Эш кивнул. Он мгновение молчал, а затем прошептал:

— Что, если он узнает, Эйден?

— Узнает что, детка?

— Что я сделал после… с сердцем его дочери, — по лицу Эша вновь побежали слезы. — Я жив, потому что его дочь мертва. Но вместо того, чтобы жить на полную, благодаря этому подарку – этому удивительному, невероятному подарку – я позволил Билли…

Когда он умолк, я придвинулся и обхватил ладонями его лицо.

— Хэй… — негромко позвал я. — Ты не сделал ничего плохого. Ты не прожигал жизнь и не растрачивал впустую то, что тебе подарили. И речь никогда не шла о том, кто заслуживает жить больше – ты или эта бедная девушка. Назови это судьбой, предназначением или Богом, чем угодно, ее смерть была неизбежна с момента появления на свет. Единственное, что она и ее родители, или те люди, которые любили ее, могли сделать – это решить подарить возможность жить другим после.

— Она собиралась стать врачом…

— Перестань, — решительно перебил его я, потому что знал, что он скажет и просто не мог этого вынести. — Знаешь, что я слышал, когда этот человек говорил о своем ребенке? Я слышал, как он описывает тебя. Твою доброту, твою силу и упорство, твою щедрость, эта искра… это все ты, Эш. Сердце Энни – твое сердце. Возможно, я не знал тебя до трансплантации, но уверен, что и тогда ты был таким же. В мире не существует лучшего человека, чтобы позаботиться о сердце Энни, чем ты.

Эш с болью кивнул и позволил мне привлечь его к груди. Письмо оказалось зажато меж пальцев, как некое утраченное сокровище. Он цеплялся за меня в течение нескольких минут, даже после того, как соленая влага его слез перестала падать на кожу моей руки.

— Пойдем спать, хорошо? — предложил я.

Он покачал головой и осторожно высвободился из моих объятий.

— Нет, я хочу это сделать, — произнес Эш, глубоко вдохнув и потянувшись за гитарой.

Я ощутил в нем какую-то перемену и в моей груди тут же завибрировало чувство гордости. Его неуверенность исчезла, как и стыдливое смущение из-за своих способностей, а их место заняла твердая решимость, и не потому что он пытался мне доказать, что может это сделать. Нет.

Он хотел доказать это самому себе.

Я наблюдал, как он осторожно спрятал письмо обратно во внутренний карман футляра, а затем развернул листок с текстом песни. Когда он потянулся к своему инструменту, это выглядело настолько естественно – то, как он держал гитару на коленях, как пальцы искали струны… Если бы я не знал о том, что связывает его с этой гитарой, гитарой его отца, я бы понял это уже только по тому, как он ее держал. Эш сыграл несколько аккордов, настраивая ее, и я вдруг поймал себя на том, что непроизвольно придвинулся чуть ближе, замерев в предвкушении. Когда он, наконец, остался доволен звучанием, его глаза на мгновение встретились с моими, и он нерешительно мне улыбнулся.

В тот же миг я понял, что это его. Он был рожден именно для этого. Я чувствовал это просто всем своим существом. Мои инстинкты подтвердились уже через мгновение, когда он начал играть цепляющую мелодию, от которой у меня по спине побежали мурашки. И еще до того, как Эш закончил петь первую строчку песни, я знал, что должен сделать.

Я должен найти способ подарить ему его мечту.

Не знаю, что меня разбудило, но я сразу понял, что в кровати один. В этом не было ничего необычного, особенно учитывая последние два утра, поскольку Эйден оказался жаворонком, если не сказать больше. Впрочем, я не был уверен, что это связано с привычкой рано вставать, скорее с тем, что он просто не в состоянии уснуть после своих бесконечных кошмаров.

Которые преследовали его снова и снова, стоило нам лечь спать.

Взглянув на часы, я понял, что технически все еще ночь, только начало третьего, а значит, проспали мы меньше трех часов.

Мы занимались любовью, а потом я уснул, лежа на его груди. Спустя примерно полчаса как мы вырубились, Эйдену приснился первый кошмар. Он не проснулся, потребовалось всего несколько слов, тихо нашептанных на ухо, чтобы заверить его, что все в порядке, прежде чем он затих и задремал. Не прошло и часа, как последовал второй кошмар, но Эйден опять не проснулся. Третий кошмар оказался настолько сильным, что во сне он нечаянно столкнул меня с груди. Простыни взмокли от пота, он брыкался, пока звал Дэнни, пытаясь сказать ему, что идет. Мне удалось разбудить Эйдена, но он наотрез отказался говорить о своем кошмаре. Вместо этого беспокоился лишь о том, не причинил ли мне случайно вреда. Я принес ему воды, пока он менял простыни, и убедил принять со мной быстрый душ, чтобы смыть пот, в надежде, что теплая вода расслабит его. Эйден был неестественно спокоен, пока я его мыл. Тело отреагировало на мои прикосновения, но мыслями он находился где-то очень далеко.

Когда мы вернулись в постель, он по-прежнему оставался отстраненным, несмотря на мои попытки вовлечь его в разговор, и в конце концов я сдался, положив голову ему на грудь. Моим единственным утешением были его руки, крепко обнимающие меня, пока мы с ним молча лежали. Это последнее, что я помню, перед тем как проснуться в одиночестве.

Я провел ладонью по той стороне кровати, где спал Эйден.

Она была холодной.

Оглянувшись через плечо, проверил, не горит ли в ванной свет, но там было темно. Откинув одеяло, я поспешно выбрался из постели и натянул пижамные штаны с футболкой. Быстро обыскав дом в надежде, что Эйден просто решил спать в другой комнате, чтобы не разбудить меня снова, я понял, что его нигде нет. Мое беспокойство начало расти в геометрической прогрессии, когда я добрался до кухни. На холодильнике не оказалось записки, как в первые пару дней, когда Эйден рано утром уходил на пробежку, и я уже собирался заглянуть в гараж, чтобы посмотреть на месте ли машина, когда мой взгляд вдруг наткнулся на то, что лежало на кухонном столе.

Книга в твердом кожаном переплете.

Книга, которой там не было, когда мы ложились спать.

От одного взгляда на нее мурашки побежали по коже, потому что я уже знал, что это за книга.

Непроизвольно подойдя ближе, провел кончиками пальцев по рельефной надписи на корешке. Она выглядела старой, похоже, раннее издание. Страницы оказались изрядно потрепанными, хотя я не был уверен из-за чего больше – из-за того, что ее часто читали или она в самом деле была настолько раритетной.

Открыв ее, пробежал взглядом по заголовку.

«Таинственный сад».

Книга Эйдена и Дэнни.

Под заголовком имелась короткая надпись, сделанная от руки: «Дэнни, ты и я против всего мира, приятель. Всегда. Эйден».

Горло сжалось, когда я провел кончиками пальцев по имени Эйдена.

Мой Эйден.

Мой прекрасный, сломленный Эйден, который тонул на протяжении каждого дня своей жизни с той ночи, когда не смог спасти младшего брата, которого любил больше всего на свете.

Осторожно закрыв книгу, я взял ее в руки, а затем подошел к раздвижной двери, ведущей на пляж. Мне больше не нужно было гадать, где Эйден, потому что я уже это знал. Он был там же, где провел последние пятнадцать долгих лет своей жизни.

Света от полной луны и одинокого фонаря в конце деревянного настила вполне хватало, чтобы я смог отыскать его, стоило только выйти из дома. Ночной воздух окутывал свежей прохладой, пока я спускался на пляж. Заметив, что на Эйдене лишь пижамные штаны, я на миг притормозил, решая, стоит ли вернуться обратно, чтобы захватить плед, но отчаянная потребность немедленно добраться до него пересилила. Я сомневался, что он сейчас вообще ощущает холод.

Книга в руке была невообразимо тяжелой, пока я шел по скользкому песку. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я добрел до Эйдена, но на самом деле это заняло не больше минуты. Подойдя ближе, я присел рядом и положил руку ему на спину. Его кожа была холодной, и я невольно задумался, как долго он тут уже сидит. Эйден никак не отреагировал на мое прикосновение, даже не взглянул на меня. Его глаза были устремлены на воду. Он подтянул колени к себе и положил на них руки, крепко сжав ладони в кулаки.