— Девятые сутки поездом еду. Всю Азию пересек, теперь по Европе качу, а курорта что-то не видать. Поневоле запьешь! — оторвав невеселый взгляд от окна, проговорил Морозов и, почесав затылок, еще больше взъерошил и без того лохматые волосы.

— Базу подводишь, — улыбнулся Северцев. Встав, он достал сверху чемодан.

Морозов с любопытством пригляделся к нему: высокого роста, плечистый, Северцев управлялся с тяжелым чемоданом без всякого усилия.

— Могуч ты, Михаил Васильевич. Господь бог не обидел росточком, на гвардейский фасон скроил. Воевал небось в гвардии?

— Нет, в обыкновенной артиллерии… Пей, а с меня не взыщи, не буду, — сказал Северцев, извлекая из чемодана бутылку коньяка.

— А мне и подавно хватит, — все еще ежась, как от холода, отказался гость. Потом с неожиданной застенчивостью добавил: — Дома-то я, считай, почти не пью и здесь только для форсу мучился… Дескать, знай наших! Мы с Колымы… На материке наши все куражатся… — Он закурил, деликатно разгоняя ладонью папиросный дымок.

Северцев ощутил к нему сочувствие.

— Что с глазом-то? — спросил он.

— Известно что: на взрывных работах. Сам виноват, глупо рисканул. А в горняцком деле — ты это не хуже меня знаешь — баловать опасно… Осточертел мне Север, — внезапно вырвалось у Морозова. — Может, куда в другое место меня пошлешь?

— Если тебя начальство отпустит — пожалуйста. Горняки нужны везде.

На пороге купе показался лысый толстячок в бархатном халате, похожем на рясу. Он галантно поклонился, оскалив в улыбке два ряда золотых зубов.

— Пардон и тысяча извинений. Вы в преферанс играете?

Услышав утвердительный ответ, он, все так же улыбаясь, заключил:

— Прелестно. Разрешите пригласить?

— Что же, вечер долог, его нужно как-то коротать, — согласился Северцев.

— Давненько я пульку не гонял, — сказал Морозов.

Толстячок весело возразил:

— Знаем, знаем, как вы плохо играете. Гоголя читали.

Северцев перед зеркалом причесал поседевшие не по годам волосы и провел ладонью по высокому морщинистому лбу. С явным неудовольствием смотрел он на себя: лицо землистое, под глазами синие круги. Краше в гроб кладут. Измотан до того, что на лице один нос остался. В Москве нужно добиваться отпуска, а то еще хватит инфаркт, модная болезнь ответственных работников.

В коридоре было тихо. По-домашнему урчал самовар.

Путаясь в полах халата, толстячок провел Северцева и Морозова в последнее купе. Там уже все было готово для игры — бумага для записи, расчерченная жирными линиями, карандаши, две колоды карт, бутылка вина, яблоки.

В углу дивана сидел одетый в полосатую шелковую пижаму огромный, очень тучный человек с бычьей шеей. Он торопливо уписывал плитку шоколада, сдирая с нее серебристую обертку. Посапывая, он окинул Северцева приценивающимся взглядом. На Морозова глянул мельком, без всякого интереса.

Поздоровались. Сели за карты. Толстячок небрежно откинул полу халата и начал сдавать. На левой его руке красовался золотой перстень с крупным бриллиантом, игравшим всеми цветами радуги. Морозов не сводил с камня удивленных глаз. Заметив это, толстячок самодовольно разъяснил:

— Десять рублей стоит. По случаю купил. Это мой талисман, надеваю — только когда в карты играю. Приносит счастье. Правда, Сема?

Сема, рядом с которым обладатель перстня выглядел карликом, небрежно кивнул головой.

Вызвала удивление у Морозова и качающаяся на крючке шуба, подбитая бобровым мехом.

— Двадцать рублей отдал. Тоже по случаю… На нашем языке рубль тысячу стоит, — снисходительно пояснил толстячок удивленному Морозову.

Играли азартно, рисковали. К Северцеву карта не шла. При десятерной игре остался без трех, на мизере всучили две взятки. Толстячку, наоборот, везло. Он часто прикупал втемную и все равно выигрывал. Изредка они с Семой перекидывались только им понятными репликами: «Получать в Марьиной роще?»… «Условия те же?»… «Ты меня понял?»… Исходили эти реплики, собственно, только от толстячка, Сема кивал головой или мычал, издавая звуки, похожие на «угу».

Северцева начали раздражать эти бесцеремонные люди. После очередной реплики толстячка он резко заявил:

— Давайте распишем пульку и закончим игру. А то у вас секреты, и, видимо, не государственные.

— Торговые. Они тоже важны, — ответил толстячок.

Однако больше не заговаривал с Семой.

Игра шла в молчании. Только изредка все тот же толстячок замахивался картой и поддевал Сему возгласом вроде: «А как насчет козырной дамы?»… Если Сема брал взятку, толстячок высказывал свое впечатление весьма лаконично: «Во дает! Во дает!» — и при этом пытался подглядеть карты Морозова. Северцев предупредил:

— Карты к орденам.

Морозов же спокойно заметил:

— Слыхал я, что скоро карты стеклянные делать будут, чтобы, значит, игрок шею себе не выкручивал.

Пулька закончилась крупным выигрышем толстячка. Больше всех проиграл Сема. Он равнодушно отсчитал сотенные бумажки и молча удалился в коридор. Толстячок, скомкав в руке выигрыш, широким жестом показал на дверь:

— Всех приглашаю в вагон-ресторан, у нас принято играть на стол. Прошу.

— Поздно. Как-нибудь в другой раз, — отказался Северцев.

Поезд остановился у станции, залитой электрическими огнями. Михаил Васильевич надел пальто и вышел из вагона. Мокрый снег таял на ресницах, забивался за воротник, размочил и потушил сигарету. Вскоре появился и толстячок. На халат-рясу была надета внакидку бобровая шуба. Вид его привлек веселое внимание гулявших по перрону парней и девушек. Послышался перезвон гитары и голосистый девичий запев:

— Где вы живете в Москве? — беря под руку Северцева, спросил толстячок.

— Жил на Арбате, а пока был в командировке, дали новую квартиру, в Сокольниках. Так что, собственно говоря, не знаю, куда и ехать с вокзала.

— Поздравляю. Могу помочь обставиться…

Вырвавшийся из-под колес паровоза молочный пар тяжелым свистом заглушил толстячка. Когда свист прекратился, Северцев услышал:

— …Да-да, без барыша.

— Зачем же затруднять вас, я куплю в магазине.

— Вы, наверное, отлично разбираетесь в своем горном деле, но в торговле вы ребенок. Запомните: хорошие и дешевые товары без посредников не достать.

— Обманывать государство — рискованное дело, — покосившись на толстячка, усмехнулся Северцев.

— Во-первых, если не рисковать, то надо жить на шестьсот — восемьсот рублей зарплаты. Во-вторых, государство получает свое сполна. — Толстячок хихикнул. — Запомните: торговые работники фальшивых денег не печатают, кассовые сейфы не взламывают, выручку за товары сдают исправно и полным рублем.

— Подражаете Остапу Бендеру? Отъем и увод денег без нарушения Уголовного кодекса?

Толстячок уже громко рассмеялся:

— Сема, он же Немой, вот это Бендер наших дней. Я против него младенец.

— Ваш Сема действительно немой? — поинтересовался Северцев.

— Он великий молчальник. Бизнес у нас нужно делать молча. Зато когда заговорит, каждое его слово стоит дороже тысячи. — Толстячок зачем-то перешел на шепот.

— А откуда все-таки у вас бриллиантовые перстни, младенец? — спросил Северцев.

— У хлеба не без крох. Подарки людей, которым я даю жить, — натужно улыбаясь, ответил толстячок.

— А за чей счет существуют эти люди, которым вы даете жить? За ваш?

— За счет трех «п»: потребитель, пересортица, перепродажа…

Радио объявило об отправлении дальневосточного экспресса. Свет станционного фонаря медленно заскользил вдоль состава. Задрав длинные полы халата и смешно выпятив круглый живот, толстячок вприпрыжку помчался к вагону.

…Поезд приближался к Москве. Пассажиры, стоя в коридоре, смотрели на мелькавшие в окнах подмосковные дачи, с нетерпением отсчитывали последние километры пути. Укутывая шарфом двойной подбородок, толстячок подошел к Северцеву.