И тогда я поняла, что мы даже не победим в этой битве — что мы просто не сможем победить.

Думаю, Митрайет тоже знала. Она мягко сжала мое плечо. Тоже плакала. Только тихо.

Вернулся четвертый охранник и начал обыденно переговариваться с друзьями. Мы ждали. Тишину нарушали разговор солдат, рыдания женщины и стоны мужчины с раненной рукой. Однако других шумов не было — лишь звуки ночи на берегу реки, ветра в голых ветвях, течения воды под разрушенным каменным мостом.

Джули подняла голову и что-то сказала, от чего солдаты начали смеяться. Думаю — клянусь, мы не могли ее слышать, но я клянусь, что она заигрывала с ними. Или делала что-то вроде. Один из них подошел и тронул ее дулом винтовки, словно проверяя кусок мяса. Затем присел и схватил ее за подбородок. Задал ей вопрос.

Она укусила его. Он жестко прижал ее лицо к дороге и вскочил на ноги, но едва успел навести на нее дуло винтовки, один из охранников засмеялся и остановил его.

— Он сказал не убивать ее, — прошептала Митрайет. — Если они убьют ее, будет не так... весело.

— Она сумасшедшая? — зашипела я. — Какого черта она его укусила? Сама под дуло подставляется!

— Именно, — согласилась Митрайет. — C’est rapide... Быстрее. Никакого веселья для нацистов.

А затем прибыло подкрепление. Два военных грузовика с брезентовыми бортами, с полудюжиной вооруженных солдат в каждом. И даже тогда мы не были в катастрофическом меньшинстве. Они начали выгружать мешки с песком и доски и сумели вытянуть автобус из того провала, в котором тот оказался, перевернуть его и уложить доски над дырой в мосту, чтоб могли проехать грузовики.

Но едва приготовившись загрузить грузовики, они получили отпор. Не только от нас. Некоторые из пленных ожили — горстка мужчин, которые не были скованны цепями, просто побежали, нырнули в канаву по ту сторону дороги и, к счастью для них, угодили прямо к Полу и его людям, которые направили их под мост к лодкам. Им в спины последовала череда новых выстрелов от пары солдат, а люди Пола начали стрелять в ответ. Пол приказал расправиться со снаряжением, и на минуту стрельба стала настолько ожесточенной, что я знала — два выстрела из моего маленького револьвера останутся незамеченными. Я нацелилась в цепи. Двойное нажатие, два быстрых выстрела в одну цель. Цепи лопнули, словно воздушный шарик — я едва могла поверить в такую удачу. И двое мужчин, которых мне удалось освободить, тоже побежали.

Когда попытался бежать еще один, солдаты убили его, словно грабителей банков в американских фильмах про гангстеров.

Когда побежали первые люди, охранник, на которого напала Джули, прижал ее, пяткой наступив на затылок — не давая ей ни шанса. Она упорно боролась и получила за это удар от того, кто приказал не убивать ее. К этому времени, когда некоторые заложники были убиты, некоторых погрузили в грузовики, а некоторые сбежали, на земле осталось лежать лишь семеро живых людей — Джули, прижатая ногой охранника, и две другие женщины. Двое из оставшихся мужчин были скованы лодыжка к лодыжке. И теперь немецкий капрал, или кем бы он ни был, главный из прибывшего подкрепления, решил преподнести стоящий урок — нам за то, что пытались освободить их заложников, а узникам за то, что возжелали свободы...

Он бросился к лежащим, а именно к тем двум, что были скованы, и вздернул их на ноги. А увидев, что Джули заслужила особое обращение от мужчины, державшего ее под каблуком, поднял и ее, подтолкнув, чтобы она встала рядом с другими двумя — один из них крепкий работяга, а второй — симпатичный юноша моих лет, оба оборванные и потрепанные.

Джули тоже была ободрана. На ней все еще была та одежда, в которой она прыгнула с парашютом — серая шерстяная фланелевая юбка и роскошный парижский пуловер с алыми китайскими фонариками, теперь уже с дырами на локтях. Ее волосы сияли золотом в искусственном свете, дико завиваясь по спине. Лицо — кожа да кости. Будто... будто она состарилась на пятьдесят лет за восемь недель — острое, серое, хрупкое. Мертвый отголосок Джейми, когда я впервые повстречала его в госпитале. Но еще более тощая. Она выглядела словно дитя, на голову ниже, чем самый низкий из мужчин, стоящих подле нее. Любой из этих солдат мог схватить и подбросить ее в воздух.

Трое узников в ряд. Командир отдал приказ, и охранник, держащий Джули, прицелился в младшего из мужчин и одной пулей ранил его прямо между ног.

Парень взвизгнул и упал, а они снова начали стрелять в него — сначала в один локоть, затем в другой, а потом опять подняли его на ноги, все еще визжащего, и заставили идти к грузовику и залезть внутрь, после чего вернулись ко второму мужчине, так же выстрелив ему в пах.

Мы с Митрайет рухнули на колени, задыхаясь от ужаса, бок о бок под прикрытием кустов и темноты. Джули стояла, съежившись под лучом прожектора, белая, как лист бумаги, и пустым взглядом смотрела прямо перед собой. Она была следующей. Она знала это. Мы все знали. Но они еще не закончили со своей второй жертвой.

Когда они выстрелили ему в локоть, а затем еще раз туда же, чтобы окончательно раздробить кость, мой и без того хрупкий самоконтроль испарился, и я разрыдалась. Я не могла управиться со слезами, во мне будто что-то сломалось, как в тот день, когда мы пошли помогать наводчику в Майдсенде и нашли мертвых мальчиков. Я разразилась громкими, булькающими рыданиями, плача словно ребенок.

Ее лицо — лицо Джули — ее лицо вдруг засветилось, словно рассвет. Радость, облегчение и надежда — все сразу, и она вмиг снова стала красивой, собой, прекрасной. Она услышала меня. Узнала мои крики страха. Она не посмела окликнуть меня, не посмела вмешаться — самая отчаянная беглянка Ормэ.

Они снова выстрелили во второго мужчину, раздробив вторую его руку, и он потерял сознание. Им пришлось тащить его в грузовик.

Джули была следующей. Вдруг она дико рассмеялась и закричала, громко и отчаянно:

— ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ, ХАРДИ! Поцелуй, БЫСТРЕЕ!

Она отвернулась, чтобы было легче. И я ее застрелила. Я видела, как вздрогнуло ее тело — от выстрела ее голова дернулась, словно ей дали пощечину. А затем ее не стало.

Не стало. Один миг полета в зеленом солнечном свете, и небеса вдруг стали серыми и мрачными. Потухла, словно свеча. Была, но теперь нет.

Я продолжу писать. Потому что то был не конец. То была даже не пауза.

Офицер поднял с земли другую женщину вместо Джули. Эта обреченная кричала нам по-французски: «ALLEZ! ALLEZ!» Уходите, уходите. «Résistance idiots sales, vous nous MASSACREZ TOUS!»

ГРЯЗНЫЕ ИДИОТЫ ИЗ СОПРОТИВЛЕНИЯ, ВЫ ПОГУБИТЕ ВСЕХ НАС

Я понимала, что она говорит, даже со своими школьными знаниями французского. И она была права.

Мы побежали. Они последовали за нами, стреляя в спину. Пол и его люди стреляли в спину им, прячась за стенами моста, поэтому им пришлось переключиться на тыловое нападение. Побоище. ПОБОИЩЕ. Половину из нас, в том числе и Пола, разнесли в клочья под мостом. Остальные же вернулись к лодкам и отправились вниз по реке с пятью беглецами, которых нам удалось спасти.

Когда мы отдалились от берега и на весла пересел кто-то другой, мне больше не оставалось ничего, кроме как склониться к коленям, разваливаясь на куски. Это продолжается до сих пор. Не думаю, что когда-либо смогу собраться воедино снова.

Митрайет нежно разжала мои пальцы, обхватывающие Кольт тридцать второго калибра, и забрала пистолет. Она прошептала:

— C’était la Vérité? — Это была Верити?

Быть может, она имела в виду «Это была правда? Это правда произошло? Последние три часа были реальны?»

— Да, — прошептала я. — Oui. C’était la vérité...

Не знаю, как я продолжала идти. Просто должна была. Должна была, потому и шла.

Изначально, когда мы надеялись, что у нас будет двадцать четыре человека, которых нужно перевезти и спрятать, идея состояла в том, чтобы переправить их на противоположный берег, а там разделить на меньшие группы, по двое-трое. Затем мы собирались разделиться сами, чтобы сопроводить их по пересеченной местности к всевозможным ангарам и коровникам, прежде чем взяться за более сложную задачу — безопасно вывезти их из Франции через Пиренеи или Ла-Манш. Но сейчас у нас есть лишь пятеро беглецов, а нас осталось лишь семеро, поэтому всем хватило места, чтобы за один заход добраться до виллы на том берегу реки. Митрайет приняла решение держаться вместе. Не думаю, что когда-либо замечала, будучи настолько поглощенной собственными страхами и переживаниями, что она была второй, после Пола, в команде.