью. Обойдя долину с востока, Гривица на северо-западе её впадает в большую болгарскую реку Вид. В долине у Плевны сходятся дороги всей Западной Болгарии: от Виддина, Никополя, Систова на Ловчу к Тырново и за Балканы через Орхание в Софию. Словом, городишко как бы самой природой предназначался к тому, чтобы быть ключом к Болгарии. Сам по себе ничтожный, он в то же время являлся неприступной позицией для опытного полководца, понявшего бы, какие удобства представляет эта местность, вся волнообразная от множества холмов, горушек, утёсов, скал, теснин, расселин и ущелий. Три реки, обтекавшие долину, представляли собой естественные рвы.