Чтобы убедить своих приспешников в необходимости этого отступления, Юлию пришлось порядком постараться. Потратив несколько минут на тщетные уговоры, он в конце концов был вынужден попросту приказать им возвращаться по домам. Ещё сотни сектантов слёзно молили императора взять их с собой на небо, но он повелел им остаться. Посадка вылилась в сущий бедлам. Поначалу на борт корабля пропускали только тех, кто подходил под критерии, объявленные Военно-космическим флотом, потом почему-то сделали несколько исключений, а за ними ещё и ещё.

Клуб – или, как принято говорить на флоте, кают-компания – был немногим просторнее прочих помещений базы, но больше гостей принять было просто негде, разве что в ангарах, а позволить разношёрстной компании странных чужаков слоняться по коридорам базы комендант и вовсе не желала, особенно в столь тревожное время. Ей было не по себе даже от того, что пришлось впустить сектантов в ангары, пусть даже практически пустые, но иного способа избавиться от них просто не нашлось.

К тому же обстановка в клубе куда уютнее, чем в этих унылых пещерах. Высокий сводчатый потолок, вдобавок приукрашенный виртуальным декором, создаёт ощущение, будто находишься в прекрасной роще, а сквозь листву деревьев, колеблемых ласковым ветерком, пробивается трепетный свет, весьма недурно имитирующий лучи родного земного солнца. Здесь можно принять императора с дюжиной человек свиты, выставив со своей стороны равное количество офицеров, устроив нечто вроде официальной дипломатической церемонии; так что, приглашая императора, комендант Норманди попросила его привести с собой не более дюжины человек нынешней свиты – или стражи, если ему угодно.

Вместе с комендантом Норманди прибыла небольшая делегация офицеров базы – некоторые ещё зевали, с ворчанием застёгивая на ходу кителя. Мало того, что ради церемонии им пришлось вместо привычных комбинезонов влезть в парадные мундиры, так ещё и оторвали от сна. В комитет по встрече назначили тех, кто сменился с дежурства и должен был бы сейчас отдыхать.

Даже Юлий вместе со всеми своими приближёнными – сплошные безумцы, они откликнулись на призыв флота с искренним энтузиазмом, и Клер Норманди твёрдо решила оказать им радушный приём и высказать сердечную благодарность, хоть ей и придётся отправить их самоотверженных товарищей домой при первой же возможности.

Помещение наспех украсили для приёма:

– Развесьте флаги и организуйте что-то вроде почётного караула. Нам ещё предстоит работать и с ним, и с его людьми. Как минимум, я намерена забрать его корабль.

Проведённый техниками базы осмотр подтвердил, что императорский корабль действительно неплох – по крайней мере, вполне исправен и даже несёт кое-какое вооружение. Во время намеченного штурма Летнего Края любой пустяк может сыграть решающую роль. Но даже будь на его месте ржавое корыто, комендант реквизировала бы и его.

– Высадите с него людей и придумайте какой-нибудь способ отправить их домой.

– На чём? Нам придется приютить их на несколько дней.

– Знаю. Поставьте в ангар койки.

– У нас не набеётся столько коек.

– Тогда постелите на пол спальные мешки, чёрт возьми! Придумайте что-нибудь. Места там хватает. Обращайтесь с ними вежливо, но слоняться по базе не позволяйте.

– Есть, мэм.

Когда император вместе с небольшой группой лично отобранных приближённых показался в дверном проёме клуба, Гарри Сильвер был уже на месте, присев за стол в дальнем конце помещения, метрах в пятнадцати от двери, через которую должны были войти новоприбывшие. Сначала послышался звук открывшейся и закрывшейся двери где-то дальше по коридору, за пределами суррогатной лесной полянки, затем приглушённый ропот медоточивых голосов, взаимное расшаркивание, постепенно подступающее всё ближе и ближе. Гарри попытался отличить ни разу не слышанный голос императора, но не слишком в этом преуспел.

Перспектива участвовать в объявленной церемонии Сильвера отнюдь не прельщала, но он скорее сошёл бы в пекло огненное, чем позволил бы кучке жалких сектантов прогнать его с единственного водопоя в округе. Он принял свою привычную расслабленную позу, держась чуточку на отшибе, с бокалом в руке и взирая на действо циничным, пасмурным взглядом отстранённого наблюдателя, будто происходящее его вовсе и не касается.

Спутать Юлия с кем-либо из присутствующих было почти невозможно – чуть ли не самый низкорослый мужчина в комнате в чрезвычайно пышном мундире; будь император ещё чуть пониже, мундир выглядел бы на нём крикливой безвкусицей. Что же до манер Юлия… назвать его «самодовольным» было бы не совсем верно – слишком уж серьёзен. Несомненно «честолюбивый». Быть может, «величественный». От него будто исходит… нечто. Непонятно, что именно, но какое-то сияние, что ли. Он буквально притягивает взгляды, будто магнит – железные опилки.

Вокруг Юлия – впереди, по бокам и позади – двигался урезанный до разумных пределов кортеж из помощников и прихлебателей, встревоженных, но пытавшихся напустить на себя высокомерие. Почти сплошь высшие офицеры в диковинных мундирах несуществующего военного флота империи. Да ещё горстка других, до странности разношёрстных, по большей части в штатском платье, и в том числе…

Бекки.

Бокал выпал у Гарри Сильвера из руки, а в следующий миг его ладонь, рефлекторно пытаясь схватить потерю, сшибла бокал с края стола, и тот глухо брякнулся о пол, расплёскивая содержимое. Но всё это Гарри припомнил лишь впоследствии.

Его захлестнул такой неистовый ураган чувств – ликование, гнев, возмущение – что Гарри едва не сомлел, когда и второй, и третий взгляд подтвердили, что да, это действительно она, та самая женщина, которую он уже считал покойницей, вот она стоит среди других, и лучик виртуального солнца сияет в её волосах. Не призрак, а живой человек, как и все остальные. Но, что сразу поставило её особняком от всей императорской свиты, Бекки оказалась чуть ли не единственной, кому хватило ума и чувства, чтобы сконфузиться.

Двое или трое из личного состава станции – и один-двое из команды Марута, стоявшие обок Гарри, поглядели на него и упавший бокал, неодобрительно покачивая головами. Наверняка решили, что он уже пьян. Может, ещё за минуту до того Гарри Сильвер и пребывал на грани опьянения, но теперь с него хмель будто ветром сдуло.

Он отошёл на пару шагов в сторону, чтобы получше разглядеть Бекки поверх чьего-то плеча. Клуб уже заполнился людьми, и она Гарри пока не заметила.

Причёска её отличалась от той, что ему запомнилась, да и цвет волос вроде бы слёгка изменился, хотя реальной уверенности в этом Гарри не испытывал – сколько несущественных мелочей успел он позабыть! Наверное, и одета она по-другому, не так, как во время последнего свидания, хотя память отказывалась нарисовать ему чётко хоть один её наряд, хоть черти жарь его на вертеле. В остальном же за эти годы она почти не изменилась, оставшись такой же, какой запечатлелась в его памяти.

Гарри расслышал, как одна из женщин свиты, вошедшая в клуб вместе с Бекки, назвала её «Жозефиной». В следующий миг с ней заговорил сам император, повернув голову, слов Гарри не расслышал, но произнесены они были небрежно и уверенно, как давней знакомой; и вдруг всё написанное в её последнем письме насчёт новой жизни приобрело совершенно новый смысл.

Тут комендант Норманди, вошедшая в зал с другой стороны, повела свою краткую приветственную речь. Все присутствующие замерли, настроившись на выслушивание речей в уважительном молчании. Фоном речи служила негромкая, но трогательная музыка; видно, кому-то пришло в голову, что так будет малость повеселее.

А Сильвер всё смотрел, не в силах думать, не в силах шелохнуть даже пальцем, пока в конце концов взгляд Бекки не наткнулся на него.

Наконец, Бекки встретилась с ним взглядом, и Гарри увидел, как она легонько вздрогнула, узнавая. Но потрясение, испытанное Бекки, явно не шло не в какое сравнение с ударом кувалды, только что обрушившимся на него самого. Что ж, у ней-то не было оснований считать его покойником.