Митрайет снова пыталась напоить меня успокоительными каплями несколько минут назад — полчаса забвения. Но на этот раз я собралась с силами и хочу писать. Быть может, я приму их позже.

Думаю, что приму. Закончив, я больше не захочу помнить

Отчет об инциденте

Попытка саботажа моста через реку Пуату на дороге Тур-Пуатье с намерением остановить немецкий военный автобус, перевозящий двадцать четыре французских и союзных заключенных, среда, 1 декабря 1943

Нам удалось. К тому же, мы проделали огромную дыру в мосту, что не позволит им выслать кого-то через железнодорожный вокзал в Туре

НЕНАВИЖУ ИХ НЕНАВИЖУ ИХ...

Я должна помнить Пола — Пола, которого я тоже ненавижу.

Он был великолепен. Я должна это признать. Все спланировал на лету, придумал, пока мы ехали. Резня была не его виной. За час он собрал армию из дюжины мужчин и двух женщин. Мы спрятали велосипеды и машину — все ту же Ситройен Розали. Понятия не имею, как владельцу удалось сделать так, чтоб машину не узнали и не арестовали, да и староват он для такой работы. Мы прятали машину в гараже, хотите верьте, хотите нет, принадлежавшем одной милой героической старушке, которая жила одна в вилле на берегу Пуату со стороны Тура. Она выращивала розы, в честь которых назвали миссию. Мы припарковали нашу машину позади ее, которая весьма удачно оказалась больше и новее Розали, поэтому все выглядело так, будто наша машина была ее предыдущей, которую она по ненадобности скрыла под пыльным полотном. Велосипеды мы спрятали в заброшенных конюшнях под двадцатилетним сеном.

Потом мы одолжили ее лодки. Одна красивая, тиковая гребная лодчонка девятнадцатого века и два каштановых канадских каноэ. Очень кстати для нас. Мост находится выше по течению от дома — какое-то время назад они здесь препятствовали движению, поэтому леди находилась под строгим наблюдением. Надеюсь, у нее не будет слишком много неприятностей снова — хотя на этот раз она, похоже, избежала их. Мы были осторожны.

Как бы безбожна я ни была, я молилась, чтобы ей это сошло с рук. Очень похоже на рябь в пруду — никогда не стоит на месте.

Так или иначе, мы погрузили взрывчатку в лодки — не думаю, что смогу в подробностях описать, какие материалы мы использовали, поскольку ответственной за это была не я, следовательно, даже внимания не обратила — и в темноте двинулись в сторону моста. Около часа пришлось плыть на тихих веслах. Вы наверняка читали о таком в историях про пиратов — уверена, в «Питере Пэне» был момент, где они плывут на тихих веслах. А может, даже в Ласточках и Амазонках. Английское лето и школьные каникулы теперь кажутся такими далекими. Видимость была кошмарной — всю реку окутал туман. Но мы справились. Установили взрывчатку на мосту и стали ждать.

Что пошло не так? Я не знаю, правда, не знаю. Это не была ловушка. Мы не были в меньшинстве, не сразу. Думаю, наши ставки просто были выше, чем у немцев. Разве мы не должны были догадаться, что они будут более безжалостными, чем мы? Но как это можно было предугадать? Ведь жалости в нас не было.

Что пошло не так... Возможно, было слишком темно — мешали ночь и туман. Туман был так же полезен, как и вредил, — он прятал нас, но закрывал обзор. Должна была быть четверть луны, хотя какая-то польза, но небо затянуло тучами, и мы действовали вслепую, пока не появился тюремный автобус со сверкающими фарами.

Эта часть прошла по плану — мы вывели его из строя за минуту. Мы довольно хорошо спрятались в прибрежной поросли — иве, ольхе и тополе, покрытом омелой. Нас скрывали высокие увядающие сорняки и туман. Наша маленькая бомба не нанесла вреда никому, кроме моста и автобуса. Взорвалась решетка радиатора, но фары не задело, да и аккумулятор, по всей видимости, не пострадал, потому что было достаточно светло, чтобы Пол и владелец Розали сумели изрешетить три колеса.

Водитель вышел из машины. Затем вышел охранник. У них были фонарики — оба обошли автобус, исследуя повреждения и ругаясь.

Пол снял их с помощью автомата, как уток на ярмарке. Пока все это происходило, я лежала, беспомощно скрутившись калачиком, и прикрывала голову руками, пытаясь унять стучащие зубы, поэтому все пропустила. Прирожденный солдат, чтоб его. Рейд на самом деле очень похож на битву. Это война. Война в миниатюре, но все еще ВОЙНА.

Из автобуса вышли два других охранника и сделали несколько выстрелов по кустам. Митрайет пришлось сесть на меня, чтобы я не раскрыла нас, до того сильно я вздрагивала. Наконец Пол врезал мне по голове.

— Соберись, Киттихок, — зашипел он. — Ты нам нужна. Ты очень меткий стрелок, но никто не ждет, что ты кого-то убьешь. Сосредоточься, хорошо? Они сейчас попытаются все починить. Попытайся вывести из строя их оборудование.

Я сглотнула и кивнула. Не знаю, увидел ли он мой кивок, но переместился обратно на свою позицию под мягко шуршащими ветвями ивы и болиголова, рядом с водителем Розали, и они подстрелили еще одного охранника.

Выживший охранник нырнул обратно в автобус. Последовала зловещая тишина — минуту-другую ничего не происходило. Затем четверо оставшихся солдат вывели всех узников из автобуса и заставили лечь рядком лицом вниз посреди дороги. Все это происходило в луче прыгающего света от фонарика, поэтому мы не посмели стрелять, боясь попасть в одного из наших.

Мы не видели лиц — нельзя было ничего сказать о пленных, ни возраста, ни пола, ни того, как они были одеты, но по тому, как они двигались, было видно, что некоторые из них были напуганы, а некоторые вели себя вызывающе, кто-то был связан по ногам между собой. Закованным в цепи было тяжело добраться до дороги, они то и дело спотыкались друг о друга, пока вылезали из автобуса. Когда всех уложили один к одному, словно сардин в банке, посреди дороги, один из охранников застрелил шестерых прямиком в голову.

Все произошло ТАК БЫСТРО. Этот ублюдок крикнул нам что-то по-французски. Митрайет зашептала мне на ухо все, что смогла перевести:

— Месть... двое за каждого убитого... Если мы убьем...

— Я поняла, поняла, — прошептала я в ответ. — Je sais.

За каждого убитого нами они будут убивать двоих. Расходный материал в виде заложников.

Трое охранников держали пленников на прицеле, в то время как четвертый пешком пошел вниз по дороге — думаю, в поисках телефона.

Мы ждали. Патовая ситуация. Было кошмарно холодно. Пол и несколько других мужчин быстро посоветовались и решили обойти мост, напав на охранников со спины. Осталось всего трое, плюс тот, что ушел за помощью, — казалось абсурдом, что мы не сможем справиться с ними.

Но у них было восемнадцать беспомощных заложников, скованных по ногам.

И одной из них была Джули. Или, возможно, как волновалась я тогда, ее уже застрелили. Невозможно было сразу сказать. Но затем охранники установили переносной прожектор, подключив его к аккумулятору автобуса, и осветили узников, после чего сразу стало понятно, что лишь некоторые из них — женщины, и что все выглядели истощенными. И среди них, прямо посредине, была та, которую я искала — копна светлых волос и свитер цвета осенних листьев. Ее руки были накрепко связаны за спиной чем-то похожим на кабель, поэтому она упиралась лицом в землю, в то время как остальные опирались на руки. Но она не была в конце ряда; не была одной из тех шестерых, которых только что убили. Она тихо дышала, ждала. Дрожала от холода, как и все мы.

А мы все ждали, кажется, не менее часа. Охранники убедились, что в них трудно прицелиться. Они двигались, не прекращая, и светили фонариками нам в лица — или туда, где, как они считали, наши лица находились — иногда ослепляя нас. Только потом я поняла, что сгрызла ногти на руках до крови в ожидании запланированного нападения Пола. Но его все не было. Трое немецких солдат устроились так, что всегда смотрели в разных направлениях, а один из них всегда целился в заложников. Мы просто не могли подобраться к ним. Одна из женщин, лежащих на дороге, начала рыдать — наверное, просто потому, что замерзла, — и когда мужчина рядом с ней попытался обнять ее, охранник прострелил ему руку.