Это была элитная клиника и явно очень дорогая, судя по обходительному и внимательному обхождению. На обед принесли не серое месиво, как в той больнице, где Эмма овощем пролежала два месяца. Это было ароматное пюре, с мясным соусом, которые таял во рту. По своему обыкновению, Эмма не обратила на еду никакого внимания, тогда как Ларсон чуть ли тарелку не вылизал.

Теперь мыться придется каждый день, иначе меня сюда больше не пустят, — пробурчал старик, оглядывая идеальную чистоту.

Ванные процедуры, которые Ларсон считал блажью, теперь сделались обязательными, а костюм, который был единственно приличным в приюте и использовался только в крайних случаях, Ларсон хранил пуще собственной шкуры.

Свободный, как минимум на размер, застиранный пиджак висел на плечах старика, придавая ему еще более жалкий вид. Благо одежда была чистой и наглаженной, а от кожи едва пахло жасминовым мылом, которое заменяло и одеколон. Размер ботинок регулировался клочками газет, которые Ларсон подложил, чтобы ноги не выскакивали из обуви. Хуже всего выглядела куртка, но ее он снимал еще перед входом в здание и аккуратно носил в руках.

Частная клиника ему совершенно не понравилась, но для Эммы она была намного лучше. Персонал здесь был не так отзывчив, но Ларсон не услышал слова поперек, хотя косых взглядов к нему цеплялось куда больше, чем на Кони-Айленд.

От Эммы не укрылись титанические усилия, которые прикладывал ее подопечный, чтобы его не гнали взашей из мед учреждений. Помимо воли, ее скованное сознание выцепило потрясающее достижение, когда Ларсон впервые ее обнял. Привычного запаха мочи и немытого тела не бросилось в ноздри и глубокий вдох, который каждый раз она делала, прежде чем выпустить их своих объятий старика, был лучшей похвалой для него.

Улучшения, которые прогрессировали изо дня в день ничуть не изменили выражения лица девушки. Ларсон воодушевленно нес чепуху, про скудные события в ночлежке, сдабривая хорошей порцией смешных историй, от которых Эмма обычно катилась со смеху, но теперь, ее губы ни разу не дрогнули в улыбке. Ни малейшего проблеска в глазах. Тряпичная кукла, которая послушно выполняла все, что ей говорят.

В очередной раз оставшись наедине. Ларсон развернул газету, которые так любил читать и принялся вслух декламировать самые интересные статьи. Просто, чтобы избавить стерильную палату от гнетущей тишины, чтобы не чувствовать, как его охватывает отчаяние, глядя на неподвижный взор глаз Эммы. Она лежала на кровати неподвижно, до тех пор пока не появлялся врач или медсестра. Утренние процедуры и последующие за ними занятия подошли к концу, впереди маячил долгое ожидание обеда, до которого Эмма и Ларсон были предоставлены сами себе.

Ничего путного не напишут. Одни налоговые махинации и убийства. Что за люди? — Ларсон сокрушенно покачал головой, медленно перебирая в руках газетные страницы.

Ларсон, — звук чуть слышнее шороха прозвучал для старика громогласно. Он затаил дыхание и посмотрел на Эмму поверх очков.

Она все так же смотрела в одну точку, но ее губы дрожали.

Послышались шаркающие шаги и старик подошел к кровати.

Что? Эмма, милая моя девочка? Что-то болит?

Работа… Что там…? Надо им позвонить.

Не поверив своим ушам, Ларсон впал в ступор.

Да. Я…я сообщу, что ты в больнице.

Арти и Фло…. Нет. Им пока нет. Не хочу. Им не надо. Линда Хамид. Ей надо позвонить.

Значит, не все было потеряно. Тот день был еще одним шагом, который Эмма сделала в сторону от своей смерти или безумия, одно из двух ей грозило наверняка.

Ларсон помнил тот день, когда он долго просидел в приемной Линды Хамид и в итоге так и не дождался аудиенции. Ухоженные девушки, морщили нос и с опаской косились на потрепанного старика, который совершенно не вписывался в утонченный интерьер модного дизайнерского агентства.

Привыкший к подобному пренебрежению, Ларсон по своему обыкновению молча сидел и ждал, опустив глаза в пол. Он хотел есть, но подвести Эмму с ее первой просьбой, которая вырвала ее из нездоровой тишины и забытия, старик не мог. В итоге к нему подсела женщина неопределенного возраста, ухоженная и не симпатичная. Она представилась Мартой и коротко извинилась, что мисс Хамид принять его не сможет.

Выслушав разрозненный рассказ посетителя, Марта не подала и виду, что шокирована или удивлена, только краска с лица схлынула, придав коже неестественную бледность. Она все время расправляла невидимые складки на юбке и отводила взгляд. Беседа явно ее тяготила. Ларсон прекрасно знал, что это недобрые признаки дурных вестей и они не заставили себя ждать.

Мисс Кэтчер сообщила, что Эмма уволена в связи с тем, что не справлялась со своими должностными обязанностями и что она едва не сорвала крупный проект. Тот факт, что она попала в больницу, ни чуть не смутил женщину. Марта и бровью не повела, холодно подчеркнув, что на этот случай имеются юридически прописанные договоренности, о которых Эмма была осведомлена. Ларсон не стеснялся и унижался как мог, только чтобы ему не пришлось сообщать эту новость Эмме в той вылизанной дорогой палате. Наедине… И снова наблюдать, как зародившиеся признаки жизни в красивых глазах, отзывчивой и доброй девочки опять потухли.

Но Марта наотрез отказалась от посещений, уверив, что письмо соответствующего содержания уже давно отправили по месту жительства бывшей работницы.

Забыв о терзавшем голоде, не обращая внимания на разболевшуюся ногу, Ларсон долго бродил по улицам, будучи не в силах вернуться в клинику. Он взвесил все доводы и пришел к выводу, что Эмме лучше знать правду. Если ей взбредет в голову выкинуть какую-нибудь глупость, врачи по крайне мере, помогут ей и окажут необходимую помощь. Это был вопрос времени…

Единственную вольность, которую позволил себе Ларсон, было то, что он разыскал по телефонному справочнику Флору.

Ее помощь и участие придавали старику силы, хотя он понимал, насколько малахольным был его поступок…попытка облегчить непосильную для него ношу. Фло не причитала, не плакала, она знала, что такое отчаяние и сама стояла на размытой границе между жизнью и смертью, когда Эмма упорно вытягивала ее из наркозависимости.

Выслушав неутешительные вести от Ларсона, Эмма не произнесла ни слова, даже когда к ней заявились Фло и Арти, которые едва сдерживали эмоции.

За две последующие недели Эмма пыталась свести счеты с жизнью четыре раза, пока ее не привязали за руки и за ноги к койке. Есть она отказалась совсем и состояние ухудшилось, пока Ларсон демонстративно не объявил голодовку, до тех пор пока его подопечная не начнет самостоятельно есть. Радикальные меры, возымели действие только, когда старик повалился в обморок. В тот день накормили всех, а Эмма умиротворенно уснула без снотворного.

Затем было посещение инспектора, который уведомил пострадавшую, о невозможности установление виновного лица, так как человек, на которого она указала, обладал железным алиби. Ее слова списали на последствия шока и расследование зашло в тупик.

Конечно окрепли, психическое состояние стабилизировалось.

После четырех месяцев нежеланной борьбы за жизнь Эмма вернулась в свою квартирку, молчаливая, уставшая и пустая.

Ларсон не осмелился оставлять ее одну и заявил, что будет ночевать в гостиной на диване, не услышав возражений, он не сомкнул ночью глаза, то и дело тихонько наведываясь в спальню к Эмме, чтобы убедиться, что она крепко спит. Не подозревая, что все важные решения, которые изменят навсегда его образ жизни, Эмма приняла еще в больнице.

Утром Ларсон стал свидетелем немой сцены сбора вещей и короткий инструкций, которые ему надлежало выполнить. Эмма показала тайник с деньгами, поговорила с Дебби и заявила, что уезжает на неопределенное время, а Ларсон будет жить в ее квартире, с арендной платой вопрос был быстро решен, когда девушка оплатила вперед за пол года. Вытянутое лицо Дебби и растерянная физиономия Ларсона были последним, что запомнила Эмма, когда обняла по очереди обоих и ушла ни разу не обернувшись.