Тут Дмитрий с трагическим видом завыл:

– Где же ты и где же я? Од Одур, любовь моя, – подхватили хором два остальных члена группы.

– Сладкий нежный Од Одур, ты меня покинул, я тоскую без твоих поцелуев, милый, – вновь вступил Дмитрий.

Соло на треугольнике. Барабанная дробь. Бряцанье гитары.

– Ее мужем-богом был ас по имени Одур, – прошептал мне Блитцен под прикрытием этого шума. – Сокращенно его звали Од.

– И он пропал? – спросил я, мысленно прикидывая, какое из имен этого аса мне кажется более идиотским, сокращенное или полное?

– Две тысячи лет назад, – внес ясность Блитцен. – Фрея пустилась на его поиски и сама исчезла почти на столетие. Из-за этого Фрей и полез на трон Одина. Хотел узнать, где сестра. А она просто зря потратила время. Од так и не отыскался.

Богиня наклонилась вперед, поднося к лицу сложенные горстью ладони, судорожно вздохнула, и мы вдруг увидели, что она плачет, но не слезами, а маленькими гранулами розового золота.

– О, Одур! – всхлипывала она. – Почему ты меня покинул? Мне до сих пор не хватает тебя!

– Од Одур, любовь моя, где же ты и где же я? – продолжало заливаться трио.

Горсть Фреи тем временем наполнилась золотом, и в тот момент, когда его оказалось в ней с верхом, она прокричала:

– Спасибо, Дмитрий! Достаточно!

Дмитрий с друзьями отвесили синхронный поклон, и группа, которую я лучше вообще никогда бы не слышал, отправилась восвояси.

Фрея подняла сложенные горстью ладони. В воздухе тут же возник мешочек из кожи и завис точнехонько под ее руками. Она высыпала в него наплаканное золото.

– Вот, сын, держи, – передала она мешочек Блитцену. – Если Эйтри-младший будет хоть мало-мальски разумен, такого вознаграждения ему покажется более чем достаточно.

– Проблема как раз в том, что он неразумен, – без особого воодушевления принял золото из рук матери сын.

– Но все равно ты добьешься успеха, – с уверенным видом проговорила Фрея. – Судьба моих сережек в твоих руках.

Я поскреб затылок.

– Спасибо вам, леди Фрея, за слезы и все такое прочее, но только не понимаю, почему вы не хотите сами пойти в Нидавеллир? Неужели вам не доставило бы удовольствия выбрать сережки самой? Ведь половина удовольствия от покупки – это сам процесс шопинга.

Блитцен смерил меня предупреждающим взглядом.

У Фреи похолодели глаза, и она нервно прошлась изящными пальцами по ажурному ожерелью.

– Процесс шопинга в Нидавеллире, Магнус, для меня решительно исключен. Ты же знаешь, что приключилось, когда я покупала у гномов Бризингамен. Тебе хочется повторения?

Если честно, то я понятия не имел, о чем идет речь, но она, не дав мне возможности расспросить, продолжала:

– В Нидавеллире со мной каждый раз случается какая-нибудь беда. Вины моей в этом нет. Просто гномам известно, какую слабость я питаю к изысканным украшениям. Поверь уж, будет гораздо лучше, если я пошлю туда вас. Ну а теперь прошу меня извинить. Настало время нашего ежевечернего пира на свежем воздухе с необязательным боем. До свидания, Магнус. До свидания, дорогой Блитцен.

Пол разверзся у нас под ногами, и мы ухнули вниз.

Я не помню, как приземлился.

Просто вдруг обнаружил себя на темной холодной улице в разгар ночи. Вдоль обоих тротуаров тянулись ряды обшитых вагонкой трехэтажных таунхаусов. В конце квартала тускло светились давно не мытые окна таверны с неоновой вывеской над входом.

– Мы где-то на южной окраине Бостона, в районе Ди-стрит, – бросил я Блитцену.

Он покачал головой:

– Мы в Нидавеллире, сынок. И впрямь похоже на южную окраину Бостона, а точнее, она походит на Нидавеллир. Я уже много раз тебе повторял: Бостон – узы Девяти Миров. Они все здесь сливаются воедино и друг с другом взаимодействуют. На южной окраине определенно присутствует гномичий дух.

– Мне казалось, что Нидавеллир со всеми его пещерами находится глубоко под землей. А на самом деле здесь даже клаустрофобии не испытываешь.

– Сынок, над твоей головой и есть потолок пещеры, – вновь огорошил меня Блитц. – Просто он на большой высоте и прячется над задымленным воздухом. Дня здесь не бывает. Постоянно темно, как сейчас.

Я, задрав голову, посмотрел на свинцовые облака. После чертога Фреи мир гномов казался гнетущим. В то же время для жителя Бостона в нем было гораздо больше близкого и реального, чем в безмятежном, сияющем ровным ласковым светом Фолькванге. Любой нормальный бостонец, занеси его в земли Фреи, скорее решил бы, что у него крыша съехала, чем поверил в реальность происходящего. А вот помести ему в это холодное место с грязными облаками пару-другую закусочных «Данкин Донатс», он и не врубится, что это уже не его родной город.

Блитц откинул темную вуаль на шлем, и все это хитроумное сооружение превратилось в маленький черный носовой платок, который он сунул в карман пиджака.

– Нам пора двигаться.

– Не хочешь поговорить о том, что произошло в Фолькванге? – спросил я.

– А о чем, собственно, говорить? – пожал он плечами.

– Ну, во-первых, что мы кузены.

Блитц снова пожал плечами.

– Мне, разумеется, это приятно, сынок, но дети богов не придают особенного значения подобным вещам. Семейные связи здесь так перепутаны. Стоит задуматься, так с ума сойдешь. Все друг другу в какой-то степени родственники.

– Но ведь ты полубог, и это, по-моему, здорово, – возразил я.

– Полубог, – поморщился Блитцен. – Не выношу это слово. Предпочитаю формулировку «рожденный с мишенью на спине».

– Формулируй, как хочешь, Блитц, но Фрея – твоя мама. Достаточно важное сведение, но ты мне почему-то забыл о нем сообщить.

– Ну да, она моя мама, но я не единственный: многие другие свартальфы тоже ведут свое происхождение от нее. Поэтому здесь, внизу, родство с ней не особо-то и котируется. Она же как получила Бризингамен? Несколько тысяч лет назад отправилась прогуляться по Нидавеллиру, и ей на глаза попались четыре гнома, которые делали ожерелья. У них-то она и увидела Бризингамен, который настолько ее поразил, что ей захотелось им обязательно завладеть. Гномы были не против, но на своих условиях. В качестве платы они потребовали, чтобы каждый из них стал на один день мужем Фреи.

– И она… – Я едва было не буркнул: «Вышла за четырех гномов? Какая гадость!», но, вовремя вспомнив, кто мне об этом рассказывает, спохватился и промолчал.

– Да, – подтвердил с несчастным видом Блитц. – Она приняла их условие, и у нее родились четыре ребенка-гнома, по одному от каждого из однодневных мужей.

Я задумался.

– Погоди. Если она выходила за каждого из четырех гномов-ювелиров только на один день, а беременность длится… Нет, что-то здесь не стыкуется.

– Ой, только не начинай, – схватился за голову Блитцен. – Боги живут по своим законам. Ожерелье она получила, но после ей стало стыдно. Ей хотелось сохранить в тайне эти замужества, но любовь к украшениям гнала ее вновь и вновь в Нидавеллир, и она выбирала себе еще что-нибудь, а гномы за это каждый раз…

– Ну ни фига себе! – Никогда бы я не подумал такого про свою красавицу тетю.

Блитцен ссутулился.

– Теперь понял разницу между темными эльфами и обычными гномами? Свартальфы, как правило, выше ростом и гораздо красивее, в нас ведь течет кровь ванов. Мы происходим от Фреи. Вот ты назвал меня полубогом, а я ощущаю себя счетом, ну, или чеком за покупку. Отец мой сделал для Фреи пару сережек, а она за них расплатилась замужеством. Не устояла перед его мастерством. А он – перед ее красотой. Теперь старые серьги наскучили ей и она жаждет новых, но отправила за ними, ясное дело, меня, Асгард ее побери. Не хочется оставаться еще с одним маленьким Блитценом на руках.

Горечь, с которой он это сказал, была способна вызвать сочувствие даже у куска железа. Мне захотелось его утешить, заверить, что все понимаю, но слова застряли у меня в горле. Куда мне понять глубину его горечи! Отца своего я, конечно, не знал, зато у меня была любовь мамы, и больше мне ничего не требовалось.