Но и дождь был недолгим. Тут же проглянуло солнце, в глаза ударил ясный свет, особенно ослепительный в белых стволах березовой рощицы, куда привела путников таежная стежка. Пестрая косынка Светланы то пропадала в логу, заросшем высоченной осокой, то вновь появлялась на пригорке.

Северцев думал: какая милая выросла дочурка у Виталия Петровича! И геолог из нее, видать, будет хороший…

Вспомнились свои молодые годы, вспомнилась встреча с Валерией… Разве забудутся когда-нибудь первые дни на проходке сверхударной штольни, куда он прибыл уже инженером! Только на восьмые сутки ранним утром поднялся он на дневную поверхность. И, сделав несколько шагов, упал в стог свежего сена. И заснул, как богатырь в сказке. Проснулся, когда солнце уже пряталось за лесом и облачное небо было алым. В красноватых лучах стояла незнакомая высокая девушка. Она что-то говорила ему. Северцев зажмурил глаза, потом снова открыл их. Видение не исчезло. Он вскочил, одернул смятую куртку.

— Кто вы? — спросил он.

— Геолог. Валерия, — улыбнувшись, ответило видение.

Так и остались на всю жизнь в его памяти большие карие глаза, ямочка на подбородке, маленькая родинка на горбинке носа и красная косынка, которая, казалось, готова была вспыхнуть, облитая алыми лучами…

…— Стан уже виден! — раздался впереди голос Светланы, и пестрая косынка опять нырнула в ложок.

Нудно мельтешила перед глазами мошкара. Казалось, что все вокруг дергается и болтается. Но совсем близко, на солнечной опушке леса, стояли, как подружки, три молоденькие пихты, протянув друг другу руки-ветви. Рядом с ними Северцев насчитал с десяток брезентовых палаток. Навстречу по узкой стежке быстро шел, почти бежал, кругленький человечек с огромной лысиной, обрамленной светлым пушком, он размахивал почти детскими ручками. Северцев сразу узнал ревизора из производственного отдела совнархоза. Ревизор чуть не налетел на Северцева. А увидев, кто перед ним, с возмущением закричал:

— Представляете себе? Вы только представьте себе!.. Этот сумасшедший выгнал меня. Выгнал! Сорвал окончание ревизии. Уж этого я так не оставлю! Придется ему ответить сразу за все его художества!..

Северцев сказал:

— Успокойтесь! Пойдемте к Степанову и разберемся во всем.

— Не пойду я к этому медведю! Нечего мне у него делать…

— Идемте, идемте.

По дороге ревизор жужжал и жужжал, как шмель, перечисляя все факты отмеченных им в акте нарушений финансовой дисциплины.

У трех молоденьких пихт-подружек встретил пришедших Виталий Петрович. Крепко, и вправду по-медвежьи, пожал руку Северцеву, профессора своим рукопожатием заставил зажмуриться от боли. Пригласил гостей в палатку. На ревизора даже не взглянул, будто того и не было с ними.

— Отдыхайте, небось уходились, — отдергивая полог, предложил Степанов.

В палатке две кровати-раскладушки, между ними канцелярский стол, заваленный листами ватмана с продольными и поперечными профилями разведываемого месторождения. У входа — ящики с пыльными образцами пород. В углу — двухкурковая централка.

Гости положили пиджаки на раскладушки. Северцев закурил, а Проворнов принялся перебирать в ящике обломки молочного кварца.

— Профессор, извините нас, но мы несколько минут будем заняты с ревизором! — выдыхая табачный дым, сказал Михаил Васильевич.

— Сделайте одолжение. А я пройдусь по стану, — ответил Проворнов и, низко нагнувшись, вышел через треугольное отверстие палатки.

Северцев внимательно посмотрел на директора. Тот с вызовом спросил:

— Что уставился? Не узнаешь, что ли?

— Ревизора выгнал? Правда? — Михаил Васильевич глубоко затянулся дымом и не спешил его выдохнуть.

— Правда. Выгнал, — с тем же вызовом ответил Степанов, потирая потные ладони.

— Все резвишься, старина… Пригласи сюда ревизора! — с трудом сдерживаясь, попросил Михаил Васильевич.

— Мне за вас стыдно… когда вы… подобными актами собираетесь поучать предприятия!.. руководить ими!.. — вскипел Степанов. — Что же дальше-то будет, я тебя спрашиваю?.. Молчишь?.. Это проще всего, дружище… — Степанов подошел к отогнутому пологу палатки, крикнул: — Товарищ ревизор, вас просит зампред!

Ревизор тотчас появился. Северцев указал ему на табуретку. Человечек достал из кармана пиджака сложенные вдвое листы бумаги, развернул их и заново стал перечислять все в них записанное.

— Согласен? — спросил директора Северцев.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Тогда с чем же ты не согласен?

Степанов усмехнулся, глаза у него весело заблестели.

— С технологическими замечаниями, если их так можно назвать.

Ревизор, чувствуя поддержку начальства, решил прижать директора:

— На обогатительной фабрике тоже неполадки. Процент извлечения золота из руд крайне низок, всего девяносто четыре процента, о чем мною записано в акте ревизии. Я думаю, что вы, Михаил Васильевич, предложите директору поднять процент извлечения к празднику Октябрьской революции минимум до ста пяти — ста десяти процентов. Это же не технология, а политика! — подняв кверху палец, назидательно закончил ревизор.

Наступило неловкое молчание.

— Вы кто, простите, по специальности? — переглянувшись со Степановым, спросил своего подопечного Северцев.

— Деревообработчик, — последовал ответ. Ревизор как-то съежился, его почти не стало видно, только лысина возвышалась над столом.

— Да, шутка горькая, — задумчиво проговорил Северцев. — Как бы это вам пояснить? У меня в кармане рубль, и я могу истратить девяносто четыре копейки, девяносто четыре процента наличности. Но, имея тот же рубль, я не смогу, при всем моем энтузиазме, истратить рубль пять или рубль десять копеек. Понимаете?

Ревизор молчал, и у Северцева было время подумать, что и он сам, наверное, несет подобную чушь при разговоре, например, с текстильщиками… Но что поделаешь, долг есть долг. Поэтому Северцев поспешно прочел Степанову никому не нужную нотацию на тему, что может и чего не может директор, и наконец, теперь уже с чувством исполненного долга, отпустил ревизора.

— Извини, Виталий Петрович! Но я был обязан «отреагировать», как говорят. Поработать над тобой, — усмехаясь, оправдывался Северцев. — Поверь, что я бюрократ поневоле…

— Знавал я в прежнем министерстве одного деятеля… сундук с клопами, иначе не назовешь его… но и он не идет в сравнение с этим пещерным человеком! — сказал Степанов, мотнув головой вслед ушедшему ревизору.

— Разве в нем дело? — возразил Северцев. — Дело куда страшнее: нарушена отраслевая специализация. А это неминуемо ведет к техническому параличу, застою.

Степанов согласно кивнул и добавил:

— А помнишь, Михаил Васильевич, наш спор в пятьдесят седьмом году в Госплане? Я тогда тебе доказывал, что в совнархозах потеряется специализация отраслей, а ты в ответ говорил о наступлении экономического ренессанса. Или забыл?

Северцев смущенно улыбнулся и, вздохнув утвердительно, кивнул.

Степанов сердито закончил:

— Вроде как дальше ехать некуда! Перманентная реорганизация нашего дела доведена до абсурда: отрасли разорваны на клочки… Что из Москвы слышно?

— После октябрьского Пленума ЦК работает большая правительственная комиссия. Говорят о двух вариантах — о расширении ВСНХ и превращении госкомитетов в его главки, говорят и о воссоздании министерств. Конечно, речь не будет идти о простом возврате к прежним министерствам — времена другие, условия другие, новые министерства не могут походить на старые. Началась дискуссия в печати по этому вопросу. Экономисты оживились… — Северцев вспомнил притчу Шахова о трех старцах и улыбнулся.

— А как будет называться новый хозяйственный центр? — спросил Виталий Петрович.

— Разве дело в названии — совет народного хозяйства или министерство? Назвать можно и так и этак. Дело пойдет на лад, когда предприятия получат настоящую самостоятельность в решении хозяйственных вопросов на базе хозрасчета… Вот каким образом! И еще на базе личной заинтересованности всех членов коллектива… Убежден, просто убежден, что половина вопросов, ныне так долго и трудно решаемых, отпадет сама по себе. Ну, что сказать? Поживем — увидим.