Чтобы успокоить ее, Валерия сняла трубку, незаметно прижав рычаг, громко сказала, чтобы прислали машину. После этого Аня согласилась лечь на диван. Валерия присела на стул, ожидая звонка Кругликова. Она была убеждена, что Иван Иванович, как только приедет с перевала, прежде всего позвонит сюда.

Аня спала неспокойно. Вскрикивала, металась по дивану, часто открывала глаза. Последний раз она не узнала Валерию, в глазах ее был испуг, она отвернулась к стенке. Потом спросила: почему нет машины, почему они до сих пор не уехали на перевал?..

Много передумала Валерия в эту ночь.

Что будет с Анной, если катастрофа у Чертова камня станет трагедией? Сможет ли выстоять в жизни Анна, как выстояла она?..

Только теперь до конца стало ясно Валерии, кем был всегда для нее самой Михаил. Всю жизнь она ведь ждала только его. Жила надеждой, что снова встретится с ним. А теперь, когда встретились, стала жить для него. Ничего не ожидая для себя, ничего не требуя и, кажется, ни на что не надеясь. Просто жила, старалась хоть в чем-то помочь ему. Чтобы ему было легче. Это стало ее счастьем. Горькое счастье? Нет. Это была огромная радость по сравнению с тем, что лежало позади. Она пережила потерю Павла, который жил для того, чтобы ей было легче. Но хватит ли у нее сил перенести эту — гораздо более страшную — потерю?.. Если нет Михаила, зачем, для чего жить дальше?..

Громко прозвенел в ночной тишине телефонный звонок. Валерия разбудила Аню. Та вскочила, подбежала к столу, взялась за трубку и отдернула руку. Валерии тоже было очень страшно снять трубку. Она заставила себя это сделать.

— Слушаю… Малинина. Иван Иванович? Как там?.. — И обернулась к Ане. — Живы!

У Ани подкосились ноги, она тяжело опустилась на стул и заплакала — теперь уже от радости. Валерия, закрыв глаза, перевела дыхание и продолжала слушать.

— Только поздно вечером, — говорил Кругликов, — нам удалось откопать сторожку. Там были Северцев и Барон. Они живы и почти здоровы. У Северцева сильно ушиблена нога, доктор подозревает в голени трещину. Михаил Васильевич может передвигаться пока только с помощью палки. Барон отделался ушибом головы, ложиться в больницу отказался и немедленно уехал на станцию. Плохо с Никитой: его пока не нашли. Он пробивался и непременно пробился бы, не будь второго обвала… Его ищут и найдут, но…

В конце разговора Валерия спросила:

— Почему не вернулся домой Северцев?

— Он приедет завтра. Завтра предстоит сбойка тоннеля, и я не смог уговорить Михаила Васильевича пропустить это событие. Такой уж он человек.

— Да, и ничто его не изменит, — подтвердила Валерия.

По тону этой фразы Аня внезапно поняла, что эта женщина любит Михаила… Значит, у них не простая интрижка… Ане стало страшно.

Она инстинктивно отодвинулась и подавленно прошептала:

— Он вернется?

— Вернется, — грустно ответила Валерия и, больше не сдерживаясь, разрыдалась.

Обушков поселился в гостинице в том самом номере, в котором когда-то жил Северцев.

С первого дня появления Василия Васильевича на комбинате положение его стало крайне затруднительным. Притворяться перед опытным врачом — дело совсем не простое. Обушков добросовестно пытался вспомнить перенесенные раньше болезни, но получалось неважно — он давно ничем не болел. Помнилось, лет пять тому назад болела поясница, стреляло в правую ногу, — врачи определили радикулит… Можно заболеть гриппом, но как быть с температурой? Притом врач начнет прослушивать, делать бесконечные анализы и довольно быстро все разоблачит. Можно подвести себя, а главное — Северцева… После долгих раздумий Обушков пришел к выводу, что лучшая болезнь для здорового человека все-таки радикулит: никаких температур и анализов, при осмотре можно жаловаться лишь на боль в пояснице, и лечение приятное — только прогревание. Словом, рецидив старого радикулита…

Врач вынужден был согласиться с диагнозом, поставленным самим больным.

Обушков добросовестно посещал больницу, где принимал через день кварцевые ванны. Но, к огорчению врача, чувствовал себя по-прежнему неважно.

Болезнь дала Василию Васильевичу много свободного времени. Он часто думал о сосновских делах и все больше убеждался, что Северцева сняли зря. Птицын уже запрашивал его телеграммой о ходе выполнения приказа по Сосновке, — Обушков ответил, что болеет и выполнить приказ пока не сможет.

Сегодня Птицын повторно потребовал отчета — по пунктам — о выполнении приказа, грозил привлечь к ответственности за саботаж. Угроза окончательно убедила Обушкова в том, что он не должен вообще принимать дела Сосновского комбината. И он тут же написал Птицыну: сославшись на ухудшение здоровья, известил, что для двух директорских кресел у него нет сил и на короткое время.

С этого момента у Обушкова кончились угрызения совести. Все сразу прояснилось. Он с легкой душой дожидался возвращения Северцева.

Василий Васильевич лежал на диване, читая книгу, когда в дверь его номера осторожно постучали. Он поднялся, надел пиджак, открыл дверь. В коридоре стояла Малинина.

— Заходите, заходите, гостьей будете, — предложил он.

Малинина вошла, присела на край дивана. Волнуясь, спросила:

— Почему не приехал Северцев? Он должен был вернуться еще вчера.

— Сам не знаю. Видимо, что-то задержало, — неопределенно ответил Обушков. Его самого очень беспокоила эта задержка.

Малинина сидела, дергая угол носового платка, зажатого в кулаке. Видимо, она хотела еще что-то сказать и не решалась. Они почти не знали друг друга.

— Я хочу просить вас, товарищ Обушков, — наконец заговорила она, — если можете, не выгоняйте меня сразу… Я понимаю! Просьбу мою выполнить не легко. Приказ министерства вас обязывает. Но поймите меня, что прошу ради дела… — Она подняла на Обушкова умоляющий взгляд. — Много сил я отдала разведке Сосновского месторождения. Мы пробурили тысячи метров разведочных скважин, прошли сотни шурфов, охватили поисковой разведкой десятки квадратных километров. Мы собрали богатейший материал, он совершенно изменит наше представление о Сосновке. Думаю — запасы руд, наверное, удесятерятся. Чтобы обработать этот материал, нужно время — по крайней мере еще два месяца. Поверьте, я уже третий месяц сплю не больше четырех часов в сутки. Но не успела закончить! К сожалению, наши физические возможности ограничены. Северцев не мог уйти с Сосновки, не закончив дороги, так и я не могу уйти, не подсчитав новых запасов. Поймите: другому геологу это сделать будет значительно труднее. Ему только на изучение материала, как и мне, потребуются годы. Подумайте: годы! — все более волнуясь, убеждала она этого мало знакомого ей человека, от которого, казалось ей, зависело, завершит она свою работу или нет…

— Я понимаю вас и обещаю сделать все, что смогу, — выслушав ее, заверил Обушков.

Она ушла.

Не один раз помянув крепким и витиеватым словом свое начальство, разгоняющее ценных работников, Обушков снова завалился на диван. Он обдумывал докладную записку в обком партии: молчать нельзя!..

Но подумать хорошенько так и не пришлось. В дверь опять постучали. Теперь явились мрачный Галкин и смущенная Борисова. Обушков поспешил помочь Борисовой снять пальто.

— У нас на Каменушке мужчины куда ухажеристей, всегда помогают дамам, — пошутил он.

— Спасибо, я сама. Оно у меня легкое, ветром подбитое, — ответила Борисова.

Галкин сосредоточенно разглаживал свои баки, никак не реагируя на шутку Обушкова.

— Да, мужчины у вас ужасно серьезные. Переезжайте, Мария Александровна, к нам на Каменушкинский рудник! Быстро просватаем! А то здесь вам грозит опасность остаться в вековухах, — продолжал в том же тоне Василий Васильевич.

Косясь на Галкина, Борисова отшутилась:

— Придется воспользоваться вашим советом!

Галкин с каменным лицом спросил Обушкова:

— Вы, по всей вероятности, поспешите отменить, как неверные, распоряжения и указания бывшего директора, касающиеся горного цеха?