Предстоял труднейший зимний поход через горы, и Михаил Дмитриевич приложил все усилия, чтобы его отряд не только ни в чём не нуждался, но даже был снабжён и «роскошью» — табаком, чаем и пр.
Бэнец за гонцом рассылались из Плевны. Скобелев ради успеха дела не затруднялся просить там, где не мог требовать. Результатом этого явилось то, что в его отряде оказались и тёплая нижняя одежда, и полушубки, и в изобилии всякое продовольствие.
Шестого декабря скобелевский отряд вышел из Плевны, чтобы через Ловчу и Селави перейти в Габрово.
Рано утром в день выхода скобелевского отряда опять ожили, опять засверкали холодной сталью солдатских штыков обезлюдевшие Зелёные горы. Было тихое, слегка морозное утро. Снег бодро похрустывал под ногами людей. Колонны шли мирно, в ногу, будто с сожалением покидая места, с которыми связано было столько воспоминаний — и тяжёлых, и радостных. Вот здесь, в этом логе была жаркая схватка, а здесь взорвало зарядный ящик; вот тут подкрадывались охотники, чтобы с внезапным «ура» ворваться во вражескую траншею... Когда проходили мимо недавно ещё грозных редутов Абдул и Раджи-табий, многие обнажили головы и осенили себя крестным знамением... ведь это были великие могилы — могилы храбрецов, каких уже не много оставалось на белом свете...
Генерал Скобелев выехал со своим штабом несколько позднее. Когда он проезжал мимо редутов, лицо его омрачилось. Он снял фуражку и трижды перекрестился.
— Сколько здесь жертв легло, и всё напрасно! — тихо, но всё-таки так, чтобы его было слышно окружающим, прошептал он.
На глазах у Белого генерала заблестели слёзы...
Свита Скобелева тоже осенила себя крестным знамением. Воцарилось невольное молчание. При виде редутов вспомнились Добровольский, Тебякин, Горталов и сотни неизвестных храбрецов, положивших свою жизнь за эти твердыни...
За Брестовацем начали нагонять ушедший вперёд отряд.
— Смирно! — раздавались команды офицеров, увидавших генерала.
— Здорово, молодцы! С походом поздравляю! — весело теперь приветствовал Скобелев своих героев.
Гул самых разнообразных приветствий послышался ему в ответ.
— Смотрите же! — продолжал Михаил Дмитриевич. — Будьте такими же молодцами, как и раньше! Вы теперь отдохнули, привели в порядок оружие, одежду, собрались с новыми силами... Впереди предстоит ещё много трудов, но, Бог даст, мы скоро покончим с турками на Шипке, а потом пойдём и до Царьграда и отдохнём уже там вволю!
Солдаты с удовольствием слушали своего любимца-военачальника. По их бодрым, довольным, раскрасневшимся на морозе лицам, по их блестящим, весёлым глазам видно было, что они вполне соглашаются с ним.
Скобелев обошёл свой отряд и помчался в Ловчу, чтобы заранее распорядиться там о разных хозяйственных нуждах.
Когда пришлось становиться на ночлег, то в деревнях, окружавших Ловчу, всё уже было приготовлено для приёма отряда. Солдаты получили горячую пищу, устроились в жарко натопленных болгарских хатах. Чувствовалась заботливость. Скобелев старался предусматривать всё, что могло доставить его солдатам хоть какое-либо удобство. Наутро он пропустил мимо себя все колонны, внимательно осматривал каждую, и ничто при этом смотре не ускользало от его взгляда: последний рядовой, запасная лошадь, лазаретная фура — всё было осмотрено, и если замечалась какая-нибудь небрежность или недостаток, Скобелев заставлял всё исправлять незамедлительно.
Пропуская мимо себя солдат, он расспрашивал их, всё ли они получили, что им назначалось. И беда была, если солдаты по каким-то причинам оказывались неудовлетворёнными!.. Виновного в этом ожидал строжайший выговор...
И на следующих переходах, от Ловчи до Сельви и от Сельви до Габрово, повторялось то же. Во всякую мелочь вникал начальник отряда, и полки явились на Балканы в образцовом порядке, здоровыми, весёлыми, готовыми ко всяким трудам.
В Габрово простояли долго — до кануна сочельника. И тут Скобелев не терял времени. В горы высылали партии рабочих для расчистки пути первых подъёмов. Скуплены были всюду сани: Михаил Дмитриевич предусмотрел, что невозможно иначе, как на санях, втаскивать орудия на обледеневшие кручи. Запасены были в значительном количестве вьючные лошади, на которых нагрузили продовольствие, амуницию и патроны. Когда же колонны начали выступать со своих стоянок, каждому из солдат приказали прихватить по одному полену... Сперва это последнее распоряжение показалось весьма странным, но потом, когда вошли в горы, весь отряд был благодарен своему начальнику, предусмотревшему, что топлива на Балканах достать будет нельзя...
Авангард выступил под командой подполковника Куропаткина, а утром в день Рождества начал восхождение на горы.
Перед началом движения Скобелев собрал вокруг себя офицеров и сказал им:
— Нам, господа, предстоит тяжёлая работа. Пожалуйста, приложите побольше энергии и труда. Если мы победим здесь, впереди не встретится трудностей, и мы легко займём Адрианополь и даже Константинополь...
У самого начала подъёма Скобелев выделил из казанского полка батальон, который поручил командованию полковника Ласковского, сапёров и сотню уральцев под начальством войскового старшины Кирилова.
Когда Михаил Дмитриевич отдавал им последние инструкции, видно было, что всю местность он знает превосходно. На память называл Скобелев болгарские и турецкие названия горных деревушек, чем-либо отмеченных мест и своим знакомством с горами удивлял даже проводника отряда болгарина Словейкова, провожавшего через Балканы в июле отряд генерала Гурко.
— Двигайтесь как можно осторожнее! — сказал в заключение Скобелев. — Старайтесь, чтобы турки вас не скоро заметили, и торопитесь занять возвышенность!
Священника в отряде не было. Вместо молебствия Скобелев приказал обнажить головы и прочесть молитву.
— Ну, теперь с Богом! Дай Бог счастья! — произнёс он и подал знак к выступлению.
Без звука приняли недра Балкан скобелевцев; без музыки и песен, как всегда бывало у генерала Скобелева в походе, входили они в грозные теснины. Всюду высились покрытые глубоким снегом кручи. Холодом могилы веяло от них. Каждый неверный шаг грозил здесь гибелью, но задумываться над этим не приходилось: следовало идти всё вперёд и вперёд, пока хватало сил...
Поднимались тихо. Впереди торили путь уральцы. Именно на их долю выпали все первые труды подъёма. Шли гуськом: один за другим. Маленьким косматым лошадёнкам уральцев то приходилось вскарабкиваться на почти отвесные обледеневшие скалы, то, осторожно упираясь передними ногами, сползать вниз на задних. В иных местах лошадёнки увязали по грудь в мёрзлом, крупчатом снегу, и тогда приходилось разрывать для них проход в сугробах. Там, где лошадям совсем уже не под силу оказывалось тащить седока, казаки соскакивали с седел и, держась за хвост своего коня, вскарабкивались вслед за ним на кручу. Следом за казаками поднималась пехота. Солдаты местами вязли выше колен, но всё-таки шли вперёд. Скобелев пропустил мимо все колонны и лишь тогда, когда отряд втянулся уже в горы, поспешил к его передовым частям.
До деревушки Зелено-Древо отряд шёл спокойно, но когда начали подниматься к перевалу Марковы Столбы, турки заметили скобелевцев со своих высот. Из отряда ясно были видны неприятельские лагери на Лысой горе. Видны уж были и русские позиции на Шипкинском перевале. Турки, не долго думая, открыли огонь, но Скобелев вовремя вытащил на высоты горную артиллерию и заставил меткими выстрелами турок замолчать.
Весь день 25 декабря пришлось карабкаться по высотам. Но прошли едва десять вёрст. Да, только десять вёрст. Но эти вёрсты стоили десятков пройденных по равнине... И солдаты, и офицеры выбились из сил, а впереди ожидал путь ещё более трудный. Скобелев, понимая, как необходимы людям силы, остановил отряд и приказал ему располагаться на ночлег. Марковы Столбы — главный перевал — были уже заняты, и за дальнейшее продвижение Белый генерал не переживал. Но турки всё-таки были близко. Их позиции находились левее отряда. Чтобы укрыть своих солдат, Михаил Дмитриевич отыскал самую глубокую долину, скрытую от турок густым лесом, выслал далеко вперёд секреты, то есть особых разведчиков-часовых, которые, скрываясь сами, должны были бдительно наблюдать за неприятелем, и лишь тогда позволил разложить костры.
