— Новые запасы уже больше недели находятся у вас в главке, — заметил Северцев.

Геолог ответил:

— Возможно, возможно. Но я их еще не видел.

Северцеву стало ясно, что этот вопрос никого из присутствующих не интересует, и, когда Стеклов предоставил слово ему, он выступать отказался, сославшись на то, что главный инженер проекта все уже сказал. Произошла заминка.

— В горной науке, — начал Никандров менторским тоном, — за последние годы усиливается тенденция к переоценке соотношений подземных и открытых работ в сторону последних. Поэтому с точки зрения этой тенденции предложение товарища Северцева является прогрессивным. Однако любая научная тенденция должна проверяться в конкретной производственной обстановке. Мы же никаких доказательств действия этой тенденции в сосновских условиях пока не имеем. Мы готовы поверить на слово автору. Но, к сожалению, речь идет о новых больших капиталовложениях при реконструкции рудника, еще не амортизировавшего затрат на его строительство. Может быть, следует подумать о новых системах подземных работ на Сосновском руднике, прежде чем торопиться с его коренной реконструкцией на открытые работы? Представляемый мною институт может включить в план своих научных работ подобную тему: например, применение системы с массовым обрушением руды.

— Нашел топор под лавкой… Да эта система у нас введена почти повсеместно! Мы говорим сейчас про открытые работы, а наука нам — про Ерему. И пока Никандровы будут в науке, от нее польза будет только им, а не производству, — с возмущением сказал Северцев и поднялся.

— Сие от вас не зависит, — нагло улыбаясь, бросил Никандров.

— Неправда, доберутся и до вас, грызунов от науки, — забирая со стола свою папку, ответил Северцев.

— Я попросил бы тебя держаться в рамочках, — сказал Птицын, но Северцев даже не взглянул на него и зашагал к двери.

— Минуточку, товарищ Северцев! — остановил его Стеклов. — Значит, мы ни до чего не договоримся. Видимо, все же нужно провести вначале научную работу по возможным системам отработки подземным способом, а уж потом проектировать открытые. Да и зачем мы будем сейчас решать, когда скоро у Сосновки будет новый хозяин? — подвел итоги Стеклов.

— В этом вы правы — надо надеяться, что новый хозяин и решать будет по-новому, — согласился Северцев.

Выйдя из министерства, он решил пройтись пешком. Был ясный, лунный вечер. Тротуар пересекали синеватые тени деревьев и фонарей. Так хорошо было на улице! С неохотой вспомнил Михаил Васильевич о завтрашних делах: с утра нужно купить билет на самолет, днем сидеть в главке при рассмотрении плана. План утвердят. Кроме вскрышных работ по карьеру. Этот вопрос придется решать с новым хозяином.

Михаил Васильевич торопился с отъездом. Толкаться в министерстве больше не было смысла.

Только одно задерживало его в Москве — встреча с сыном. Каждый вечер проводил он у себя в номере, ожидая звонка. Виктор должен был уже вернуться из дома отдыха, но все не звонил. Спрашивать о причине Анну не хотелось — слишком неприятным было последнее объяснение…

В вестибюле гостиницы Михаил Васильевич купил талон на междугородный разговор и заказал Сосновку. Соединили быстро. Подошла Валерия. Разговор сразу начался с упреков: нельзя же так задерживаться, столько молчать, заставлять нервничать!.. Михаил Васильевич спросил: почему она не приехала на защиту комплексных запасов? И вдруг в голосе Валерии его поразили явно прозвучавшие нотки ревности, когда она сказала, что не хотела мешать его встречам с домочадцами… Он, как мог ласково, пристыдил ее, попросил передать несколько поручений Шишкину и сказал, что завтра вылетает.

Походив по комнате, Михаил Васильевич сел за стол, написал заявление в народный суд о разводе. Изложил только главные обстоятельства дела. Долго думал о дополнительных доводах, но, ничего не придумав, заклеил конверт.

Настроение у него, надо сказать, было подавленное. Он не мог уловить — что именно, но что-то растревожило его после разговора с Валерией. Почти физически угнетало теперь уже неотвратимое приближение бракоразводного процесса. Сегодня он сжигал мосты…

Чтобы отвлечься от тяжелых раздумий, он решил написать статью — сегодняшняя стычка с Никандровым обязывала его немедленно выступить. Но он заколебался — стоит ли ему, производственнику, вторгаться в науку, к которой он не имеет никакого отношения? Что он может сказать корифеям, по чьим книгам в свое время учился, готовясь стать горным инженером? Но больно было сознавать, что горная наука отстает от многих насущных требований промышленности.

Он начал писать. О том, что шахты и рудники, оснащенные передовой горной техникой, накопили богатый опыт в области горного искусства, но этот опыт очень мало отражается в работе научных институтов. Причина — слабая связь научных работников с горной практикой.

Он подробно разобрал одну научную работу, которую ему недавно прислали на отзыв. В своем ученом труде соискатель докторской степени доказывал, что существуют предельные нормы проходки одним забоем. Прибегая к длинным математическим выкладкам, он из этих вычислений выводил соответствующую формулу, претендовавшую на незыблемость. Северцев забраковал эту работу, поскольку располагал точными данными: скоростные горнопроходческие бригады на многих шахтах вдвое перекрывали теоретические расчеты докторанта. Получив отрицательный отзыв, ученый муж разразился письмом, в котором утверждал, что проходчики наверняка ошиблись в замерах: формула его не может быть оспорена, ибо математику он постиг в совершенстве…

Хуже всего, что такого рода ученые труды — не единичные прорухи, которые, в конце концов, еще могла бы себе разрешить мудрая старушка наука… Распространение в горной науке чисто «математического» направления, почти схоластическое оперирование отвлеченными уравнениями, придумывание различных формул, с помощью которых люди, очень далекие от практического горняцкого опыта, пытаются решать все проблемы, — явление опасное, и прежде всего для самой этой науки…

Работу прервал телефонный звонок. Он поспешно снял трубку. Молодой, неокрепший басок попросил к телефону Михаила Васильевича… и не успел он ответить, как сын узнал его:

— Папа, это я. Здравствуй.

— Витюшка, милый! Куда ты запропастился? Я несколько дней жду тебя. Откуда звонишь? — обрадованно спрашивал Михаил Васильевич.

— Из автомата. Шел к тебе, но задержался… — запнувшись, ответил сын.

— Иди скорее, я жду!

— Я не приду к тебе, папа, не жди меня. Счастливого пути. Мама тоже желает тебе всего хорошего. Прощай. — И голос Виктора исчез.

Некоторое время Михаил Васильевич неподвижно сидел у аппарата.

С начала мая установилась жаркая погода. Быстро просохли таежные дороги. В каких-нибудь два-три дня покрылись цветом бесчисленные кусты черемухи. Воздух наполнился ее медовым ароматом.

Вечерами по реке разносилось кряканье перелетных уток, большими стаями ночевавших в залитых высокой водой плавнях.

Северцев был очень доволен: протянись еще неделю весеннее бездорожье, и пришлось бы из-за отсутствия крепежного леса останавливать рудник! Комбинат работал крайне напряженно: нехватка крепежника лихорадила рудник, а он, в свою очередь, нарушал ритмичность в загрузке обогатительной фабрики… В дремучей тайге сидели без леса!

Такое нелепое положение объяснялось тем, что крепежник для комбината главковские снабженцы «занарядили» из соседней области, причем его оттуда отгружали с опозданием и малыми количествами; ближайшие же к Сосновке леспромхозы гнали лес на Урал.

Сколько ни воевал Северцев с таким «планированием», а пришлось ему открывать свои лесозаготовки… Лес собственной выделки был хуже и значительно дороже леспромхозовского, но рудник не остановишь!

Северцев попросил помощи у областного комитета партии. Яблоков обещал вскоре приехать на Сосновку. И намекнул, что ждет только решения сессии Верховного Совета о перестройке: тогда все утрясется.