Он знал, что заснуть на морозе значит замёрзнуть. Но напрасно боролся он, веки его смыкались, юноша чувствовал, что сон властно овладевает им...
«Господи, не допусти, спаси, помилуй!» — шептал он.
Он взглянул даже на далёкое небо, но слова молитвы вдруг замерли у него на устах. Сна как не бывало. Соседняя груда полушубков, вываленных из повозки, зашевелилась. Под ней кто-то был. Прошло ещё мгновение, и из-под кучи высунулась окровавленная голова турка...
Сергей невольно задрожал. Враг был так близко, а у него не оказалось никакого оружия. Турок, очевидно, был ранен и, опамятовавшись, забрался под полушубки ещё раньше Рождественцева... Теперь он глядел на русского глазами, в которых выражалась смертельная мука. Несчастный, казалось, уж не помышлял ни о какой вражде; казалось, он ничего не соображал в эти мгновения — по крайней мере так думал Рождественцев и ему от всего сердца стало жаль беднягу.
Прошли несколько мгновений. Голова турка опять скрылась под полушубками. Сергей успокоился. Этот несчастный, возбуждавший в нём одно только сострадание, не был для него врагом. Юноша был уверен, что пережитый страх укротил всякую ненависть; страдание смирило его, но — увы! — находясь столько времени вблизи турок, он всё-таки не знал их...
Прошло около получаса. Сергей успокоился окончательно и даже начал позабывать о своём соседе. Опять пригрелся он под полушубками, и дремота снова одолевала его. Вдруг что-то навалилось сверху на Сергея. Он инстинктивно, сам ещё не понимая, в чём дело, метнулся в сторону, и в то же мгновение толщу полушубков пробил штык... Рождественцев слегка вскрикнул. Он понял, что это сосед выбрался из-под своей груды и теперь сверху налёг на него... Опять смерть очутилась около юноши. Он не мог выбраться из-под полушубков, враг сверху надавил на него всей тяжестью, и Сергей по подёргиванию всей лежавшей сверху массы понял, что турок вытаскивает увязший штык, чтобы нанести новый — более удачный — удар.
Всё, что было ранее, с быстротой молнии замелькало в памяти Рождественцева... Мать, Энск, гимназия, поход к Дунаю, переправа, Шипкинский бой — всё, всё... Сергей чувствовал, что наступил его последний миг, и закрыл глаза. Он ясно слышал злобное ворчание возившегося над ним турка, по движениям, которые ощущал он под толщей полушубков, Сергей понимал, что турок уже взмахивает штыком, чтобы всадить его в своего беспомощного врага...
Откуда-то грянул пушечный выстрел, за ним ударил другой, третий... затрещали ружья, что-то тяжёлое ударило в повозку, даже подвинувшуюся вперёд. Сергей услышал очень близко треск ломавшегося дерева. В то же мгновение сверху послышался болезненный крик турка. Потом словно что-то упало на полушубки, но возня прекратилась. Восторг объял Рождественцева. Он понял, что судьба и на этот раз послала ему спасение — и оттуда, откуда спасение даже прийти не могло... С русских позиций Райская долина не простреливалась. Рождественцева спасли от неминуемой гибели выстрелы турок, заметивших у брошенных повозок человеческую фигуру и открывших по ней огонь...
Но восторг и радость быстро прошли. Гибель была так же близка к юноше, как и в несколько мгновений до того. Турки не ограничились одним выстрелом, пули, пущенные из их траншей, так и щёлкали — то по остовам повозок, то по груде полушубков. К счастью для Сергея, турки не открывали более орудийного огня; видимо, даже и не думали они, что в долине ещё остался кто-нибудь живой.
Прошли ещё несколько невозможно долгих минут. Рождественцев слышал, как отовсюду заговорили русские батареи. Турецкие сейчас же принялись отвечать им, над головой Сергея с взвизгиванием, свистом проносились снаряды. Где-то на порядочном расстоянии послышалось русское «ура!» и вдруг — о счастье! о радость! — совсем близко раздался русский говор... Сергей высунулся из-под груды и увидел подползавших по снегу товарищей...
— Скорее, скорее! — кричал Рождественцеву Савчук. — Пока заняты бритолобые...
Юноша понял, в чём дело. Фальшивой атакой на турецкую батарею, обстреливавшую Райскую долину, удалось отвлечь внимание турок, и этим обстоятельством воспользовались охотники, чтобы добраться до рокового места, где ночью они оставили своего товарища...
Уже бегом пустились к своим позициям смельчаки. Рождественцев был с ними. Душа его так и ликовала. Он как будто снова родился. Эти люди были дороги ему, как самые милые братья. Сергей чуть не плакал, думая о том, что ради его спасения они жертвовали своей жизнью.
— Эх, жалко! — услышал он восклицание Савчука. — Как бы пригодились-то!
Хохол говорил о полушубках, которые волей-неволей приходилось оставить тут. Рождественцев обернулся и с любопытством взглянул на разбитый обоз. На той гряде, под которой он лежал, виднелся запрокинувшийся назад турок, разбросавший в стороны неподвижные руки. Дрожь пробежала по телу Сергея. Он вспомнил те ужасные мгновения, когда штык этого турка оказался так близок к нему.
— Ночью придём, а не то с Габрова кто пойдёт, захватит! — сказал один из товарищей Савчуку.
Тот ничего ему не ответил. Да и не до разговоров уже было. Турецкие стрелки заметили бежавших по долине неприятелей, и в смельчаков посыпался со всех сторон град пуль.
— Ройся в снег! Из орудия палить будут! — скомандовал Савчук. — Теперь близко! Ползком доберёмся.
Едва только успели эти отчаянные храбрецы кинуться в большой сугроб, как так и брызнула в них турецкая шрапнель. Но в то же время, покрывая собой пушечный рёв и ружейные выстрелы, над этой долиной смерти, над укутанными в снег утёсами и вершинами Балкан пронёс лось неудержимо бурной волной русское «ура!». С обеих сторон сразу смолкли выстрелы. Радость противником смутила турок. Смельчаки воспользовались этой минутой затишья и, выбравшись из сугроба, быстро перебежали оставшееся расстояние. Скоро уже они были среди своих. В русских траншеях царил неописуемый восторг. «Ура!» не смолкало. Солдатские кепки летели в воздух. Повсюду гремела, как песнь величайшей победы, радостная весть:
— Плевна пала!..
Это было утро 28 ноября. Все страхи, лишения, голод, холод были позабыты. Плевна пала — стало быть, войт скоро конец... Ликование не стихало целый день.
Турки, тоже узнавшие об этом событии, молчали. С их стороны раздавались только редкие одиночные вы стрелы.
На Шипке опять водворился «покой»...
Покончено было и с Плевной, а у Коралова всё ещё не было крестика. Но теперь Алексей не обижался, не сетовал на свою судьбу. Как ни честолюбив был юноша, всё-таки он видел за плевненские месяцы столько подвигом высочайшей самоотверженности, что невольно должен был признаться самому себе, что есть истинные герои, более него достойные этой награды...
Малороссийские и сибирские гренадеры стали героями последнего плевненского дела. На них обрушились османовы таборы, и они не выпустили турок, предпочитая гибель на месте...
Архангелогородцы ликовали более других, когда пала наконец Плевна. Ведь они первые в злополучный день 8 июля явились в этот городишко и были выброшены из него турками. Теперь они восстановили свою честь, выдержав бешеный натиск уходивших из Плевны турок. Теперь архангелогородцы были воодушевлены так, что после Османа-паши им никакие турецкие армии не казались неодолимыми...
— Что? Куда теперь? — спрашивали товарищи у Коралова.
Тот, как всегда, оказался всезнающим.
— За Балканы полетим!
— Это где гвардия сидит?
— Вот-вот! Им на подмогу!
— Перелетим!..
Однако когда подошли — призадумались... Началась зима, завыли снежные бури. Все балканские вершины, утёсы, кручи скрывались теперь под густой снежной пеленой. Всё спряталось под ней, и только кое-где поднимавшиеся над снежной пустыней столбы дыма показывали, что и здесь есть люди.
Перед Балканами Правец, Этрополь и Орхание были заняты уже русскими войсками. В Балканах турки, защищавшие перевалы, укрепились в Златице, на горе Шандорник и на высотах у деревни Араб-Конак на Софийском шоссе. Гвардейцы стояли против этих позиций лицом к лицу с неприятелем. Они заняли Златицкий перевал и окопались на нём. Против Шандорника стояли отряды генералов Рауха[77] и Дандевиля[78]; против же высот Араб-Конака русские укрепили две горы, которые назвали по именам занявших их полков — Московской и Павловской. Так и стояли тут враги один против другого. Ежедневно происходили мелкие стычки, перестрелки, но ни та, ни другая сторона не подвигались вперёд.
