– Благодарю за это предложение, но я беспокоюсь за свой корабль.

– Оставайся здесь и проведи ночь под крышами Торуна. Нам вдвоем нужно будет побеседовать о многом. И к тому же сейчас ночью будет очень неприятно влезать на высокую гору, чтобы добраться до вашего корабля.

Шенберга не пришлось долго уговаривать. – Мы с радостью принимаем ваше предложение. Однако прошу извинить меня, но я должен поговорить немного с нашими товарищами, оставшимися на корабле. Он снял с пояса коммуникатор, включил его и стал ждать ответа. Но ничего не происходило. Тогда он поднес аппарат ко рту: – Суоми?

– Оставайтесь здесь, – произнес Андреас. Лицо его при этом исказила страшная улыбка. – Утром я попробую помочь тебе встретиться с ним.

– Ты попробуешь... Я не понял.

– Понимаешь, человека, оставленного тобой охранить корабль, уже там нет. Эта история постыдна и неприятна, но ее следует рассказать. Когда еще не закончился последний круг турнира, этот ваш приятель перепугался и убежал со своего поста. Не хотел тебя понапрасну беспокоить этим известием, но пока мы его не смогли найти.

Шенберг выпрямился, нацелив на Андреаса свой по-настоящему командирский взгляд. – А что стало с моим кораблем?

– Мы его охраняем для вас. С ним ничего не случится. Туда никто не проникнет без моего разрешения! Так что, оставайтесь здесь на ночь. Я настаиваю!

Сразу после начала утренней зари раб начал будить уцелевших восьмерых участников турнира.

Жиль Коварный мгновенно проснулся, почувствовав легкое прикосновение к его ночному одеянию, перекатился, вспомнил, где он находится, и быстро, почти прыжком, вскочил. Он протер глаза и, оглядевшись по сторонам, произнес, не обращаясь явно ни к кому: – Что-то день ото дня наш лагерь все мельчает.

Хотя уже проснулись почти все воины, никто не пожелал ему ответить. Также, как Жиль, на ночь они просто заворачивались в плащи или одеяла и сейчас, не спеша, шевелились, словно личинки насекомых, выбирающиеся из своих коконов.

Ночью прошел небольшой дождь. Утро оказалось серым и неприветливым. Вечером накануне восемь участников предстоящего круга состязаний улеглись спать совсем вблизи друг от друга, словно договорились сообща встретить некую опасность. Занимаемое ими место было сейчас и впрямь очень малым, если сравнивать его с самым первым лагерем участников большого турнира далеко внизу у реки.

Жиль встал на ноги – внизу виднелась река, она изгибалась по плоской равнине и терялась в полях утреннего тумана. Там внизу выделялись неровные прямоугольники засеянных полей. На мгновение – только на один миг – Жиль вдруг до боли захотел оказаться где-нибудь в своей далекой провинции, бездумно шагать за плугом, как это было когда-то в далеком прошлом.

В очень далеком прошлом.

Омир Келсумба, громадный и темнокожий, стоял в нескольких шагах поодаль, готовясь облегчиться на склоне холма. Рабы не успели выкопать отхожее место для этого лагеря, так как большинство из них накануне после полудня по разным причинам были отозваны на другие работы. Омир через плечо ответил, наконец, на слова Жиля: – Вечером нам понадобится еще меньше места, ну так что из того? Скоро все будем жить в зале Торуна, а уж там хватит места для любого.

– Правильно сказал, – прокомментировал Фарли из Эйкоска, вставая и потягиваясь. Затем он наклонился и, проворно работая веснушчатыми руками, принялся скатывать спальный плащ. Как и его оружие, плащ был дорогим на вид.

К этому времени все воины встали – почесывались, потягивались, сплевывали, сворачивали спальные плащи, готовясь к переносу лагеря. Фарли из Эйкоска отошел, чтобы оказать ранее отсроченное почтение перед алтарем Торуна, склонился на колени, бормоча молитвы и отвешивая поклоны почти у самой земли.

Вскоре к нему присоединился Келсумба, потом Чарльз Прямой и затем один за другим остальные, пока, наконец, все не совершили поклонение Торуну, хотя бы и чисто внешнее. Покрытое тайной лицо небольшого образа Торуна не высказало знаков благосклонности ни одному из них.

Ванн Кочевник в это утро был голоднее всех, ибо он первым удалился с места поклонения богу и направился к кухонному костру, где один единственный раб в сером готовил нечто, похожее на незамысловатый завтрак.

Когда Ванн ушел, Жиль тихо шепнул, обращаясь к Келсумбе: – Ну, что ты о нем скажешь? Уши ему понадобилось отрезать на трофеи! – В ответ Келсумба только проворчал что-то. Он принялся осматривать свой топор, проверяя, не проникла ли влага от ночного дождя сквозь тщательно обернутую и промасленную упаковку и нет ли на стальном лезвии следов ржавчины. За исключением этого топора, все остальные вещи у Келсумбы были старые и потрепанные.

Присев на корточки над своим топором и пристально его разглядывая, он заметил Жилю: – Ты, наверное, умный человек. Тогда, может быть, ты ответишь на мои вопросы. Допустим, я не побеждаю в этом турнире. Но и в таком случае, раз я уж прошел до этого круга, я должен сидеть высоко за столом Торуна. Ты как считаешь, будет ли он слушать мои слова? И если я умру сегодня или завтра, позовет ли он богиню исцеления и направит ли ее, чтобы она оказала милость мне?

Жиль незаметно вздохнул. – На такой вопрос я не в силах ответить, – произнес он. – Но принято верить в то, что все раны, неважно старые или новые, будут исцелены, когда попадешь в зал Торуна, и твой ранг там роли не играет.

– О, нет, меня сюда привели не мои личные раны. – Он поднял голову и уставился отрешенным взором вдаль. – Там, очень далеко, у меня жена и двое малышей. Оба ребенка больны, они чахнут и не растут. Наши доктора ничем не могут им помочь. Я взывал к богам, приносил жертвы, но детям не стало лучше. – Его взгляд метнулся к Жилю, а пальцы пробежали по лезвию топора. – Ну, тогда я сам стану богом и смогу вылечить моих детишек, пусть даже мне больше не придется жить с ними. – Его голос стал громким, а взгляд был как у фанатика. – Я убью шесть человек, могу и шестьдесят убить! Я и тебя убью, и сам Торун меня не сможет остановить.

Жиль кивнул с серьезным видом, означающим согласие, но не изменил выражения лица. После этого он тихо повернулся и отошел. Когда через мгновение, он оглянулся – Келсумба снова спокойно сидел и точил свой топор.

Томас Граббер, который стоял неподалеку, вероятно, услышал оброненное Жилем замечание о склонности Ванна Кочевника к отрезанию ушей у своих трофеев. Именно Томасу предстояло встретиться в сегодняшнем круге борьбы с любителем отрезать уши. Однако Томас, выглядевший с утра сонным, вроде бы нисколько не был взволнован услышанным. Сейчас он зевал с глухим мычанием. Было непросто определить, кто из двоих, Келсумба или Граббер, был самым крупным из оставшихся в живых участников турнира. Джуд Исакссон, несомненно, был мельче всех, но и Жиль ненамного его превосходил. Последний признался себе в этом и снова тихо вздохнул.

Завтрак состоял из жареных блинов, толстых и безвкусных, и воды. Первый раз не было подано мясо. Когда мужчины заворчали на раба, подававшего им еду, тот объяснил мычанием и беспомощными жестами – у него был отрезан язык – что ничего лучшего не привезли и что он вынужден делать больше работы, так как большинство других рабов были отозваны.

Это подтвердил Лерос, когда он, ругаясь, справлялся со своей порцией жареных блинов. – Два моих друга-жреца спустились сюда рано утром разбудить меня и посочувствовали, говоря, что большинство нашей обслуги от нас забрали. Никаких оправданий не может быть тому, что нас посадили на такое скудное обслуживание. Да, уменьшилось число участников, но возросла и ваша слава победителей. Я направил протест Верховному жрецу. Уверен, что к полудню нас накормят лучше и обслуживание будет соответствующим.

Как только было покончено с завтраком – каким бы Он ни был – Лерос приказал отправляться в путь. И отряд начал свое новое восхождение. Далеко впереди них со скрипом двигалась вверх по дороге вереница грузовых фургонов с фуражом для города. Другой караван, но уже из пустых тележек, более быстро спускался вниз с грохотом. Оказавшийся впереди всех Чарльз Прямой был вынужден взяться за свой меч, прежде чем грубый возчик первой спускавшейся телеги увел свой караван в сторону с дороги, чтобы дать пройти поднимающимся героям.