Вечером отец Вернона снова пришел в детскую. Он был бледен и выглядел больным. Няня Франсис поднялась ему навстречу.

– Я не знаю, что сказать… как извиниться за поведение моей жены…

– Ничего страшного, – спокойно отозвалась сиделка. – Я все понимаю, но думаю, что мне лучше уехать, и как можно скорее. Мое присутствие нервирует миссис Дейр, и она невольно сама себя взвинчивает.

– Если бы она знала, насколько абсурдны ее обвинения, то не посмела бы вас оскорбить.

Няня Франсис рассмеялась – правда, не слишком убедительно.

– Мне всегда казалось нелепым, когда люди жалуются на оскорбления. Само слово какое-то напыщенное, не так ли? Пожалуйста, не беспокойтесь из-за этого. Только, мистер Дейр, ваша жена…

– Да?

Ее голос изменился, став серьезным и печальным:

– Она очень несчастная и одинокая женщина.

– Вы считаете, что это целиком моя вина?

Последовала пауза. Потом няня Франсис посмотрела на отца Вернона своими спокойными зелеными глазами:

– Да, считаю.

Он глубоко вздохнул:

– Никто, кроме вас, не сказал бы мне такого. Полагаю, именно это больше всего восхищает меня в вас – ваша абсолютно бесстрашная честность. Мне жаль, что Вернон должен лишиться вас так рано.

– Только не казните себя. В этом вы не виноваты.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали, няня Франсис, – жалобно заговорил с кровати Вернон. – Пожалуйста, не уезжайте сегодня!

– Сегодня, разумеется, нет, – ответила сиделка. – Мы должны поговорить еще об этом с доктором Коулсом.

Няня Франсис уехала через три дня. Вернон горько плакал. Он потерял первого настоящего друга, который у него появился.

Период от пяти до девяти лет смутно запечатлелся в памяти Вернона. Все менялось, но настолько постепенно, что это выглядело почти незаметно. Няня не вернулась царствовать в детской. Ее мать после удара стала совсем беспомощной, и ей пришлось остаться ухаживать за ней.

Вместо няни появилась воспитательница мисс Роббинс – существо настолько бесцветное, что Вернон впоследствии даже не мог вспомнить, как она выглядела. Должно быть, под ее руководством он совсем отбился от рук, так как после достижения восьмилетнего возраста его отправили в школу. Когда Вернон впервые приехал домой на каникулы, то обнаружил, что там поселилась его кузина Джозефина.

Во время своих визитов в Эбботс-Пуиссантс Нина никогда не брала с собой свою маленькую дочку. Со временем ее приезды становились все более редкими. Вернон, подобно всем детям усваивавший факты, особо не вдумываясь в них, отлично осознал две вещи. Первая – что его отец не любил дядю Сидни, хотя всегда был с ним безукоризненно вежлив. Вторая – что его мать не любила тетю Нину и охотно это демонстрировала.

Когда Нина беседовала с Уолтером в саду, Майра, бывало, присоединялась к ним и после возникшей неловкой паузы говорила:

– Полагаю, мне лучше уйти. Очевидно, я тут лишняя. Нет, спасибо, Уолтер, – это в ответ на протестующее бормотание мужа, – я отлично понимаю, когда мое присутствие нежелательно.

После этого она удалялась, закусив губу, нервно сжимая и разжимая кулачки и со слезами на глазах. Уолтер Дейр лишь поднимал брови.

В один прекрасный день Нина не выдержала:

– Майра просто невыносима! Я и десяти минут не могу с тобой поговорить без этой нелепой сцены! Зачем ты это сделал, Уолтер?

Вернон помнил, как его отец огляделся вокруг, посмотрел на дом, а потом устремил взгляд туда, где виднелись развалины аббатства.

– Я люблю свое гнездо, – медленно ответил он. – Очевидно, это у меня в крови. Я не хотел его лишиться.

Последовало молчание, затем Нина коротко усмехнулась:

– Мы не слишком счастливая семья. И ты и я умудрились все запутать…

– Неужели все так плохо? – спросил отец Вернона после длинной паузы.

Нина со вздохом кивнула:

– Не думаю, Уолтер, что я смогу долго это выдерживать. Фред не выносит одного моего вида. О, на людях мы ведем себя безупречно – никто ни о чем не догадывается, зато когда мы наедине…

– Послушай, дорогая…

Какое-то время Вернон ничего не разбирал. Они понизили голоса – отец, казалось, спорил с тетей. Наконец он заговорил громче:

– Ты не можешь пойти на такой безумный шаг. Если бы ты хотя бы любила Энсти. Но ты ведь его не любишь.

– Да, зато он от меня без ума.

Отец произнес нечто похожее на «социальный страус». Нина снова засмеялась:

– Никого из нас этот статус не заботит.

– Энсти начнет заботить рано или поздно.

– Фред с радостью даст мне развод. Тогда мы сможем пожениться. – Она улыбнулась. – Уолтер радеет об общественных условностях! Смех, да и только!

– Мужчины и женщины находятся в разном положении, – сухо заметил отец Вернона.

– Знаю. И все же согласись – так лучше, нежели этот многолетний кошмар. Беда в том, что в глубине души я все еще люблю Фреда, а он никогда меня не любил.

– У вас есть дочь, – напомнил Уолтер Дейр. – Ты не можешь уйти и бросить ее.

– Не могу? Ты ведь знаешь, что я не слишком хорошая мать. Вообще-то я бы взяла Джо с собой. Фред не стал бы возражать. Он ненавидит ее так же, как и меня.

На сей раз пауза была длительной. Потом Нина медленно произнесла:

– И как только люди умудряются все запутывать! В наших с тобой случаях, Уолтер, виноваты только мы сами. Мы приносим несчастье и самим себе, и каждому, с кем нас сводит судьба.

Поднявшись, Уолтер Дейр рассеянно набил трубку и двинулся прочь. Нина впервые обратила внимание на Вернона:

– Привет, малыш. Я не заметила, что ты здесь. Интересно, многое ли ты понял?

– Не знаю, – ответил Вернон, переминаясь с ноги на ногу.

Нина открыла сумочку, вынула черепаховый порт-сигар и стала зажигать сигарету. Вернон наблюдал за ней как завороженный. Он никогда не видел курящих женщин.

– В чем дело? – спросила Нина.

– Мама говорила мисс Роббинс, что достойная женщина никогда не должна курить.

– Ах вот как? – Нина выпустила струйку дыма. – Очевидно, она права. Дело в том, Вернон, что я не совсем достойная женщина.

Вернон посмотрел на нее, ощущая смутное беспокойство.

– По-моему, вы очень красивая, – робко заметил он.

– Это не одно и то же. – Нина улыбнулась. – Подойди-ка сюда.

Вернон послушно подошел. Нина положила руки ему на плечи и лукаво на него посмотрела. Он никогда не возражал, чтобы тетя Нина к нему прикасалась. Ее руки были легкими, а не цепкими, как у мамы.

– Да, – промолвила Нина. – Ты Дейр с ног до головы. Печально для Майры, но это факт.

– А что это значит? – живо спросил Вернон.

– Это значит, что тебе не повезло – ты пошел в отцовскую семью, а не в материнскую.

– Почему не повезло?

– Потому что Дейры, Вернон, несчастливая семья. Они не могут добиться успеха.

Какие странные вещи говорила тетя Нина! Правда, она улыбалась, так что, возможно, это просто шутка. И тем не менее, хотя Вернон не понял ее слов, что-то в них внушало ему беспокойство.

– А было бы лучше, если бы я походил на дядю Сидни? – неожиданно спросил он.

– Гораздо лучше.

Вернон задумался.

– Если бы я был похож на дядю Сидни… – Он умолк, пытаясь облечь свои мысли в слова.

– Ну?

– Если бы я был дядей Сидни, мне пришлось бы жить в «Ларч-Херст», а не здесь.

«Ларч-Херст» был большой кирпичной виллой под Бирмингемом, где Вернон однажды гостил у дяди Сидни и тети Кэрри. Помимо превосходного участка в три акра, там имелись розарий, беседка, пруд с золотыми рыбками и две отлично оборудованные ванные.

– А тебе бы этого не хотелось? – спросила Нина, все еще наблюдая за ним.

– Нет! – решительно отозвался Вернон. – Я хочу жить здесь – всегда!

Вскоре после этого с тетей Ниной случилось что-то странное. Когда мать Вернона заговорила о ней, – отец заставил ее умолкнуть, бросив косой взгляд на сына. Вернон уловил лишь пару фраз: «Я жалею только бедного ребенка. Достаточно один раз посмотреть на Нину, чтобы понять, что она была и всегда будет никчемным созданием».