— Варфоломей, якорь ему в глотку, точно, под заливом был, зато другие вкалывали дай бог, — поспешно согласился Пихтачев.
И, достав из планшетки еще одну бумагу, передал ее директору:
— Ты обещал — держи слово.
Степанов пробежал глазами длинный список и в левом углу бумаги написал наискосок:
«В приказ. 1. За досрочный пуск драги начислить поименованным работникам дражного участка премию в размере месячного оклада. 2. За простой драги премию снизить на 50 процентов».
— Неверную резолюцию нарисовал. Ты лиши напрочь Варфоломея, а других зачем обижать? — возразил Пихтачев, прочтя резолюцию директора.
— Давно следует всем отвечать за одного, и одному за всех, — поднимаясь, сказал Степанов и зашагал к конторе.
Пихтачев поспешил за ним, начав сызнова что-то доказывать директору.
Виктор не пошел с ними. «Надо сейчас же повидать Светку!» — решил он и, вскочив на подножку медленно проходившего мимо попутного самосвала, поехал на карьер, думая, что Светлана должна быть именно там…
Зачем он так спешил, Виктор не знал и сам. Но не повидать ее сейчас, немедленно, он просто не мог.
В огромном карьере-блюдце ее не было. Виктор подошел к знакомому бульдозеристу Ивану, намереваясь поговорить с ним о том о сем, но тот не стал поддерживать беседу.
— Извини, дружок! Теперь, при экономике, балакать некогда… Раньше в месяц я пять тысяч кубометров породы перелопачивал вот этим помощничком, — Иван пошлепал ладонью по корпусу тракторного скрепера, — а теперь уже восемь тысяч… Прощевай!
Шумно включая скорость, рыжий Иван успел еще крикнуть, что практиканты геологи сегодня получили задание взять пробы на хвостах новой драги, она отсюда километров пять…
Виктор вдруг задумался: а следует ли все-таки тащиться туда без дела, только затем, чтобы повидать ее? Решил было уехать в поселок. Но колебания были недолги. Он зашагал прямой тропой от карьера к дражному полигону.
Моросил противный осенний дождь, стекал каплями с плаща, глина налипала на ботинки, мешала идти. Вокруг стоял туман, неподвижный и упорный, словно дым в курилке. Виктор оглянулся — от карьера не осталось и следа, все исчезло, или притаилось где-то, или никогда не существовало вовсе. В тумане процокали лошадиные копыта и затихли впереди. Виктор подумал, что, верно, это Пихтачев верхом возвращается в свою бригаду.
Туман в лесу поднялся, Виктор стал различать тропу, обступившие его стволы кедров и пихт. Вот из драного тумана проступили синие горы, и Виктор с благоговейным удивлением глядел на них. Послышался скрежет металла о камень. Виктор сообразил, что драга близко. Из тумана выступила избушка, крытая тесом, около нее на сваленном кедре с необрубленными ветками сидели рабочие. Их собралось человек двадцать, они громко галдели — кого-то ругали.
Дражники были, как солдаты, в одинаковой одежде — резиновых, с высокими голенищами, сапогах, брезентовых брюках и куртках, фибровых горняцких касках. Одним лишь отличались они друг от друга — бородами. Тут были и седые, и огненно-рыжие, и козлиные, и лопатами…
В центре восседал Пихтачев. Перед ним стоял навытяжку сутулый Варфоломей. На шее старика торчал ярко-полосатый добротный шарф.
Пихтачев заметил Виктора, кивнул ему головой. Галдеж прекратился, все обернулись в сторону подошедшего.
— Причаливай, причаливай, гостем будешь! — пригласил Павел Алексеевич.
— Хотел бы драгу посмотреть, — придумал Виктор оправдание своему приходу.
— Это можно. Только погоди чуток. У нас тут свой трибунал заседает. Судим прогульщика, — пояснил Пихтачев.
— Точнее — товарищеский суд у вас, — подсказал Виктор.
— Он самый, — согласился Пихтачев.
И снова обратился к подсудимому:
— Ты сколько раз нам, друг ты мой Варфоломей, слово давал не хлебать на работе? А?
Вокруг опять загалдели. Послышались реплики:
— Тыщу раз.
— Ково там тыщу, мильён!
— И все до первого аршина водки.
— Что это за новая Мера для водки? — не удержался от вопроса Виктор.
— В аршине пятнадцать стопок по сто грамм шеренгой, — пояснил Пихтачев.
И, подняв руку, мигом установил тишину.
— Драга всю ночь простояла в субботу. Знаешь, сколько золота недодала?
Варфоломей молчал, склонив голову набок.
— Сказывай: с кем пил, кто тебе заморский шарф вырешил? — допытывался молодой рыжий бородач.
Варфоломей молчал, зыркая по сторонам глазами.
— Немец с ружейной фамилией, что буровой станок осматривал! Право слово, он! Я сам своими зенками видел, как он с Варфоломеем от Машки еле плелся ночью! — наседал рыжий.
— Верно, Зауэр. Он самый… Кто говорить про Варфоломея желает? — спросил Павел Алексеевич.
Дражники опять зашумели, перебивая друг друга:
— Знаем мы его сто лет, чего говорить о нем!
— Доброго не скажешь, решать давайте!
— Гнать его под зад коленкой!
— Хватит жевать онучу, заболтались лишку…
— Колготимся впустую.
— Давай приговор, и все тут!
— Слышал, что народ о тебе думает? Ну, говори, Варфоломей. Тебе последнее слово, — объявил Пихтачев.
Подсудимый осоловело захлопал глазами. И по-прежнему молчал.
— Ему небось кляп в глотку забили, — засмеялся рыжий.
— Ты что на меня матерщинными глазами смотришь?! Отвечай, когда начальство велит! — заорал Пихтачев.
Варфоломей через силу проговорил:
— Утык получился, верно. Немножко себе вчера позволил. Но нет такого права, чтобы без бумажки-акта, значит, постановлять. Расследовать надо, обратно, профсоюз спросить обязаны, инструкция есть такая. Газеты, обратно, читать надо… про чуткое отношение…
— Ишь ты… грамотей! — заметил Пихтачев.
— Все знает, прямо, как его… макулатурный работник, — поддакнул рыжий бородач.
— Какой? Какой? — снова не утерпев, переспросил Виктор.
Бородач растерянно посмотрел на Пихтачева, и тот за него ответил:
— По-вашему, значит — номенклатурный.
Виктор засмеялся, засмеялись и рабочие. А громче всех гоготал Варфоломей.
— У нас нет времени с тобой валандаться, на смену пора, золото добывать нужно. Так, значит, какое, народ, решение пропишем? — громко спросил Пихтачев.
— Премии нас лишил, окаянный! Вывезти шайтана на тачке!
— Верно! Кончать с нахлебником! Времена другие ноне подошли! — кричали со всех сторон.
Пихтачев поднялся. Подошел к Варфоломею.
— Считай — тебя нету. Это как бы зачерпнуть кружкой воды в пруду: никто и не заметит… Ребята, тащите тачку! — распорядился Павел Алексеевич.
Виктор встал, хотел пойти на драгу, считая, что необычный суд окончен. Но Пихтачев задержал его:
— Сиди до конца нашего приискательского суда. Потом в столице расскажешь про него. У вас в Москве нахлебников-то, я так смекаю, не меньше, чем в тайге! — закончил он под одобрительный смешок бородачей.
Двое стариков привезли тачку с железным колесом, на которой возили всякий мусор. Ее остановили перед Варфоломеем, и Пихтачев скомандовал:
— Ишь, дрожишь дрожмя, змея подколодная! А ну, садись!
— Алексеич, а мы за это самое не схлопочем?.. — с опаской спросил белый как лунь старик.
— Не боись! На Южном прииске я своими руками вывез одного такого паразита, — успокоил Пихтачев.
— Отвечать будешь, Алексеич. Ты ведь старшинка у нас временный, вроде Керенского. Ты такой же работяга, как мы, — насмешливо оглядев Пихтачева, предостерег Варфоломей.
Павел Алексеевич вскочил на валежину и, дернув Варфоломея за цветастый шарф, уже истошным голосом заорал:
— По-твоему, значит, работяга хуже чина какого, что портки в конторе протирает?! Да тебе известно, варнаку, что у меня образование незаконченное низшее, два класса церковноприходской школы прослушал? А подучи меня еще самую малость, я бы, может, директором стал. Ясно?
— Ково там дирехтором — министром! — поддержал рыжий.
Варфоломей, презрительно скривив лицо, буркнул:
