Грасиэла почувствовала, что у нее по щекам расползается румянец. Она стала лихорадочно подыскивать в уме ответ, уже даже жалея о том, что решила пооткровенничать с Мэри-Ребеккой сейчас, когда все в ее жизни так жутко разваливается.

Она настолько была ошеломлена и обескуражена теми событиями, которые произошли с ней, что испытывала острую нужду излить кому-то душу. Мэри-Ребекка показалась ей подходящей кандидаткой для подобных откровений. Более того, она была единственной кандидаткой. И в самом деле, с кем еще она, Грасиэла, могла бы поговорить о своих грешках, как не с тем человеком, который затащил ее в злосчастный клуб удовольствий? Однако про то, как Маркус застал ее с Колином и к чему это привело, Грасиэла предпочитала не рассказывать.

Тем не менее она сидела сейчас перед своей подругой с зардевшимся лицом и с ощущением тяжести в животе. Мэри-Ребекка хихикнула и похлопала Грасиэлу по руке:

— Тебе не нужно делать такой смущенный вид, ты, плутовка. Подумать только — у меня ушли годы на то, чтобы уговорить тебя посетить «Содом». Одно-единственное посещение этого заведения — и вот ты уже настоящая соблазнительница.

Соблазнительница? Вряд ли. Ее интимное общение с Колином было бурным, но не преднамеренным. В ее поведении не было абсолютно ничего такого, что можно было бы счесть соблазнением.

— Нет, я с ним больше не встречалась. По правде говоря, я думаю, что это мое пребывание в городе уже пора завершить. — Она пыталась говорить более-менее бодрым голосом, надеясь тем самым убедить свою собеседницу, что она, Грасиэла, ничем не обеспокоена. — Я возвращаюсь вместе с девочками в поместье.

И в самом деле, она ведь пробыла здесь, в Лондоне, дольше, чем планировала, и теперь ей хотелось уехать из этого города — места ее прегрешений. Она нуждалась в том, чтобы удалить Колина из своего поля зрения. Он скоро забудет о тех безумных моментах страсти, которые их двоих объединили. Он выберет себе какую-нибудь юную девушку, женится на ней и начнет заполнять детскую комнату отпрысками на радость своей бабушке и духам своего благородного рода.

— Так скоро? Ты пробыла здесь совсем недолго, а девочки вообще только что приехали. — Мэри-Ребекка зацокала языком. — Я уверена, что уж они-то отсюда уезжать не захотят.

Грасиэла слегка пожала плечами. Над этим ей не хотелось даже задумываться. На кону находилось нечто большее, чем разочарование ее дочери и падчерицы.

Мэри-Ребекка выгнула красиво очерченную бровь:

— Я подозреваю, что ты уезжаешь совсем не потому, что соскучилась по свежему деревенскому воздуху. Ты драпаешь.

— Драпаю? — Грасиэла фыркнула и поерзала на сиденье. — От чего?

— Было бы правильнее спросить «От кого?», и нам обеим известен ответ на этот вопрос. — Мэри-Ребекка вздохнула и, наклонившись вперед, накрыла своей ладонью руку Грасиэлы. — Ты — женщина, которая кое в чем нуждается, Эла. Твой муж умер десять лет назад, а потому ты вполне можешь претендовать на какое-то удовольствие с другим мужчиной. И это вполне естественно. Тот факт, что твой муж умер, отнюдь не означает, что умерла и ты тоже.

Но приемлемо ли это, если мужчина, которого она выбрала, очень даже неприемлемый?

— Я не драпаю, — не скрывая раздражения, возразила Грасиэла.

Грасиэла, конечно же, не стала признаваться, что ее недавнее фривольное поведение доставило ей больше удовольствия, чем она получила за все годы своего брака с Отенберри, поскольку Мэри-Ребекка тут же стала бы настаивать на том, чтобы она продолжила столь рискованное развлечение, а допускать такое попросту было нельзя.

Мэри-Ребекка наклонила голову и откусила кусочек от глазированного печенья. Она пожевала его в течение нескольких секунд, а затем, подняв глаза на Грасиэлу, с задумчивым видом произнесла:

— Я могу понять, почему ты, возможно, испытываешь от всего этого такую неловкость. Ведь для тебя это нечто новое. Любая перемена пугает даже самых отважных из нас. Завести себе любовника, тайно с ним встречаться… А я нисколько не сомневаюсь, что Стрикленд — превосходный любовник. Я о нем кое-что слышала. Ну, слухи — ты понимаешь…

Грасиэла почувствовала у себя в груди какой-то непонятный укол ревности. У Колина, конечно же, бывали разные любовницы. И, скорее всего, будут и в будущем. К тому же он наверняка вскоре женится. Перед мысленным взором Грасиэлы предстало юное миловидное лицо Форзиции. И она снова почувствовала укол ревности, еще более болезненный.

Вообще-то, у нее не было оснований испытывать по отношению к Колину ревность. Колин имел полное право на такие явления в своей жизни, а она, Грасиэла, на него никакого права не имела. Сидя сейчас здесь, в оранжерее, она мысленно повторяла себе это снова и снова. Однако, к сожалению, это никак не ослабляло охватившее ее неприятное чувство.

А Мэри-Ребекка между тем продолжала:

— То, что произошло, было для тебя, пожалуй, чем-то совершенно новым. — Мэри-Ребекка со знающим видом закивала. — Нет никакой причины для того, чтобы драпать. Ты скоро ко всему этому привыкнешь. Он был всего лишь твоим первым. Если ты обеспокоена дружескими отношениями Стрикленда с Отенберри, то найди себе кого-нибудь другого. Мне вот прямо сейчас приходят в голову несколько твоих поклонников. Как насчет лорда Хиггинса?

Увидев, как Грасиэла тут же отрицательно покачала головой, Мэри-Ребекка пожала плечами:

— А, ну да, Хиггинс уже далеко не молод. Может, тогда кто-нибудь другой? Молодой мужчина, раз уж ты, похоже, так падка на молодых.

Она с озорным видом подмигнула Грасиэле, а та в ответ закатила глаза. Ведь она изначально не стремилась к этой своей связи с Колином… Все произошло как бы само собой.

— Главное, моя дорогая, — добавила Мэри-Ребекка, — состоит в том, что еще несколько любовников — и ты будешь достаточно хорошо во всем этом ориентироваться.

Еще несколько любовников?

В животе у Грасиэлы что-то неприятно сжалось, к горлу подступила желчь. Честно говоря, она отнюдь не осуждала Мэри-Ребекку за то, что та так активна по части любовников, но ей, Грасиэле, все это было не нужно. Она не могла даже представить себе, что ляжет в постель еще с одним мужчиной, — особенно после Колина и всего того, что между ними произошло.

Чьи-то руки — не Колина — будут касаться ее… Чья-то плоть — не Колина — будет входить в нее так, как входил в нее он… Их единственная ночь потрясла и изменила ее. Она превратила ее в такую вот женщину, которая прячется в своем городском особняке, испытывая ужас и надежду по поводу того, что снова может увидеть его.

Мэри-Ребекка, даже не подозревающая о назойливых мыслях, терзающих Грасиэлу, взяла печенье и положила его на тарелку своей подруги:

— Съешь-ка вот это. Я знаю, как сильно ты их любишь.

Грасиэла покачала головой. У нее в животе опять что-то неприятно сжалось. Она прижала ладонь к своему животу, как будто тем самым могла его как-то успокоить.

— Может, попозже. У меня сейчас с животом что-то не в порядке.

— С каких это пор ты стала отказываться от лимонного печенья? Я тут слопала их уже полдюжины, а ты еще ни одного. Ведь это печенье — твое любимое.

Грасиэла слегка пожала плечами. Ей вдруг стало трудно говорить.

Мэри-Ребекка откинулась назад и внимательно посмотрела на Грасиэлу.

— Знаешь, у тебя что-то не в порядке не только с животом, но и с цветом лица.

Грасиэла вздохнула:

— Мне в последнее время совсем не хочется есть.

— Хм… — Мэри-Ребекка продолжала разглядывать Грасиэлу. — У тебя довольно усталый вид. А спишь ты в последнее время хорошо?

— Нет, — призналась Грасиэла.

Даже отбросив терзающие ее мысли о Колине и Маркусе, она почему-то не могла чувствовать себя уютно в своей огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Само собой разумеется, это была та самая кровать, на которой она всегда спала, когда приезжала в Лондон, но теперь ей казалось, что на этой кровати поменяли матрас. Как ни старалась Грасиэла, она не могла найти удобное положение, при котором ее спина и мышцы расслабились бы и не ныли. Женщина уже не раз задавалась вопросом, а не заболела ли она чем-нибудь вроде лихорадки.