Приходили и священники. Нелл казалось, что она еще никогда не видела столько духовных лиц. Некоторые были полны искреннего сочувствия и понимания, знали, что нужно говорить, и не слишком подчеркивали религиозный аспект своей деятельности. Но попадались и другие.

– Сиделка!

Нелл, только что получившая замечание от медсестры, что койки стоят неровно, и спешно исправлявшая этот недостаток, прервала свое занятие:

– Да?

– Не могли бы вы помыть меня?

Нелл удивилась необычной просьбе:

– Но до половины восьмого еще далеко.

– Пастор сейчас придет меня конфирмовать.

Нелл сжалилась над раненым, и преподобный каноник Эджертон застал своего новообращенного отделенным от него ширмой и тазами с водой.

– Спасибо, сиделка, – хрипло поблагодарил раненый, – вы очень добры.

Мытье – бесконечное мытье. Нужно мыть пациентов, мыть полы и ежечасно отстирывать клеенки.

При этом ни на секунду нельзя забывать об аккуратности.

– Сиделка, посмотрите на ваши койки. На девятой свешиваются простыни. Вторая сдвинута в сторону. Что подумает доктор?

Доктор, доктор, доктор… Утром, днем и вечером. Доктор был богом. Для простой сиделки из Красного Креста обратиться к доктору означало едва ли не оскорбление его величества и было чревато суровым нагоняем от сестры. Некоторые девушки из Уилтсбери совершали эту оплошность по неведению – они давно знали здешних врачей и относились к ним как к обычным человеческим существам. Но вскоре им давали понять, что они повинны в смертном грехе «высовывания». Однажды таким образом «высунулась» Мэри Гарднер. Доктор попросил ножницы, и она протянула ему свои. Сестра подробно объяснила ей, в чем состоит ее преступление:

– Я не говорю, что вы не должны были предлагать свои ножницы. Но вам следовало спросить у меня шепотом: «Эти ножницы подойдут, сестра?» Я бы взяла их у вас и передала доктору. Против этого никто бы не возражал.

От навязчивого употребления слова «доктор» можно было взбеситься. Сестра использовала его в каждой фразе, даже разговаривая с врачом:

– Да, доктор… Не думаю, доктор… Прошу прощения, доктор?.. Сиделка, приготовьте полотенце для рук доктора…

Приходилось стоять, как вешалка, с полотенцем наготове. Вытерев свои бесценные руки, доктор бросал полотенце на пол, откуда следовало его безропотно поднимать. В обязанности сиделки входило лить воду на руки доктору, подавать ему мыло, а потом выслушивать команду:

– Откройте дверь для доктора.

– Боюсь, нам до конца жизни не избавиться от этого чувства, – сердито говорила Филлис Дикон. – Я уже никогда не смогу относиться к врачам по-другому. Когда самый захудалый докторишка придет обедать, я буду машинально бежать к двери и придерживать ее для него.

В госпитале господствовала атмосфера франкмасонства – классовые различия остались в прошлом. Дочь священника, дочь мясника, миссис Мэнфред – жена торговца мануфактурой, Филлис Дикон – дочь баронета, все называли друг друга по фамилиям и разделяли интерес к тому, что будет на ужин и хватит ли еды на всех. Не обходилось и без жульничества. Хохотушку Глэдис Поттс поймали на том, что она бежит в столовую пораньше, чтобы ухватить лишний кусок хлеба с маслом или дополнительную порцию риса.

– Знаете, – сказала Филлис Дикон, – теперь я сочувствую слугам. Все считают, что они слишком много думают о еде, а мы здесь сами стали такими же. Просто на другие радости рассчитывать не приходится. Я чуть не плакала, когда вчера вечером мне не досталось яичницы.

– Они не должны готовить яичницу, – сердито отозвалась Мэри Гарднер. – Яйца нужно подавать отдельно, сваренными вкрутую. Яичница предоставляет слишком много шансов тем, кто не особенно щепетилен.

И она многозначительно посмотрела на Глэдис Поттс, которая тут же отошла, нервно хихикнув.

– Эта девица – лентяйка, – заявила Филлис – Дикон. – Всегда отлынивает от работы и подлизывается к сестрам. Правда, на Уэстхейвн это не действует – она справедливая. А вот Карр сразу размякает и дает ей работу полегче.

Маленькая Поттс не пользовалась уважением. Чтобы заставить ее выполнять неприятную работу, предпринимались отчаянные усилия, но она все равно умудрялась увиливать. Только изобретательная Дикон была ей под стать.

Соперничество существовало и между врачами. Естественно, каждый хотел проводить наиболее интересные операции. Распределение пациентов по палатам пробуждало всплеск чувств.

Нелл вскоре стала разбираться в докторах и особенностях их характеров. Доктор Лэнг – высокий, неопрятный, сутулый, с длинными нервными пальцами – был лучшим хирургом. Он обладал острым языком и был безжалостен к пациентам, но все сестры его обожали.

Доктор Уилбрэхем – модный практикующий врач в Уилтсбери. Этот румяный полный мужчина был в высшей степени добродушен, когда дела шли хорошо, но при малейших неприятностях начинал вести себя как испорченный ребенок. Когда он уставал или сердился, то грубил всем подряд, и Нелл терпеть его не могла.

Доктор Медоус был тихим и скромным врачом общей практики. Он не стремился, как другие, оперировать и уделял много внимания каждому больному. С добровольными помощницами всегда был вежлив и никогда не бросал полотенца на пол.

Доктора Бери не считали хорошим врачом, хотя сам он не сомневался, что знает абсолютно все. Ему всегда хотелось применять новейшие методы, но не хватало терпения продолжать их использовать дольше чем два дня. Если кто-то из его пациентов умирал, обычно говорили: «Чего еще можно ожидать от доктора Бери?»

Самым молодым был доктор Кин, вернувшийся домой с фронта после ранения. Недавний студент, он тем не менее был преисполнен сознания собственной значимости. После проведенной операции он снисходил до объяснений ее важности девушкам из Красного Креста. «Я думала, что оперировал доктор Лэнг, а не доктор Кин», – сказала как-то Нелл сестре Уэстхейвн, которая мрачно ответила: «Доктор Кин держал ногу – вот и все».

Сначала операции были для Нелл форменным кошмаром. На первой из них пол закачался у нее под ногами, и ей пришлось выйти в коридор. Она едва осмеливалась взглянуть в глаза сестре, но та неожиданно проявила доброту:

– Это от недостатка воздуха и запаха эфира. Постепенно вы привыкнете.

В следующий раз Нелл снова стало дурно, но она осталась в операционной, в третий раз ее только слегка тошнило, а в четвертый исчезла даже тошнота.

Пару раз ей пришлось помогать санитарке убирать помещение после тяжелой операции. Все кругом было залито кровью, как на бойне. Санитарке было всего восемнадцать.

– Как только я пришла, мне пришлось убирать здесь после ампутации ноги, – призналась она Нелл. – Сестра ушла, и я сама относила несчастную ногу в печь. В жизни не забуду этот ужас.

По выходным Нелл ходила пить чай с друзьями. Пожилые леди расхваливали ее вовсю.

– Надеюсь, вы не работаете по воскресеньям, дорогая? Неужели работаете? Это неправильно. В воскресенье нужно отдыхать.

Нелл вежливо возражала, что солдат нужно мыть и кормить по воскресеньям так же, как и по другим дням. Старые леди соглашались, но, по-видимому, продолжали считать, что график работ следует организовать лучше. Их также беспокоило, что Нелл приходится возвращаться домой одной среди ночи.

С другими было еще тяжелее.

– Мне говорили, что больничные сестры всеми командуют. Ни за что бы не стала терпеть такое. Я готова оказывать любую помощь во время этой жуткой войны, но не могу мириться с наглостью. Так я и сказала миссис Кертис, и она согласилась, что мне лучше не работать в госпитале.

Этим дамам Нелл не отвечала вовсе.

В это время Англию будоражили слухи о русских. Многие утверждали, будто сами их видели, потом уточняли – русских видела троюродная сестра их кухарки, что практически то же самое.

Старая леди, пришедшая в госпиталь, отвела Нелл в сторону.

– Не верьте этим россказням, дорогая, – сказала она ей. – Хотя доля правды в слухах есть.

Нелл вопросительно посмотрела на нее.