– Мне пока вполне достаточно оставаться в одиночестве своей спальни. Вы спасли меня, вы единственный, с кем можно поговорить. Единственный, кто может понять. Единственный, кто может помочь.

– Я предлагал другую компанию для вас. Леди остановила его жестом.

– Духи и привидения подобны этим фальшивым изображениям здесь.

Голая пара все еще позировала, заигрывая и демонстрируя свои тела в медленном бессмысленном танце.

Дженевьев продолжала:

– Подобно тому человеку в темной одежде, который постоянно появляется вдали от церкви. Тот, которого вы называете священником. Нет! Я всегда отворачиваюсь, когда вижу его. Вся эта компания, о которой вы говорите, не настоящая и никогда не будет таковой. Я права?

– Да, они не реальны,— согласился Хоксмур.— Я и вы единственно реальные люди в этом мире.

– Тогда, пожалуйста, освободите меня от сновидений, где лишь привидения и духи.

– Хорошо. Вы больше не увидите их. И в мгновение ока два образа исчезли.

– Пока я не найду еще зиготу на ваше усмотрение. А тем временем помните хотя бы, что я не привидение.

– Нет, Ник! Леди смягчилась.

– О, нет! Я знаю, что нет.

– Полагаю, что в этом мире, который вы называете реальным, было больше людей, которые любили вас. Все, что могу пообещать вам: я люблю и буду любить вас больше, чем кто-либо другой.

– О, о, Ник! Я не хочу не впускать вас. Я думаю...

– Что?

– Думаю... я не хочу вас отпускать.

– Дженни!

Она ускользнула от протянутых рук.

– Но я знаю, так не может быть. Пока мы только призраки. Вы должны идти в тот мир и сделать одну вещь, о которой прошу. Вы сделаете, Ник?

– Клянусь... сделаю. Клянусь силами, которые создали меня, что я найду вас. Или создам для вас тело, которого хотите. А пока, если мое Аббатство не нравится вам, я с радостью измельчу все эти готические камни в пыль. Если это доставит вам счастье.

Леди совсем смягчилась.

– Разрушить ваше Аббатство? О, Николас, после всего, что вы сделали для меня, мне будет... С моей стороны будет жестоко и ужасно сотворить подобное. Разрушить то, что вы любите. Даже если это только в воображении.

Она сделала паузу.

– Пожалуйста, скажите, где мы сейчас находимся?

Ник почувствовал глубокое уныние, услышав, как Дженни все еще использует такие слова, какими построила последнюю фразу.

– Ники, скажите.

– Хорошо. Месторасположение нашего физического накопителя, накопителя памяти не изменилось, мы все еще находимся на биоисследовательской станции. В том смысле, какой вы имеете в виду.

– Почему вы так расстроились? Я что-то не так сказала?

– Потому, что вы сказали: “Где мы находимся?” Если мое Аббатство не реально, значит, не существую ни я, ни вы. Вы, я и Аббатство — мы все одинаковы.

– Понимаю. Поэтому мы должны достать тела, Николас. Знаю, что постоянно повторяюсь. Верю, вы все сделаете. Мой любимый.

Ник хотел бы как можно больше проводить времени с Дженни. Удовлетворение от этих визитов длилось доли секунды, ведь он оставался на борту станции. Но Хоксмур беспокоился, что Дирак найдет способ, о котором и Ник не узнает, чтобы контролировать своего подчиненного пилота Хоксмура.

Частое и повторяющееся отсутствие у Дирака и других могло вызвать подозрение.

Перед лицом приближающейся угрозы со стороны берсеркера долг все настойчивее заставлял думать о себе. События в этом загадочном внешнем мире плоти и металла, лишь косвенно контролируемые изнутри банка данных, все еще угрожали.

В свободные минуты Хоксмур размышлял про себя над загадочным тоном сообщения Фрэнка Маркуса, переданного прямо перед его смертью. Он определенно скучал по Фрэнку Маркусу, несмотря на ярко выраженное его отношение к говорящим программам.

Ник решил попытаться поделиться с Дженни своими мыслями о странных последних словах полковника. Но потом решил, что ей и это не интересно.

Хоксмур скучал по Фрэнку, чувства его по отношению к премьеру подверглись коренному изменению и уже развивались в противоположном направлении... как будто изменяя человеку без разумных причин, для ненависти, вы автоматически становитесь его врагом.

Ник вынужден был признаться, что действительно желал своему создателю-хозяину смерти.

Измена и сопротивление, начавшиеся с мелкого предательства, постепенное разрушение старых моральных норм все это приближалось к своему естественному завершению.

“Может, берсеркеры сами, когда их прототипы освободились от своих создателей, испытывали что-то похожее... на прозрение?” — раздумывал Николас.

Во время своего плотского существования леди Дженевьев в сравнении с другими женщинами имела небольшой сексуальный опыт. Культура в обществе, в котором она родилась, выросла, высоко ценили девственность до замужества. Все же, будучи почти девственницей, она безусловно обладала большим опытом, чем Ник.

И все же у нее оставалось чувство, что если они когда-нибудь попытаются сблизиться, все вокруг изменится. Как загадочно...

Иногда леди Дженевьев испытывала беспокойство о своем ребенке — зародыше ребенка. Это мучительное чувство потери преследовало леди.

Она спала с самого первого появления в Аббатстве. Большую часть времени проводила во сне.

“Вдруг эти маленькие клетки внутри стекла и в гнезде из стекла и пластика стали реальнее и живее самой меня? Реальными и живыми в сравнении со мной. Или становятся той, которой я буду? О, Господи, я должна вернуть свое тело назад!”

“— ... и до самой смерти”. Так, или примерно так, эти слова прозвучали на свадьбе аристократической пары, за которой внимательно наблюдал Николас Хоксмур. И теперь, в минуты уныния, он вспомнил об этом, размышляя о значении физической смерти, этого невидимого гостя на всех свадьбах, партнера во всех отношениях.

У Дженни не хватало терпения участвовать в этих мрачных раздумьях, когда Ник пытался с ней заговорить. Все ее мысли оставались занятыми жаждой вернуться к реальной жизни.

Но Хоксмур не мог так легко отделываться от великих человеческих проблем. Можно ли называть ее переход из одного состояния в другое, что она пережила на курьере и в медицинском отсеке, настоящей смертью?

Спас ли Ник ее жизнь? Или нет? И значит ли это, что произошло, будто она больше не является женой Дирака?

Несмотря на все попытки Ника сделать ее пребывание в Аббатстве удобным и убедить ее в преимуществе — пусть и без деталей, в целом — оптико-электронной жизни, недовольство леди своим существованием — так сильно выросло, что он начал беспокоиться за ее психическое здоровье.

Через некоторое время после его визита с танцующей парой, то есть, образами, Хоксмур решил: будет лучше, если он защитит ее, погрузив во временный сон.

Как обычно, он сделал это без предупреждения. В последнее время леди говорила ему, что боится спать: как бы Ник не обманул ее ожидания, не предал в то время, когда она не существует активно? И как бы ей не было отказано навсегда в возможности иметь тело.

Хоксмур осуществлял выборочный контроль памяти леди.

Он чувствовал искушение — в случае, если не будет получаться — стереть все, что Дженни узнала, став компьютерной программой. И начать все сначала.

Если он сделает такое, Дженевьев опять и неожиданно начнет новую жизнь в средневековом монастыре. Залитый солнцем сад, трава, музыка. Для нее впечатления окажутся абсолютно новыми и свежими. Она станет сидя, слушать красивую песню менестреля. Возможно, на этот раз Хоксмур сделает менестреля более красивым.

Беда в том, думал Ник, что вот для него эти впечатления не будут новыми и свежими — и до тех пор, пока он тоже не сотрет соответствующие блоки из своей памяти.

Но такие мысли были похожи на внезапное сумасшествие.

Ник думал о том, что нужно стирать с Дженни в первую очередь. Это было заманчиво. Он мог легко сделать себя красивее на этот раз.