— Что-то я вас не понимаю… — Северцев постарался изобразить на своем лице ответную улыбку.

— В кошки-мышки пацаны играют, а нам с тобой не по два и не по три годочка… Кто меня ограбил? Кто у меня энергию отнял?! — сразу перейдя на «ты», наступал хозяин.

— Энергия у вас есть лишняя… Зачем же Сосновке свою станцию строить?

— Лишнего в хозяйстве нет ничего… Я станцию построил, а энергию дядя забрал… Ловко!.. Небось опять что-нибудь присмотрел? Говори сразу: что еще приглянулось? — сердито спросил Пнев.

— Все нравится. Кроме воздуха, — попробовал укорить его Северцев. — На трубы-то, если по-хозяйски, нужно бы уловители поставить: от такого едкого дыма даже деревья зачахли…

— В тайге деревьев много, чего их жалеть. В самой Москве у Киевского вокзала воздух от Дорхимзавода не чище нашего. Сам жил, знаю… Дела у нас поважнее: можно сказать, господа бога за бороду схватили… — Пнев показал на стоящее за ним красное бархатное знамя, на развернутом полотнище которого золотыми нитками было выткано: «Переходящее знамя Совета Министров». — А ты про трубы!

Северцев поздравил директора с большим успехом комбината. Пнев снисходительно поблагодарил.

После этого Михаил Васильевич рассказал ему, зачем, собственно говоря, приехал. Пнев слушал внимательно, часто мигая подслеповатыми глазами.

— Верно! По нашим дорогам только лешим бродить, они, говорят, чертовски выносливые… Был я недавно на рыбалке у Чертова камня, аж под самой Сосновкой, — так проклял все на свете! Последние двадцать километров пешком топал… — пустился он в воспоминания.

— А зачем же так далеко на рыбалку ездить? — видя, что разговор все равно уходит в сторону, спросил Северцев и закурил папиросу.

Пнев разжег длинную трубку.

— В здешнем округе рыбы нет. Всю потравили наши сточные воды, — попыхивая трубкой, спокойно разъяснил он.

— А мы в свое время на Каменушке построили очистительные установки для промышленных стоков и больше не загрязняли водоемов. Почему не притянули вас за эти художества к ответу?..

— Откупаемся! Нам министерство ежегодно планирует миллион на штрафы… — посмеивался Пнев.

— Постройте очистительную установку! Она не больше миллиона стоит…

Пнев отрицательно покачал головой и ткнул через плечо пальцем на переходящее знамя: мол, есть дела поважнее.

— Странно, что областные организации мирятся с таким варварским уничтожением природных богатств! — раздраженно заметил Северцев.

— А что они могут со мной сделать? Пусть у себя в промартелях порядки наводят, а к нам нос не суют. Мы сами с усами. Советую и тебе держаться с достоинством, знать себе цену. Она у нас с тобой всесоюзная, — поучал Пнев. — Районные организации начнут у тебя клянчить: дай то, дай другое, помоги и выручи… Не поддавайся им, не то Москва быстренько снимет тебе голову с плеч. Всегда помни: районные деятели тянут в одну сторону, министерские — в другую. Каждый из них по-своему прав, неправ только один директор. Смотри в оба, а то быстро подкуют! Вот и приходится вертеться между двух огней — на уступки району идти только тогда, когда жареным запахнет. У райкома есть одно сильное воздействие на нашего брата — партийное взыскание, его избегай!

— Мысли весьма оригинальные, — отметил Северцев. — Но вернемся все-таки к дороге: будем строить? Помогать будете?

— А на какие шиши строить? Денег-то и у тебя и у меня на нее нет, — усмехнулся Пнев.

— Найдем! Мир не без добрых людей. Яблоков, например, уверен, что вы поможете транспортом, дорожными машинами, экскаваторами — все это у вас есть в избытке, и вы без ущерба для себя можете поделиться, — уговаривал Северцев.

Пнев вскочил со стула и забегал вдоль стола.

— Яблоков, говоришь, уверен?.. Привыкли местные деятели разевать рот на чужой каравай. Недавно экскаватор у меня для соседского известкового карьера просили, так я им ответил на высоком уровне: «Наша промышленность производства средств производства относится к ведущей группе «А», поэтому партия и правительство дают нам все в первую очередь, и допускать перелив наших механизмов в вашу группу «Б» мы не можем»… Эту антипартийную практику, сказал я на бюро райкома, давно пора кончать, попрошаек надо наказывать. Проглотили райкомовцы молча мою пилюлю, пока больше не беспокоят.

— Уровень действительно высочайший… Если бы я не знал, что у вас два лишних экскаватора целых три года простаивают и ржавеют! — Северцев поднялся, решив, что пора восвояси.

— Да я без Москвы килограмм гвоздей другому ведомству передать не могу, а тут — экскаватор!.. Да лучше пускай он весь проржавеет у меня на дворе! Проще его, голубчика, списать, чем на месяц передать местной промышленности: за это меня министерство мигом обвинит в разбазаривании основных средств. Вижу сам, что по-хозяйски так не поступают, вредничаю, но по закону! А что делать — головы запасной у меня нету!» Понятно? — уперев руки в бока, возражал Пнев.

Северцев пошел к двери, в душе кляня себя последними словами за этот визит.

— Уже и обиделся!.. Куда ты? Погоди, соседушка, — догоняя его, спохватился хозяин. — Дам я тебе на твою дорогу экскаватор и машины, пусть пропадет моя буйная головушка!.. А денег и людей не проси. У меня их нет. Будь благодарен, грабитель, и за то, что я обещал. Так я и с Яблоковым договорился. Ну, по рукам? Только ради знакомства уступаю…

Северцев пожал его цепкую, жилистую руку. Пнев с явным недоумением осмотрел гостя и осуждающе сказал:

— Как говорят, ни славы, ни денег дорога эта тебе не сулит… А ты в нее мертвой хваткой вцепился…

— Когда ждать экскаватор и машины?

— Как только начнешь строить, — усмехаясь, ответил Пнев.

Он был уверен, что денег сосновцы не найдут и дорогу в этом году строить не будут.

Поняв улыбку, Северцев холодно распрощался.

Из приемной он позвонил на аэродром. Новости были мало приятные: ненастная погода задержала вертолет в Сосновке, ожидают его только утром.

У Северцева оказалось много свободного времени. Он решил заночевать у Никиты.

Не захотел Михаил Васильевич просить у Пнева машину и пошел к смолокурке пешком: до захода солнца было еще долго.

На дороге он немного поголосовал, пытаясь остановить проходившие мимо грузовики. Наконец около него затормозил самосвал. Шофер-горбун согласился подвезти до развилки дорог, к рухнувшему весной мосту, намекнув при этом на сто граммов.

Покачиваясь в кабине на неровном, с вылезшей пружиной, сиденье, Северцев, кажется, впервые задумался всерьез над злободневным вопросом руководства промышленностью. Раньше, до столкновения с Птицыным и Пневым, подобная проблема для него, можно сказать, не существовала — хотя бы потому, что он слепо верил в непогрешимость заведенных порядков.

Ему были, конечно, известны десятки инструкций предписаний и распоряжений, сковывавших инициативу производственников и непомерно раздувавших права центральных организаций, но он смотрел на это как на неприятную отрыжку военных лет. Теперь он как бы пристальнее вгляделся в этот порядок вещей: война давно кончилась, а отрыжка продолжается… Не зря советовал Сашин подумать, как от нее избавиться! Правильно, что сокращают разбухший аппарат министерства, хорошо, что расширяют права министра, но с ними укрепляют и ведомственные барьеры, возводимые министерствами… Через эти барьеры не в силах перепрыгнуть даже местные партийные органы, и Пнев остается тем же Пневым. Формально он прав. Прав формально и Птицын… А государственные дела страдают от их «правоты».

Северцев понимал, что укрепление министерств приводит к усилению ведомственной чересполосицы, но он не видел путей разрешения этого противоречия: не крушить же министерства, не ломать же то, что четверть века так старательно укрепляли? Да и можно ли допускать такое предположение? Ведь успехи у нас повсюду огромные: Каменушка, химкомбинат, Сосновка, Черноярск — живые примеры только для одного небольшого района бывшей кандальной Сибири…