— Нет, — чрезвычайно спокойно ответила Мэдди.

Они все скорчились на грязном полу вокруг карт и горящих окурков. Было уютно, насколько может быть уютно в аду. Низко над землей пролетел самолет, осыпая взлетную полосу пулеметным огнем; погребенные под землей на расстоянии в четверть мили, железные стены все равно дрожали.

— Неслыханная удача, что сегодня не моя смена!

— Жаль тех несчастных.

— Не поделишься зонтиком?

Мэдди подняла взгляд. Рядом с ней, в свете мерцающей свечи и одной-единственной газовой лампы, присела девушка-оператор, та, которая говорила по-немецки. Она была воплощением женского совершенства и героизма даже в мужской пижаме, которые выделили для ЖВВС, свободная коса светлых волос была небрежно переброшена через плечо. Все остальные растеряли свои заколки, но у Квини они в определенном порядке лежали в кармане пижамы и явно не окажутся на ее волосах до тех пор, пока она не вернется в постель. Тонкими пальцами с идеальным маникюром она предложила Мэдди свою сигарету.

— Как жаль, что я не прихватила зонт, — аристократичным, хорошо поставленным голосом с оксфордским акцентом протянула она. — Отличная идея! Переносная иллюзия защищенности и безопасности. Не найдется местечка для двоих?

Мэдди взяла сигарету, но не сразу подвинулась. Она знала, что на милашку Квини порою накатывали приступы безумия, во время которых она могла украсть солодовый виски из столовой офицеров КВС, и была уверена, что тот, кто набрался смелости изображать вражеского радиста в самый острый момент, был вполне способен насмехаться над той, кто заливалась слезами каждый раз, когда слышала выстрелы. На военном аэродроме. Во время войны.

Но Квини не собиралась насмехаться над Мэдди, скорее наоборот. Мэдди немного подвинулась, и под зонтом освободилось место для еще одного человека.

— Замечательно! — радостно воскликнула Квини. — Как черепахи. Нужно делать такие же, только из стали. Позволь мне подержать его...

Он осторожно разжала дрожащие пальцы Мэдди и разместила зонт над их головами. Мэдди затянулась предложенной сигаретой. Попеременно искусав ногти и выкурив заимствованную сигарету до полоски бумаги и кучки пепла, она наконец перестала ощущать дрожь в руках. Мэдди хрипло произнесла:

— Спасибо.

— Да не за что, — сказала Квини. — Почему бы тебе не сыграть этот раунд? Я прикрою тебя.

— Кем ты была в мирное время? — обыденно спросила Мэдди. — Актрисой?

Миниатюрная радистка разразилась ликующим смехом, но все еще стойко держала зонт над головою Мэдди.

— Нет, мне просто нравится играть роли, — сказала она. — Знаешь, я поступаю точно так же с нашими мальчиками. Играю во флирт. На самом деле это так скучно. Если бы не война, я училась бы в университете. Я не успела закончить даже первый курс. Поступила на год раньше на второй семестр.

— Что изучала?

— Немецкий. Это очевидно. В той деревне в Швейцарии, где я ходила в школу, говорили на нем, точнее, на местном диалекте. И мне понравилось.

Мэдди рассмеялась:

— Ты была невероятна сегодня днем. Сделала все блестяще.

— Я бы не справилась, если бы ты не указывала мне, что говорить. Ты тоже справилась блестяще. Ты была рядом ровно тогда, когда я нуждалась в тебе, все понимала без единого слова. Именно ты принимала все решения. Мне всего лишь нужно было быть внимательной, но каждый день я только и делаю, что слушаю. Мне никогда не приходилось принимать решения. Сегодня мне нужно было только читать твои записи.

— Тебе нужно было переводить!

— Мы сделали это вместе, — сказала ее подруга.

—

Люди сложны. В каждом сокрыто намного больше, чем вы можете представить. Каждый день вы видите кого-то в школе или на работе, в столовой, делитесь с ними сигаретами или кофе и говорите о погоде или воздушном налете прошлой ночью. Но вы никогда не обсуждаете, что самое противное когда-то сказали матери, или что целый год притворялись похищенным Дэвидом Бэлфуром²¹, когда вам было тринадцать, или о том, что вы делали вместе с пилотом, похожим на Лесли Говарда²², когда остались наедине в его койке после танцев.

Никто не спал ни в ночь налета, ни на следующий день. В то утро мы были сильно заняты восстановлением взлетной полосы. Мы не были к этому готовы, у нас не было ни инструментов, ни материалов, и мы мало походили на строительную бригаду, но без взлетной полосы Майдсенд КВС были беззащитны. Как и Великобритания, по большому счету. Но нам удалось.

Задействованы были все, даже пленный немец — думаю, он был довольно встревожен своей судьбой в качестве военнопленного и был рад провести день, разгребая кучи земли вместе с двадцатью другими пилотами вместо того, чтобы быть пересланным в неизвестное официальное интернирование, ожидающее его. Помню, как мы все склонили головы на минуту молчания в память о его погибших товарищах, прежде чем приступить к работе. Не знаю, что случилось с ним после.

Квини спала в столовой, положив голову на стол. Она, должно быть, собрала волосы, прежде чем выйти на взлетную полосу для камнеуборочных работ, и уснула, даже не успев вынуть ложку из чашки с чаем. Мэдди села напротив нее с двумя свежими чашками чая и одной заледенелой сдобной булочкой. Не знаю, откуда она взялась. Должно быть, кто-то припрятал сахар на случай прямого удара по аэродрому, когда всем нужно будет взбодриться. Мэдди рада была увидеть, как невозмутимая радиооператор опустила свою браваду. Она подтолкнула Напиток Веселящий²³ ближе к лицу Квини, и тепло, исходящее от него, разбудило ее.

Упершись рукой в подбородок, они посмотрели друг на дружку.

— Чего ты боишься? — спросила Мэдди.

— Многих вещей!

— Например.

— Могу назвать десять.

— Приступай.

Квини бросила взгляд на руки.

— Поломать ногти, — сказала она серьезно. После двух часов очистки взлетной полосы от щебня и покореженного металла ее маникюр отчаянно нуждался в починке.

— Я серьезно, — тихо сказала Мэдди.

— Ладно. Темноты.

— Я тебе не верю.

— Это правда, — сказала Квини. — Теперь твоя очередь.

— Холода, — ответила Мэдди.

Квини отхлебнула чай.

— Уснуть во время работы.

— Я тоже. — Мэдди рассмеялась. — И бомб.

— Слишком просто.

— Хорошо. — Была очередь Мэдди обороняться. Она тряхнула темными кудрями над воротничком; ее волосы были достаточно короткими и не было нужды их собирать по регламенту. — Моих бабушку и дедушку разбомбили.

Квини согласно кивнула.

— Моего любимого брата убило бомбой. Джейми был самый младший из братьев, всего на пару лет старше меня. Пилотом был.

— Боюсь не иметь полезных навыков, — сказала Мэдди. — Не хочу рано выйти замуж, чтобы всю жизнь проработать на мельнице.

— Да ты шутишь!

— Когда закончится война, у меня не будет профессии. Бьюсь об заклад, в таком количестве радисток не будет нужды, когда всему этому настанет конец.

— Думаешь, это случится скоро?

— Чем дольше длится война, — сказала Мэдди, осторожно разрезая булочку пополам ножом для масла, — тем старше я становлюсь.

Квини легко и весело рассмеялась.

— Старше! — воскликнула она. — Ужасно боюсь постареть.

Мэдди усмехнулась и передала ей половину булочки.

— И я. Хотя больше, наверное, я боюсь умереть. Но с этим вряд ли что-то можно сделать.

— Моя очередь?

— Ты назвала четыре. Не считая ногтей. Осталось шесть.

— Ладно. — Квини умышленно разделила булочку на шесть равных кусочков и разложила их вокруг блюдца. Затем, один за одним, она окунала каждый кусочек в чай, называла страх и съедала их:

— Пятым по списку идет носильщик колледжа Ньюбери Блими, ну он и тролль. Я была на год младше всех остальных первокурсников и боялась его, даже когда он не ненавидел меня. А ненавидел потому, что я учила немецкий, а он был уверен, что мой преподаватель — шпион! Уже пять, верно? Шестой пункт — высота, боюсь ее, потому что мой старший брат привязал меня к водостоку на крыше нашего поместья, когда мне было пять, и забыл на весь день. Все пятеро получили тогда хорошую взбучку за это. Семь — привидений, в смысле, привидений в общем, а не семь привидений. Но об этом здесь не стоит волноваться. Привидений я боюсь, наверное, потому, что боюсь темноты.