Из уст Элы вдруг вырвался приглушенный крик. Колин присел рядом с ней на корточки и прикоснулся к ее спине.

— Пожалуйста, не надо… — хрипло сказала она.

— Простите, Эла… Простите.

Он положил свою руку на кровать и стал тихонько придвигать ее к Эле, надеясь, что она ее не оттолкнет.

Она, как будто почувствовав, что он сейчас к ней снова прикоснется, отодвинулась.

— Вы в этом не виноваты, — сказала она тихим, усталым голосом. — Нам с вами не суждено быть вместе, Колин. Думаю, и всего этого не должно было произойти.

Он посмотрел на нее, лежащую к нему спиной, тяжелым взглядом.

А она продолжала:

— Нам уже не нужно больше притворяться и использовать невинного ребенка в качестве звена, которое нас свяжет.

Эти ее слова показались ему камнями, брошенными в него и ударившими его так, что на коже словно бы образовались кровоточащие раны.

— Я уже была в браке без любви. Я фальшиво улыбалась и произносила какие-то лживые слова о любви. Больше я этого делать уже не могу.

— И что, мы такое делали? — спросил он.

— Узнав о моей беременности, вы пришли ко мне и сказали, что мы должны пожениться. Ради ребенка. Ради вашей чести. Ну что же, теперь вам этого делать не нужно. — Она вздохнула. — Уходите.

Грасиэла произносила эти слова шепотом, но они показались ему оглушительными. Ее голос звучал очень даже серьезно. Она и в самом деле хотела, чтобы он ушел.

— Я буду за дверью на тот случай, если вдруг понадоблюсь вам.

Он встал, повернулся и направился к двери, заметив при этом, что акушерки в спальне уже нет.

Его догнал и заставил остановиться голос Грасиэлы:

— Не надо.

Он обернулся:

— Не надо что?

— Вам не нужно ждать за дверью. — Он услышал, как она сделала глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы вы здесь находились. Вы разве не слышали, что сказала акушерка? Все закончилось. И ничего этого не должно было бы происходить. Уходите и не возвращайтесь, Колин.

Он сделал шаг по направлению к ней:

— Эла, не говорите сейчас ничего такого, в чем у вас нет абсолютной уверенности.

Она перевернулась на кровати так, чтобы быть лицом к нему. Увидев, как она выглядит, он почувствовал, что его сердце болезненно сжалось. Она была очень-очень бледной, темные круги под глазами были похожи на синяки.

— Вы слышали, что сказала акушерка. Ребенка больше нет. При таком большом кровотечении никакой ребенок выжить не может. Все, его больше нет. Это произошло опять.

Произнося последнее слово, она всхлипнула.

Колин подошел к Эле и сел на краешек кровати. Он понимал, что сейчас, когда сердце женщины разрывалось на части, ему следует попытаться утешить ее. Однако он даже не знал, что сказать ей. Он осознавал, что не может ничего исправить, но ему было необходимо как-то поддержать ее. Она приподняла руку — так, как будто хотела отогнать его от себя.

— Вы что, не понимаете? — выпалила она. — Вы свободны.

— Эла, мы должны пожениться. Я получил специальное разрешение. У нас есть определенные планы…

Она приподняла голову над подушкой и посмотрела на него. Ее глаза блестели от навернувшихся слез.

— Единственная причина, по которой вы хотели жениться на мне, заключалась в моей беременности. Мы никогда даже и не делали вида, что есть какая-то другая причина. Мы не можем исправить ошибки, сделанные нами в прошлом, но мы можем не допустить их в будущем.

Его начало охватывать разочарование. Она была права. Он никогда даже не заикался о какой-либо другой причине для их бракосочетания. Он никогда не говорил ей ни о любви, ни о нежности, ни хотя бы о физическом влечении к ней. Он вел себя как трус и использовал факт ее беременности в качестве повода, который показался ему наиболее подходящим для того, чтобы навсегда привязать Элу к себе.

Ведь ему хотелось привязать ее к себе навсегда.

А она продолжала говорить, повторяя те же слова и веря в их правдивость. Слова эти были как бы напоминанием ему о том, как глупо он себя вел.

— И вот теперь ребенка уже нет, — сказала она. — Вы свободны, Колин.

— Эла…

Он потянулся к ее руке, но она отвела ее в сторону.

— Я не выйду за вас замуж. И вы не сможете сказать мне ничего такого, что заставило бы меня это сделать.

Несмотря на подступившие к глазам слезы, в ее взгляде чувствовалась холодная решимость. Такой он ее еще никогда не видел. Она уже не была той Элой, которую он знал раньше. Очень бледная и обессиленная, она вела себя холодно и отчужденно и смотрела словно бы сквозь него.

— Я знаю, что я говорил, Эла. Беременность — это только одна из причин. Я хочу жениться именно на вас. Мне нужны вы. Я хочу жениться на вас, потому что еще ни одна женщина не была нужна мне так, как мне нужны вы…

У него на языке уже вертелись и другие слова, другие откровения. Но он не успел их произнести.

— Перестаньте, — перебила его она, качая головой. — Вы говорите это из жалости. Или из чувства долга. Не знаю, почему вы произносите эти слова, да и не хочу знать. Уходите.

Он открыл было рот, чтобы возразить ей, но тут она повернулась к нему спиной. Она сегодня прошла через ад. И все из-за него.

Он тяжело вздохнул и направился к двери, но затем остановился и посмотрел назад.

Она все еще лежала на боку спиной к нему. Ее волосы расползлись вокруг ее головы, как темные чернила. Перед его мысленным взором все еще стояло ее бледное лицо. Ему захотелось вернуть ее коже обычный цвет… И вернуть жизнь в ее глаза. Хотя у него у самого сейчас больно защемило сердце, он осознавал, что боль у Элы намного сильнее. Ему захотелось избавить ее от этой боли. Однако он знал, что не сможет сейчас этого сделать. Он просто выполнит ее требование и позволит ей отдохнуть, выспаться и восстановить свои силы. Но затем он обязательно вернется к ней.

Он даже и не собирался позабыть ее — что бы она ему ни говорила.

Когда он вышел в коридор, там уже не было ни Мэри-Ребекки, ни Клары. Колин спустился по лестнице, слегка прикасаясь ладонью к перилам. Он вдруг на мгновение представил себе, как Эла падает вот на этих самых ступеньках. К горлу подступила тошнота, и он крепко прижал ладонь к животу. Он знал, что должен радоваться уже тому, что Эла не убилась насмерть и что она поправится, но поступок его бабушки не остался безрезультатным. Их ребенка больше нет. И у него с Элой, возможно, теперь никогда не будет детей.

И хотя утрата этого ребенка вызывала у него душевную боль, для него не имело значения, будет ли у них еще когда-нибудь ребенок или нет. Ему была нужна она. Не ради того, чтобы она нарожала ему сыновей. Он не променял бы жизнь с ней на жизнь с какой-то другой женщиной, которая нарожала бы ему целую дюжину сыновей.

И тут Колину в голову пришла мысль, от которой ему стало не по себе.

А может, она и в самом деле не хотела выходить за него замуж и согласилась сделать это только из-за ребенка?

Когда он, терзаясь этим своим предположением, дошел до конца лестницы, входная дверь вдруг открылась.

Через нее в вестибюль зашла с чемоданом в руке Энид.

Они оба остановились и несколько секунд таращились друг на друга, пока подоспевший слуга не подошел к Энид, чтобы взять у нее ее плащ, перчатки и чемодан.

— Вы вернулись, — сказал Колин, хотя это и так было очевидно.

Она кивнула:

— Да. Я, пожалуй, погорячилась и поступила опрометчиво. И необоснованно. Я просто пребывала в состоянии шока. — Она на миг замолчала, и к ее лицу прилила кровь. — Понимаете, у меня, возможно, имелись кое-какие чувства…

— Этот шок вполне объясним и понятен, — перебил он Энид, тем самым избавляя ее от необходимости что-либо говорить по этому поводу, а себя — от необходимости это слушать. У него сейчас не было никакого желания выслушивать ее неуместные признания. — И не нужно ничего объяснять. Совсем не нужно.

«Пожалуйста», — мысленно добавил он.

Она, благодарно посмотрев на него, вздохнула.

— Ваша мачеха по вас скучала. И очень за вас волновалась, — сказал он.