Удивил однажды Славку ее дедушка, когда отец привез ее в Болотки на январские каникулы. Как-то утром перед завтраком он сказал ей потихоньку:

- Ты досыта не наедайся. Мы с тобой в лесу по-настоящему позавтракаем. Как это у англичан называется, ланч?

- Ленч, дедушка.

- Пусть ленч. Наберем грибов и шашлычки с колбаской организуем.

У Славки округлились глаза.

- Зима ведь, дедушка! Снег лежит.

- Дед Мороз мне не указ, внучка. Я сам дед древний, - усмехнулся Потехин и уже серьезно пояснил: - Зима нынче с оттепелями. Снег по-настоящему только день назад лег. Так что будь покойна, найдем грибков на закуску.

Хотя мороз был чуточный - три градуса, Славку обули в валеночки, надели на нее дубленый полушубчик, который до нее бог знает сколько девочек носило - сносу ему не было, дали дубленые же рукавички и повязали шалью. Грибов они набрали не только на закуску, но и домой две корзины принесли: большую - дедушка, маленькую - внучка. Грибы эти, как опята, росли на пнях и даже прямо на стволах деревьев светло-коричневыми сростами. Их и назы-вают зимними опятами, хотя правильное название у них, сказал Потехин, мудреное и красивое - фламмулина бархатистая. Ленч они, как и летом, устроили под шатром рослой ели, куда снегу не нанесло - метелей еще не было. Зимняя теплинка показалась Славке ярче и веселее летней и, конечно, желаннее, а зимние опята - вкуснее всяких летних грибов.

- Ну, это тебе так по зиме, с необычки чудится, - возразил дедушка. - Но вообще-то гриб этот добрый и вкусный, посочнее летнего опенка будет.

- Жалко, что мы на Новый год не посидели!

- А чего не приезжала?

- Елка была в школе, дедушка. Я Снегурочку изображала.

- А чем не Снегурочка? Очень даже похожа! - Старик Потехин помолчал, подбрасывая в теплинку сухие сучья. - А про Новый год не жалей. Мы еще встретим его под этой елкой. Глядишь, и сам Дед Мороз с двенадцатью месяцами к нам в гости пожалует.

Когда Славке вспоминался ее прадед-дедушка Потехин, ей всегда сначала виделся зимний лес, темнозеленая ель, одетая снаружи еще и мягкой снеговой шубой, теплинка, весело играющая золотисто-багровыми язычками пламени, и неповторимые потехинские глаза, внимательно глядящие на нее с затаенной улыбкой. И слышался его негромкий глуховатый голос: «А про Новый год не жалей. Мы еще встретим его под этой елкой». Порой Славке вспоминалась эта удивительная зимняя грибная охота и завтрак под согретой теплинкой заснеженной елью с улыбкой, как доброе воспоминание о минувшем ярком, но не всегда безоблачном и радостном детстве. А порою ей до слез становилось жалко своего летнего дедушку, пропавшего в одночасье в болоткинских лесах. Нет, не удалось им посидеть зимней ночью под живой елью с костер-ком в тот таинственный миг, когда на смену утомленному старому году является его полный сил новорожденный собрат. Так и не удалось! Не пришлось.

Повзрослев, Славка не утратила любви ни к третьей охоте, ни к грибной еде. Напротив, она всегда скучала в городе по неторопливым, полным древних, как сам род человеческий, собирательных радостей грибным походам. Поэтому, заглянув в балаган и убедившись, что там все в порядке, Славка бросила свой рюкзачок на лавку, взяла с полки складной нож, плетеную корзинку и отправилась за грибами. Здесь, на необитаемом острове, их было полно. Едва она сделала несколько шагов, как со стороны Болоток послышалось три приглушенных двухкилометровым расстоянием ружейных выстрела. Сначала один, послабее, а затем дуплет, погромче. Если бы ветерок не тянул порывами от Болоток в сторону острова, Славка, может быть, и не услышала бы этих выстрелов. А так - услышала. И сердце ее заныло. Конечно, в округе водилась боровая и болотная дичь, и охотники до нее, не особенно считаясь с установленными правилами, постреливали ее в любое время года. Но почему выстрела было три? И почему сначала прозвучал негромкий, будто пистолетный, а словно в ответ - ружейный дуплет? Может быть, сначала Нилыч стрелял из своей «гюрзы», а потом уже по нему стреляли из охотничьего ружья? И вдруг Славка с облегчением вспомнила, что у «гюрзы» был глушитель, пистолет не стрелял в звуковом смысле этого слова, а негромко с присвистом кашлял. Нет, не такой человек Горов, чтобы позволить кому-то подловить себя на пулю-дуру. Нет, не такой! И все-таки сердечко Славки ныло тихой тревогой. И грибы она собирала без особого удовольствия - наполняла корзину разногрибьем, вот и все.

Игорь проснулся в странной позе: он сидел на плетеном стуле, уронив голову на скрещенные руки, покоившиеся на обеденном столе. Голова была тяжелой, как это бывает после приличной попойки. Игорь тронул ее, поморщился и, точно умываясь, провел ладонями по лицу. С недоумением и тревогой он огляделся и с некоторым усилием понял, что он спал в беседке, густо увитой плющом, что стоит во дворе дальней дачи Осипа Когана в Болотках. Громкий всхрап заставил его повернуть голову. Рядом с ним прямо на земле, посыпанной желтым песком, сладко спал Вова, положив голову на скрещенные руки. С захолонувшим сердцем Игорь сунул руку в карман, в котором должен был лежать браунинг, - пусто! Не было и «узи», который по идее должен был висеть на его плече.

- С добрым утром, Игорек, - услышал он голос за своей спиной. - Выспались?

Вскочив на ноги, Игорь обернулся и увидел человека, который просил называть его Ником и подсунул ему ледышки вместо алмазов во время обмена. Ник крепко взял его за плечо, истинно железной была эта хватка, и заставил опуститься на стул. Игорь смотрел на него затравленными глазами и бестолково бормотал:

- Вы?.. Как?.. Не понимаю!

- Между тем все очень просто, - спокойно сказал Ник. - Пить надо меньше.

- Но я не пил!

- Пили. Вдвоем с Вовой вы почти литровую бутыль смирновской водки одолели - на донышке осталось.

Только теперь Игорь отдал себе отчет в том, что на столе и правда стоит бутылка «Смирнофф», а водки в ней - на донышке, на два пальца, не больше. Рядом с ней стояло два граненых стакана и тарелка, на которой стояла солонка и лежали огрызки свежих огурцов и томатов.

- А поскольку закуска была слабовата, - меланхолично продолжал свои пояснения Ник, - вы оба надрались до положения риз и, вместо того чтобы нести исправно караул, заснули мертвецким сном.

- Я не пил! - взвизгнул Игорь, потея от страха перед гневом Вербы, который тот обрушит на него, когда узнает об этой истории.

- Пили как лошадь. А что не помните об этом - вполне естественно: заурядная алкогольная амнезия. В таком состоянии порою убийства совершают и потом ровнехонько ничего не помнят.

- Не пил я, - теперь уже тихо и потерянно повторил Игорь, - не мог я пить! Как вы этого не понимаете?

- Пили, не пили - какая разница? Как это говорится, важен не метод, важен результат.

Игорь вгляделся в спокойное лицо Горова и с ненавистью произнес:

- Это ваши штучки! Как я сразу не догадался? - Впрочем, пыл его тут же угас, и он тоскливо пробормотал: - Кранты мне теперь.

Горов выдержал паузу и доверительно проговорил:

- Хотите, я помогу вам немного отмыться? Подброшу вам, так сказать, спасательный круг.

Игорь с затеплившейся надеждой во взоре поднял склоненную голову, помедлил и спросил:

- И что я должен буду сделать?

Горов согласно кивнул:

- Вы правильно оцениваете ситуацию, Игорек. Кое-что сделать придется.

- Говорите, - обретая уверенность, сказал парень.

Серые глаза Горова насмешливо прищурились.

- Торговаться я вам не позволю. Сначала «да» или «нет» по поводу моего предложения. Потом остальное.

- Да, конечно. Что мне остается?

- Вот именно. Кто стоит над Виктором Эдуардовичем? Или, скажем, не над ним, а рядом с ним, но стоит авторитетно и уверенно.

Игорь проглотил слюну и с невинными глазами спросил:

- С Виктором Эдуардовичем? Кто это?

- Бросьте, Игорь. Вы отлично знаете, о ком идет речь, - о Вербе, вашем хозяине.