— Скажу тебе откровенно, мне очень не хотелось уезжать. Комбинат мы построили хороший, но недоделок еще там много, и мне за них даже стыдно перед тобой. Я-то рассчитывал сам все подобрать, как говорят, навести полный порядок. Но не успел. Отозвали обратно, — с сожалением признался он.

В кабинете уселись на мягком диване. Петр Иванович вывинтил из янтарного мундштука погасший окурок, швырнул его в корзину для бумаги, потом постучал мундштуком о спинку дивана, поднес к глазам, посмотрел в отверстие на свет, вытер мундштук и спрятал его в карман. Теперь можно было продолжать начатый в столовой разговор.

— Народ там сильный, с сосновцами будешь горы ворочать. А вот с начальством придется тебе поработать, я не успел. Беда наша — нехватка инженеров на производстве. Спасибо тебе, что еще подослал хороших людей из главка. Частенько новая техника оказывается отданной на откуп малограмотным практикам, а специалисты в управлении комбината сидят: там должности лучше, платят больше. Со скандалом передвинул я человек десять в цехи, но этого мало, очень мало… Шишкин очень неорганизованный человек, за все сам хватается, мешает работать другим. Нужно его заставить заниматься техникой по-инженерному. Заведующий горным цехом Орехов не справляется с работой, следует подобрать ему что-нибудь попроще. Новый секретарь парткома Кругликов — человек толковый. Впрочем, ты его знаешь лучше, чем я. Помогай главному геологу Малининой. Работник золотой, но неудачница в личной жизни: у нее с мужем трагедия. Между нами, я пытался здесь выяснить, что с ним и где он, отвечают: ничего не известно, даже дело затеряно…

Петр Иванович взял со стола коробку «Казбека», предложил папиросу Северцеву. Михаил Васильевич закурил, думая об удивительном совпадении яблоковских характеристик с его собственными представлениями.

Теперь заговорил он — о дороге, о смете, об углубке шахты, о споре с Птицыным. Просил совета: с чего начать? Следует ли ему рисковать — лезть в драку?

Яблоков долго обдумывал слова Северцева. Покачал головой:

— Дело сложное, Михаил Васильевич… Проект ты недавно утвердил сам. Оснований для пересмотра его сегодня нет: новые запасы руд еще не подсчитаны. Углубка же шахты включена в план капитальных работ этого года. Формально Птицын совершенно прав… Строить дорогу за счет шахтных средств нельзя. Это называется преступным нарушением финансовой дисциплины. Со всеми вытекающими отсюда последствиями для нарушителя. Кроме всего прочего, банк дорогу финансировать не будет. Он отпускает деньги только по утвержденной смете и плану капитального строительства… В одном ты прав: дорога нам нужна до зарезу… — Яблоков замолчал, подошел к телефону, положил руку на трубку.

— А разве правильно угрохать в шахту миллионы рублей, чтобы через год или два эту шахту вообще ликвидировать?

— Я лично верю Малининой, что новые запасы будут. Но пока это все-таки прогнозы, а прогнозов недостаточно, чтобы менять проект. Ведь по этой самой причине и ты утвердил проект углубки шахты? — посмеиваясь, отпарировал Яблоков.

— Нужны бумажки! Без них людям веры нет… — вздохнул Северцев.

— Дело в том, что комбинат подчинен Москве, а она далеко. Обком не может вмешиваться в работу союзных предприятий. Может советовать, может просить — и только. Подчиняйся Сосновка нам — вопрос решили бы по-твоему… Погоди!.. Попробую-ка я поговорить с Птицыным!

Он снял трубку и попросил вызвать Москву. Соединили быстро. Разговор получился тоже не слишком долгий. Птицын выслушал доводы Яблокова и сказал:

— Северцеву не следовало утверждать проект углубки шахты. Нужно было оттянуть решение еще на год, когда будут получены точные данные о новых запасах руд. Сейчас изменить что бы то ни было я не могу. Народнохозяйственный план сверстан и утвержден, его нужно только выполнять. На строительство дороги денег нет, будем ее иметь в виду на следующий год.

Яблоков предложил строить дорогу на кооперативных началах — Сосновскому комбинату, химкомбинату и трем ближайшим колхозам.

— Об этом следует подумать и посоветоваться. Ответ я сообщу позже, — пообещал Птицын.

Михаила Васильевича заинтересовало предложение Яблокова. Он попросил Петра Ивановича переговорить с директором химкомбината Пневым: тот может выделить людей, строительные машины, экскаваторы, автотранспорт!

Яблоков тут же вызвал химкомбинат. Пнев жаловался на бездорожье, ругал дорожный отдел райисполкома за бездеятельность… однако к яблоковской идее отнесся с прохладцей: дороги строить химкомбинат не обязан. Денег у него нет, людей не хватает даже основным цехам. Передать дорожные машины, транспорт он тоже не имеет права без разрешения своего министерства. Прежде всего он должен переговорить с Москвой.

Повесив трубку, Яблоков усмехнулся:

— Пнев никогда и ни по какому вопросу не согласится с районом и областью, он всегда напоминает, что подчиняется только Москве. Есть у нас в области несколько таких директоров на союзных предприятиях. Без Москвы они, видите ли, не могут… «Министерство запрещает» — излюбленный ответ на любую, самую пустяковую просьбу… Знаешь что? Заезжай-ка ты сам к Пневу: познакомься, поговори как директор с директором! Если захочет, крепко он может помочь.

— И меня, Петр Иванович, в главке тоже быстро обучили все «запрещать». Ведь прав у главка «разрешать» мало, вот и запрещает все подряд. И беда-то в том, что все это делается якобы во имя государственных интересов. Пытался я было доказать в министерстве, что бесхозяйственность не в интересах государства, — ответ один: убытки планируются, — значит, законны. Это же преступно. — В глубоком раздумье сказал Северцев.

На следующий день Петр Иванович обрадовал Северцева: ночью он звонил министру, тот обещал содействие. Хочет снять деньги с любого предприятия, не осваивающего их, и передать Сосновскому комбинату для строительства дороги. Что касается проекта горных работ, то, не зная его, министр, естественно, не мог ответить, нужно ли проект переделывать, — он поручит разобраться в этом вопросе своему заместителю.

— Как видишь, Михаил Васильевич, хотим тебе пособить. Но сделали пока не ахти сколько. Как говорится: хотенья много, а могутности нет… Вопрос-то ясный, а боюсь, что, как только пойдет он блуждать по бесконечным министерским инстанциям, затемнят его так, что куда там! Ты вот скажи кому-нибудь, будто из Москвы в Киев через Владивосток ездишь… Не поверят да еще осмеют. И правы будут! А когда срочные дела путешествуют по маршруту наподобие этого, считается, что вроде иначе и нельзя, — посетовал Яблоков, прощаясь с Михаилом Васильевичем.

На обратном пути Северцев завернул к Пневу.

Проезжая берегом бурной горной речки, он еще издали приметил кирпичные трубы, изрыгавшие густой желтый дым. Огромные заводские корпуса были сплошь покрыты желтоватой пылью. Облаком висела она над сгрудившимися у речки домиками поселка и отступившей в горы тайгой. Едкая эта пыль мешала дышать, от нее першило в глотке. Облегчение наступало, только когда ветер менял направление и начинал дуть в сторону гор. Даже деревья не выносили этого чада: они чахли, теряли листву.

Северцев застал директора одного. Пнев что-то прикидывал на счетах, стуча костяшками. Он подслеповато сощурил глаза, разглядывая незнакомого посетителя. Северцев представился. Пнев приветливо заулыбался и стал еще более внимательно присматриваться к нему. Михаил Васильевич в свою очередь с интересом вглядывался в странное лицо этого человека. У Пнева очень далеко вперед выдавался костлявый подбородок. И Михаил Васильевич с трудом подавлял невежливую улыбку при мысли о том, что в профиль этот подбородок, наверно, поразительно напоминает костыль, которым железнодорожники крепят рельсы к шпалам.

— Соседушке почет и уважение, — жестом приглашая располагаться в кресле, возгласил Пнев. — Рад познакомиться о таким шабром, что сумел опутать самого Пнева! — Он поднял над головой длинную жилистую руку и рассмеялся. Потом еще раз окинул гостя оценивающим взглядом и с ухмылочкой изрек: — Такому молодцу только с кистенем под мостом и сидеть, на большой дороге людей грабить.