Кое-как, но сравнительно счастливо пробрались мимо рокового места понтоны со стрелками 2-й роты Минского полка. Лица солдат пожелтели от ярости. Губы крепко сжимались, глаза так и горели гневом. Они видели, как только что погибли расстрелянные турками в упор их товарищи. Командовавший ротой поручик Моторный был смертельно бледен. Ужас только что пережитой сцены гибели своих пробудил в нём страшную жажду мести. Он слышал, как глухо роптали его солдаты, тоже охваченные пылом ярости.
— Ребята! Товарищи гибнут! Выбьем турок! — закричал поручик, когда часть его роты, выскочив на береговую отмель, укрылась под Овружским обрывом.
— Выбьем, умрём... выбьем! — послышался ответ.
Около Моторного собрались человек восемьдесят.
Подошли ещё около сорока стрелков той же роты, приведённых поручиком Донцовым.
Эта горсть людей решила пожертвовать собой, чтобы спасти других товарищей от неминуемой смерти.
Прикрываясь крутизнами, стараясь ничем не выдать своего приближения, вскарабкались минцы на правый берег оврага. Там шёл ожесточённый бой. Моторный не повёл в него своих. Он двинулся к береговым утёсам, где засели расстреливавшие его однополчан вражеские стрелки. Молча, без обычного даже «ура», без выстрела бросились минцы на турок.
Для тех появление русских оказалось полной неожиданностью. Рассвирепевшие солдаты жестоко отомстили за гибель своих. Остатки турок разбежались в паническом страхе. «Роковое место» исчезло. Только очистив утёсы и кручи от врагов, разразились победители громким победным кличем и двинулись далее вдоль берега, сокрушая остатки турок. Им на помощь подоспели другие роты минцев. Поручик Лихачёв успел перетащить с левого края оврага на правый свои пушки — единственные на турецком берегу. Теперь волынцы и минцы перешли в наступление. Турки отступили, но не прекратили боя. Был шестой час утра. Русские отбили уже 13 вёрст турецкого берега. Первая бригада 14-й пехотной дивизии была переправлена.
На правый берег переехал главноначальствующий переправой генерал-майор Драгомиров. Он осмотрел все позиции и убедился, что ими совершенно обеспечивается переправа остальных войск. Следовало остановить волынцев и минцев от бесполезного пока, но истощавшего их силы и уносившего людей наступления на отходившего с боем неприятеля. Оказалось, что некого послать к храбрецам за Текир-дере — все казаки, эти обычные ординарцы, были уже разосланы на дорогу между Систовом и Рущуком.
Там уже прекратился рукопашный бой. Рассыпавшись цепью, волынцы залегли на земле, то и дело переползая вперёд. Со стороны турок по-прежнему градом летели пули. Всюду на земле, в грязи корчились, хрипя, умирающие, стонали раненые. На поле битвы явились санитары.
Какой-то странный крик пронёсся по русской цепи. В нём слышались в одно и то же время и удивление, и восторг. Солдаты, забывая об опасности, поднимались и смотрели во все глаза на молодого красивого генерала, шедшего пешком вдоль цепи. На нём был белый китель — единственный в ту ночь во всём отряде. На голове — фуражка под белым чехлом. Шёл генерал, не торопясь; он даже как будто умышленно замедлял шаг. Ему словно нравились это несносное жужжание турецких пуль, этот рокот пушек. Он равнодушно поглядывал по сторонам, точно был уверен, что ни одна пуля не тронет его и он выйдет невредимым из этого адского огня.
Генерал сей был Михаил Дмитриевич Скобелев.
Он взялся передать войскам за оврагом приказание генерала Драгомирова прекратить наступление и только удерживать за собой уже занятые места, не допуская турок прорваться в четырёхугольник, образованный русскими позициями.
Возбуждая восторг в солдатах и офицерах, прошёл Скобелев вдоль всей длинной цепи, перестреливавшейся с турками, и ни одна пуля даже не поцарапала его...
С тех пор создалось мнение в войсках, что Михаил Дмитриевич «от ратной смерти заговорён»...
Передав приказание командующего, Скобелев спустился к берегу, где высаживались части начавшей переправу 2-й бригады под командой генерал-майора Петрушевского[42].
Был уже одиннадцатый час утра 15 июня.
С двух мест: от Систова и Вардена, где были батареи у турок, обстреливали последние Дунай. Систовской батареей, как узнали после, командовал англичанин, артиллерийский офицер, состоявший на турецкой службе. Он не только был удивлён, но даже выведен из себя упорством русских. Рассказывали, что он в гневе даже воскликнул: «Сколько их ни бей, это мужичьё всё лезет!..»
«Мужичьё» лезло на правый берег и гибло на левом.
Против двух турецких батарей выставлены были сорок девятифутовых орудий да ещё одна батарея 9-й артиллерийской бригады. Помочь переправлявшимся артиллеристам не было возможности. Турецкой пехоты не обстреливали, боясь попасть в своих. Турки в этом отношении были свободны. Систовская батарея не умолкала. Бомбы и гранаты так и сыпались на остров Бужиреску. С Варденской батареи били и по Дунаю, и по брянцам, окопавшимся на левом берегу против Текир-дере, и по славным севастопольцам — Елецкому, Севскому, Орловскому полкам, готовившимся после переправы всей 14-й дивизии в свою очередь перебраться на правый берег. Эти полки только-только подошли к Зимнице. И, даже не отдохнув, готовились к переправе за Дунай.
Выше по Дунаю, на левом берегу, около деревеньки Фламунда с высокого кургана наблюдали переправу Государь Император и августейший главнокомандующий. Государева свита несказанно удивлена была, когда стало известно, что войска переправляются не у Никополя, как были все убеждены, а у Систова.
В 9 часов утра к кургану подъехал командир 9-го корпуса генерал-лейтенант барон Криденер[43], чтобы доложить главнокомандующему, что к Сяки до сих пор ещё не присланы понтоны для переправы его корпуса. Император, услыхав это донесение, «не говоря ни слова, взял его за плечи и повернул лицом к Систову, где происходил бой; тогда тот понял, что его движение было всего лишь демонстративное»[44].
Переправа 2-й бригады 14-й дивизии и четырёх батальонов 4-й стрелковой бригады шла быстро. Между берегами уже ходил пароход «Аннета» под командой капитан-лейтенанта Тудера. Войска перевозились на баржах.
Теперь оставалось кончить дело — взять Систовские высоты, поднимавшиеся над береговыми кручами, выгнать оттуда турок и занять Систово.
Неудача обескуражила защитников Систова. В одиннадцать часов житомирцы и подольцы пошли на высоты. Турки слабо отстреливались от наступавших, и в два часа дня русские были уже на гребне Систовских гор. Перед ними раскинулся Систов, весь так и утопавший в зелени садов. Ярко сверкали в солнечных лучах кресты православных храмов, слышался радостный колокольный звон. На дорогу к высотам вышел крестный ход...
Турки отступали во всех пунктах. Они откатывались к Вардену, Тырново и Рущуку. Русские даже не преследовали их... Ибо главное дело было сделано. Россияне твёрдо стояли в Болгарии, за свободу и спасение которой они самоотверженно шли проливать свою кровь.
В третьем часу дня Систов был занят двумя батальонами Житомирского полка.
Светлым праздником стал этот день для болгар. Русских солдат обнимали и целовали. Крестный ход встретил батальоны у черты города. Православные священнослужители благословляли пришедших ради дела освобождения русских воинов. Почётные граждане, старцы, беленные сединами, свидетели длинного ряда лет неистовства поработителей-турок вышли из города с хлебом-солью. Женщины целовали руки офицерам; дети тянулись к окроплённым вражеской кровью бойцам за их будущую свободу. Девушки бросали под ноги солдатам цветы. «Ура» и «живио» не умолкали ни на мгновение.
Свершилось великое начало. Болгарская земля оросилась русской кровью. Трепетали смущённые этой первой решительной победой враги. Султан отдал под суд своего сердар-экрема и систовского коменданта.
Потери русских при переправе и в последующем бою за плацдарм состояли из 30 офицеров и 782 нижних чинов.
