С рассветом 25 августа подняли оглушительный рёв русские орудия. Турки отвечали им с бешеной энергией. Зеленогорский отряд, тыл которого после взятия Ловчи был безопасен, поспешил подойти к деревушке Брестовацу. Осман-паша почему-то не занял Брестовацких высот, точно так же, как и первого гребня Зелёных гор. Турки ожидали противника на втором — срединном — гребне, и зеленогорский отряд не заставил себя долго ждать.
Под отчаянный грохот бомбардировавших Плевну русских пушек подвёл Михаил Дмитриевич отличившиеся под Ловчей и уже пополненные калужский и эстляндский полки, 9-й и 10-й стрелковые батальоны, пять батарей — четыре полевых и одну дальнобойную, и три сотни казаков из полка, отличившегося в походе за Балканы полковника Чернозубова. Брестовац был занят одним батальоном, и теперь русский Белый генерал Михаил Дмитриевич Скобелев опять стоял против Османа-паши, которому падишах всех османов дал уже титул «гази», то есть — «непобедимого»...
Однако сравнительно с первой встречей этих знаменитых вождей на сей раз была существенная разница. Тогда, 18 июля, Осман-паша никак не ожидал появления русских на Зелёных горах, теперь он совершенно готов был встретиться с ними здесь. Тогда на стороне Скобелева была неожиданность его нападения, теперь этого ничего не было, а зеленогорский отряд в сравнении с теми силами, которые мог выставить против него турецкий полководец, был всё-таки весьма незначителен.
Но Скобелев не думал о числе врагов. Он явился, чтобы на этот раз победить Османа, и стремился всеми силами своего гения только к победе...
Начался артиллерийский бой. Турки непрерывно стреляли по русским батареям и с Кришинского редута, и с редута Омар-бей-табия. На всём пространстве от Кришина до Тученицкого оврага гремели, не смолкая, пушки. Под их выстрелами русские заняли первый гребень Зелёных гор.
Наступил день 29 августа. Скобелев прислал сюда донцов. Лихие наездники, оставив коней, действовали так же, как и пехотинцы-стрелки: их берданки трещали беспрерывно. Турки, заметив, что казаков мало, поспешили спустить на них черкесов. Удалой хорунжий Дукмасов кинулся на них с донцами и молодецким натиском разогнал этих полудиких воинов. Сейчас же заалел от ярких турецких фесок обращённый к русским скат срединного гребня. Это всей своей массой сползала турецкая пехота, чтобы одним решительным натиском раздавить горсть смельчаков. Но донцы стояли неподвижно, готовые принять и отразить удар. Они даже стрелять перестали, готовясь к залпам — к тому моменту, когда турки подойдут совсем близко. Но едва турки начали взбираться на третий гребень, по ним затрещали выстрелы. Это начиналась знаменитая Скобелевская атака Зелёных гор — на гребень взошла стрелковая цепь калужского полка.
Михаил Дмитриевич был около калужцев. Полк, уже отличившийся на глазах Белого генерала, шёл и теперь спокойно, отчётливо, словно на смотровом поле, а не под выстрелами сильного и беспощадного противника. В боевой его линии были два батальона, в резерве — третий. Эстляндцы оставались в общем резерве у Брестоваца. Вёл калужцев их молодой пылкий командир полковник Эльжановский. Скобелев всё время с опасением посматривал на него. Он и сам был храбрец, и храбрец, давно свыкшийся с боевыми опасностями, и поэтому знал, что часто личная храбрость увлекает людей дальше, чем следует, и побаивался как бы Эльжановский не испортил ему всего дела. Он намеревался в этот день овладеть только вторым гребнем и знал, что и не по силам бы его незначительного передового отряда было атаковать другие турецкие позиции. А лицо удальца-командира так и горело боевым одушевлением; видно было, что он с нетерпением ждёт момента, когда генерал отпустит его одного вперёд...
Скобелев в этом бою был не один. Вместе с ним на Зелёных горах был его любимейший из туркестанских друзей капитан Куропаткин, тоже попавший в дело после долгого своего пребывания в штабе действующей армии. С Куропаткиным Скобелев готов был разделить свою славу. Присутствие молодого стратега придавало ему новые силы, новую энергию...
Калужцам при наступлении предстояло пройти несколько менее полуверсты под огнём турок, засевших в виноградниках срединного гребня. Взбираться на гребень приходилось, продираясь среди кустарников и виноградных лоз. Турки между тем так и сыпали пулями, но линии наступавших были разрежены, и потери оказались при переходе через обстреливаемое пространство незначительными.
Отпуская полк в атаку, Скобелев просил Эльжановского идти с резервов, а не по боевой линии, но удалец, охваченный боевым жаром, скоро позабыл об этой просьбе и очутился впереди калужцев. Быстро взлетели смельчаки на вершину гребня и посбрасывали с него турок штыками. Но это был мнимый успех. На калужцев посыпались пули с третьего гребня. Огонь был адский. Солдаты залегли и пробовали отстреливаться, но с их стороны огонь получился вялый, нерешительный. Скобелев приказал им окопаться и укрепиться, как только срединный гребень будет занят. Этого не было сделано, и турецкие пули так и вырывали всё новые и новые жертвы. Как на грех среди калужцев оказалось много «новичков» — солдат, ещё не побывавших в боях. Для них этот кромешный ад был новинкой. Нервы не выдержали постоянного ружейного треска, а тут ещё с высоты третьего гребня поползли вниз ярко-красные толпы — это турки переходили в наступление.
— Вперёд! Штыками их! — раздалась совершенно неожиданно команда. Чья — это так и осталось неизвестным, но приказание произвело совсем неожиданный эффект.
Несколько солдат вскочили с земли и, громко крича «ура!», со штыками наперевес кинулись на спустившиеся уже в лощину турецкие массы. Кинувшихся было всего несколько, но вслед за ними бросились, как обезумевшие, все два батальона. Напрасно офицеры приказывали остановиться — живой ураган увлёк и их вперёд. Эльжановский был тяжело контужен и не мог уже распоряжаться боем. Солдаты вихрем мчались вперёд. Пули, сыпавшиеся на них, как горох, никого не останавливали. В кого попадали они, тот падал, если был тяжело ранен. Остававшиеся на ногах мчались вперёд. Страшно ударили они по туркам. Те не ожидали этого удара и, поражённые им, бросились назад. Калужцы погнали их и перемешались с ними, поражая их на бегу. Встретившиеся на вершине гребня турки были смяты, сброшены этим живым вихрем. Но и тут калужцы не остановились. Они скатились за третий гребень и группами по пятнадцать-двадцать человек неслись уже к окутанным пороховым дымом редутам, встречавшим их губительным огнём. Напрасно Скобелев слал офицеров с приказанием возвратиться назад — остановить разгорячённых солдат было невозможно...
— Наши впереди, и мы туда же! — отвечали герои, случайно услыхавшие приказание.
Большинство даже не слышало их совсем. Казалось, ничто не могло теперь остановить калужцев. Их громили пушки с обоих редутов, с Кришина, с Омар-бей-табия, но, они под этим перекрёстным огнём ворвались в окружавшие редуты ложементы и засели в них. С трёх сторон на них лилась (уже не град) сплошная река картечи. Смельчаки гибли и всё-таки не уходили. Слева от Кришина на них налетели черкесы, и правофланговые все оказались изрублены; справа Осман-паша выпускал табор за табором, дабы охватить живым кольцом этих героев-победителей. Только теперь, когда обстановка в ложементах, нападение черкесов несколько охладило боевой пыл уцелевших калужцев, они поняли, в какое страшное положение завлёк их порыв. Они тогда оставили взятые ложементы и, преследуемые со всех сторон турками, начали отходить обратно. Рой пуль нёсся им вслед. Сзади наседали ожесточившиеся аскеры Османа. С флангов то и дело наскакивали с гиканьем черкесы. Остатки смельчаков должны были с «ура!» кидаться в штыки, чтобы отбрасывать беспощадных врагов. Иногда они останавливались, чтобы дать залп. Бой, начавшийся в четыре часа пополудни, занял всё время до сумерек, и отходить калужцам пришлось уже в наступавшей предвечерней мгле. Они были уже в лощине перед третьим гребнем, когда слева перед ними вдруг обозначилась тёмная живая масса. Отступавшие приостановились, вскинули ружья, чтобы залпом ударить в наступавших.
