Степанов и Северцев понимающе переглянулись.

— Отдыхайте, Сергей Иванович, позже увидимся! — Северцев махнул рукой и вместе со Степановым пошел к машине.

— А вы куда направляетесь?

— В карьер, хочу посмотреть горные работы.

— Подожди, я тоже поеду!

— Отдыхай, еще успеешь, — сказал Степанов.

Но Рудаков, оставив на крылечке дома чемодан, догнал их.

Веселая улица перешла в бетонное шоссе. Через несколько минут подъехали к огромному карьеру.

Спускаясь в глубь земли, четко вырисовывались рабочие горизонты, уступы с буровыми вышками и огромными экскаваторами. На въездных траншеях сердито рычали мощные самосвалы. Рудаков заметил по часам: через каждые две-три минуты они один за другим проезжали мимо «газика», увозя на обогатительные фабрики алмазную руду. В карьере было безлюдно, и в то же время, как было известно Рудакову, здесь уже добывались многие миллионы тонн руды и породы.

Рудаков и Северцев пошли вниз по выездной траншее, к огромному железному гусю, хватавшему двенадцатикубовым клювом голубоватую руду и бросавшему ее в семидесятитонный самосвал. У экскаватора же стоял Степанов и о чем-то переговаривался с бульдозеристом.

— Доллары экскаватором черпаем! — крикнул Степанов, когда к нему подошли Рудаков с Северцевым.

Глядя снизу на поднимающийся уступами огромный цирк карьера, Северцев сказал Рудакову:

— Молодец Степанов, быстро раскочегарил стройку! Вспоминаю, как было ему трудно браться за незнакомое дело… Подобного опыта в стране вообще не было! А рассчитывать на опыт Запада не приходилось. И знаете, Сергей Иванович, почему прежде всего? Именно вот в этом деле… Ведь суть-то в том, что особенности наших алмазных месторождений и своеобразие их руд не позволили использовать практику мировой алмазной промышленности даже приближенно!

Рудаков нагнулся, поднял кусок голубой руды, повертел в руках. Увидел мутно-белое пятнышко, поцарапал ногтем.

— Алмаз?

Северцев взглянул и, утвердительно качнув головой, продолжал:

— Всё начинали сами… Нас пугали и большая глубина, и крутое падение кимберлитовой трубки, ее вмещающие породы после обнажения меняли свою структуру и прочность. Да и длинный ряд других проблем весьма усложнял решение многих вопросов, касающихся горных работ, у нас отсутствовали опытные и практические данные для такого рода условий. Спорили о мощности оборудования, машин… Но теперь, как видите, все сомнения позади! — улыбаясь, закончил он.

Подкатил очередной громадина самосвал и, попятясь, встал под погрузку. Открылась дверца кабины, низкорослый, черноволосый шофер легко спрыгнул на землю и кинулся к Рудакову:

— Сергей Иванович! Здравствуйте, Сергей Иванович! Помните меня?

— Федот Иптишев? Вот не ожидал встретить! Давно с Южного? — тряся руку Федота, спросил Рудаков.

— Однако десять лет. Я здесь еще в разведке работал бурильщиком, потом курсы шоферов кончил, самосвал дали, — любовно оглядывая своего великана, отвечал Иптишев.

Погрузка закончилась, уже следующий самосвал гудел, требуя уступить ему место. Иптишев взобрался в кабину, крикнул через окно Рудакову:

— Мне ехать нужно! При новой системе болтать нельзя, товарищи вздуют!

— У тебя, Сергей Иванович, везде друзья-приятели, — заметил Северцев, отгоняя комара, впившегося в мочку уха.

— На золоте вместе работали… Слыхал, что он сказал? Болтать нельзя: товарищи — не начальство, а товарищи! — вздуют… Не администрирование, а экономика!..

Они зашли в диспетчерскую. В светлой комнате у пульта управления с разноцветными лампочками сидела курносая девица в цветастом платочке и смотрела на телевизионный экран. Рудаков увидел на экране гигантский самосвал Иптишева у бункера фабрики, с задранным вверх кузовом. Девушка переключила камеру на экскаватор — он быстро поворачивал груженный породой огромный ковш. Потом на экране появился буровой станок.

— Почему стоите? — спросила по селектору девушка.

— Перебираемся на новую скважину! — громко ответил хрипловатый динамик.

— Поехали завтракать! Есть хочется, всю ночь не ели, — балагурил Степанов.

Он нагнулся, чтобы поднять выпавшее из кармана пиджака мятое письмо. Письмо было от Пихтачева. Старик писал, что скоро приедет, что Степанову небось трудновато без него… Виталий Петрович улыбнулся, разгладил письмо ладонью и бережно спрятал в задний карман брюк. Сев в машину, откинулся на спинку и закрыл глаза… Крошки гравия стучали под крыльями, потом перестали. Машина накренилась, вместе с ней накренился и он, и это означало, что они выехали на шоссе…

…За столом в заезжем доме Филин разливал всем чай, шутил, добровольно взяв на себя роль гостеприимного хозяина: ведь он представлял в комиссии министерство.

— Как с извлечением алмазов? — спросил Северцев Виталия Петровича.

— Теперь нормально, но пришлось нам солоно, когда вначале алмазы кололись и терялись в «хвостах»…

— Наши исследователи не учли тогда физико-химических особенностей этих руд: оказалось, что здесь не Конго, — пошутил Михаил Васильевич.

— И ваша технологическая схема морально устарела, — сказал Филин, не сводя глаз с Рудакова.

— Чем же именно она устарела? — насторожился Северцев.

— Подробностей я не знаю, но мельницы вы заложили в проект старые…

— К сожалению, нельзя монтировать оборудование, не выпускаемое промышленностью. Но замена семиметровых бесшаровых мельниц «Каскад» на девяти- или одиннадцатиметровые не меняет основу технологии. Оборудование будет совершенствоваться еще не раз, технический прогресс не собирается останавливаться, — возразил Северцев.

После завтрака поехали на новую обогатительную фабрику.

По бетонной дороге быстро выбрались за пределы города и, обогнав вереницу груженных голубой рудой самосвалов, устремились к огромному алюминиевому корпусу, издали похожему на застывший в синеватом океане айсберг.

— Сказочно красиво! — вырвалось у Рудакова.

— Причем дело не только в красоте и размерах этого здания, — вставил Северцев, — а в его «начинке»: для этой красавицы нашим институтом созданы специальные мощные мельницы, сепараторы, новая технологическая схема. Новое и в том, что строители сдали ее «под ключ»…

На лифте поднялись в дирекцию. Их встретил Девкин, повел гостей осматривать чудо-фабрику.

Рудаков вначале подумал, что эта фабрика и фабрика Кварцевого комбината внешне походили друг на друга как сестры-близнецы, но, приглядевшись, он заметил и различие — оно касалось их «начинки».

В доводочном цехе на столах лежали груды крупных камней. Рудаков выбрал самый крупный.

— По просьбе Михаила Васильевича мы дали ему имя «Валерия», — сказал Девкин.

Сергей Иванович вопросительно посмотрел на Северцева.

— В память о женщине-геологе, открывшей эти клады, — сухо пояснил Северцев.

— Очень романтично! — хихикнул Филин. И громко продолжал: — Крупные алмазы превратятся в бриллианты и станут валютой. Некоторые, помельче, пойдут на изготовление алмазного инструмента и буровых коронок. — Он впервые увидел эти алмазы, но уже считал себя специалистом.

Вышли на асфальтированный двор, и, глядя, как играет солнце на алюминиевых стенах фабрики, Северцев сказал:

— Знаете, что приходит на ум сейчас? Я вспоминаю, с каким злорадством зарубежная печать писала о том, что советские алмазные месторождения запрятаны богом далеко в тайге, где нет людей и дорог, где валят с ног метели и на морозе лопается сталь… Нашу алмазную промышленность называли «фикцией», предрекали провал строительства здесь по крайней мере на ближайшие полвека.

Подошел Проворнов, поздоровался, вынул из кармана пальто английский «Горный журнал» с яркой рекламной обложкой.

— Специально захватил для вас. А теперь они пишут, что Россия продолжает осуществлять быстрый прогресс в расширении добычи алмазов!

Филин ни с того ни с сего вновь заговорил о недостатках проекта, взглядом вызывая на разговор Проворнова, но тот потупил взор и отвернулся.