В субботу под вечер Виктор, как условились, зашел к Степановым, решив про себя, что сам поговорит со Светланиным отцом.

Виталия Петровича он застал на кухне — Степанов мастерил донку и рассказывал сидевшему напротив него парторгу Столбову о совещании в Центральном Комитете партии. Фрол слушал внимательно, машинально поглаживая русую головку своей пятилетней дочурки, доверчиво прижавшейся к нему.

— Я не помешаю? — спросил Виктор, оглядывая рыболовные снасти, разложенные по всему полу.

— От тебя секретов нет. На рыбалку с нами поедешь?

Виктор не любил этого занятия, считал его лишней тратой времени, но тут сразу же согласился — так легче будет уладить семейные дела!

Когда Виталий Петрович закончил свой рассказ, Столбов предложил собрать партийное бюро и проверить, как выполняются решения партийного собрания, которое проводил Рудаков. Фрол осторожно отстранил дочку, поднялся и, достав из кармана сложенные вдвое листы бумаги, попросил:

— Написал статью для «Горного журнала»… Посмотрите, пожалуйста, Виталий Петрович! Может, замечания какие будут…

— Хорошо. А о чем статья? — поинтересовался Степанов, перелистывая схемы и графики, приложенные к рукописи.

— О механизированном комплексе горных работ. Посудите сами: получили мы отличный экскаватор, двадцать тонн сразу черпает. А автотранспорта под стать ему нет… Десятитонный самосвал забирает только полковша. Пока он отъедет да второй подойдет под погрузку, экскаватор простаивает. Это все равно как землю с лопаты сыпать в чайные стаканы: неудобно, долго, половину просыплешь… А двадцатипятитонному самосвалу одного ковша мало. Незагруженный самосвал тоже гонять нельзя: себестоимость перевозок возрастает на двадцать пять процентов… Словом, и в том, и в другом случае гигант наш простаивает до трети своего времени. Я сам хронометрировал. Нашему экскаватору в комплексе нужен сорокатонный самосвал, тогда я еще на треть повышу производительность. Согласны? — закончил Фрол, попрощался и, взяв за руку дочку, ушел.

— Видал, какой теперь приисковый рабочий стал, в эпоху научно-технической революции? — с гордостью заметил Степанов. И, взглянув в окошко, с усмешкой добавил: — А вот и другой приискательский герой припожаловал…

В кухню тихо вошел рыжий Иван. Переминаясь с ноги на ногу, стал у порога и с виноватым лицом чего-то выжидал. Синий кровоподтек под левым глазом сделал неузнаваемым лицо Ивана, забинтованная рука его висела на перевязи.

— Привет инвалиду любви, — усмехнулся Степанов, не взглянув на пришельца. Директор уже знал, что после пьянки с Варфоломеем Иван забрел ночью к своей дроле Машке и та, укрывая у себя бухгалтера Истомина, выпроводила непрошеного гостя увесистой скалкой…

— Вчера я захорошел, верно, но сегодня — завязал. Может, какое снисхождение будет? — со вздохом спросил он наконец.

— Не будет, Иван, не будет. Благодари своего нового дружка Варфоломея! — мастеря удилище, ответил Степанов.

— Напраслину возвели на меня, а вы сразу стружку сняли. Лечился я, — мне знакомый фершал говорил, что все болезни в человеке получаются из-за недостатка алкоголя в организме. Обидно небось!

— Это я от тебя уже слышал. Ты думал, опять обойдется агитацией да пропагандой? Нет, друг, мошной держи ответ. Во сколько тебе, Иван, обошлась бутылка водки? — поинтересовался Степанов, подмигивая Виктору.

— Тринадцатый оклад — это сто восемьдесят, квартальная премия — девяносто, это будет уже двести семьдесят, да путевки лишили, тоже деньги немалые. Больше трехсот рублей пол-литра мне стоила, — горестно подсчитал Иван.

Виктор посмотрел на Степанова, ожидая разъяснения.

— Еще квартиру не считал — получишь ее, после твоего загула, в последнюю очередь: такое положение при экономической реформе установлено, — напомнил Степанов.

Иван помолчал, подумал и уже с порога спросил:

— Значит, железно? Приговор обжалованию не подлежит?

— Нет, Иван, хоть и жалко мне твоих денег. Помни: новая реформа выравнивает человека со всех сторон, — заметил Виталий Петрович, наматывая леску на рогатку.

Иван потоптался на месте, никак не решаясь уйти.

— Увольняться будешь? — поинтересовался директор.

— Теперь нет. От добра добра не ищут, — буркнул Иван и скрылся за дверью.

Виктор в душе осуждал Виталия Петровича: мог бы и простить человеку! Преступление-то невелико: лишку выпил… Степанов казался ему каким-то роботом, который отлично выполняет свою работу и совершенно безразличен к людским слабостям.

«В семье с таким железобетонным тестем будет трудно», — подумал Виктор, поглядывая в окошко на огород, где Иван спугнул воробьишек, с шумным гомоном клевавших красную рябину.

— Жалко мне и тебя, паря, — обратился Степанов к Виктору, — горняк, а в водяные подался, мутить воду на морском дне!.. Был бы ты мой сын, батогом бы дурь из тебя выбил!.. Не хочешь под землю — иди начальником драги, там тоже можешь мутить воду. По рукам? — протягивая свою ручищу, предложил он.

Виктор с еще большей опаской задумался о настырном характере тестя…

— Я уже выбрал свой путь, — раздраженно ответил он.

Степанов досадливо махнул рукой.

— Слабак ты, паря. А я думал — потомки должны быть во всем сильнее своих предков!

Виктор обиделся: Степанов разговаривает с ним так же, как с Иваном, забывая при этом, что нравоучения часто приводят к обратным результатам. Надо поставить будущего своего тестя на место. Как жить ему, Виктору, будет решать Виктор. Будет решать сам.

Наутро, когда ехали рейсовым автобусом, Виктор ни разу не взглянул на Степанова, злился на этот унизительный разговор. Светлана что-то говорила ему, он смотрел в окно, не обращая на нее внимания, будто и она, заодно с отцом, была перед ним виновата… А что, если она унаследовала характер папаши? Тогда придется с ней солоно….

У Черной заимки вылезли из автобуса. Осеннее солнце припекало по-летнему. Дорога сначала шла полем, потом круто поворачивала к берегу, в тенистую прохладу леса. На опушке стояло заброшенное зимовье. Стены избушки почернели, как после пожара, она осела набок, разинув черную пасть двери.

Степанов приостановился у этого места и задумался о человеке, который поставил в глухой тайге вот эту избушку, что сохранила, наверное, жизнь многим таежным путникам!.. Возможно, он был бродяга-золотоискатель, который первым начал искать золото на том месте, где сейчас Кварцевый рудник… Это была, разумеется, лишь догадка. Тайну тех лет хранили деревянные развалины.

Хорошо в дороге думается. Никто не отвлекает. Виталий Петрович прикидывал в уме, какой дополнительный фонд для предприятия будет теперь создан на Кварцевом руднике за счет сверхплановых прибылей… Получалась невиданная цифра! Половину можно израсходовать на постройку новой гидравлики, жилья, второго детского сада… И все это сверх плана…

Степанов обернулся — Виктор с сумкой и Светлана со связанными длинными удочками плелись вдалеке.

— Светланка! Несите сумку вдвоем за ручки! — крикнул он.

Но Виктор продолжал тащить тяжелую сумку один.

В лесу стало прохладнее. Вот бы устроить роздых, поваляться под кедром на мягкой игольчатой постели? Но и так Пихтачев, наверно, уже давно ждет их.

Над небольшим обрывчиком у реки показалась брезентовая палатка, за ней дымил костер: Пихтачев приехал сюда с вечера. И вот он сам смотрит из-под ладони в их сторону и, узнав, идет навстречу. Забрав у Светланы удочки, недовольно ворчит:

— Явились, пропащие души на костылях! Погодка-то — вёдро! Чаевничать, опоздуны, будете?

— Чаи гонять после станем. Поехали! — распорядился Степанов.

Виктор присел на рюкзак, стянул через голову голубую «олимпийку» и, повернув лицо к солнцу, застыл в блаженном оцепенении.

— Виктор, тащи рюкзак! — услышал он команду Степанова, но оставил ее без внимания: сегодня он, слабачок, будет, назло будущему тестюшке, все делать по-своему…

Вмешался Пихтачев: выдернул из-под Виктора рюкзак и отнес к лодке, рядом с которой стояли берестовые туески с медовухой и березовым соком.