Плохо или хорошо, но она сделала свой выбор. Конечно, иногда ей будет нелегко, но в целом все к лучшему – в том числе и для Вернона. Если она не будет счастлива, то не сможет сделать счастливым и его…
– Спасибо за чудесный подарок, – поблагодарила Нелл. – Позвони, чтобы принесли чай. Мы выпьем его здесь.
– Превосходно. Кажется, я тебе помешал – ты собиралась куда-то звонить.
Она покачала головой:
– Я передумала.
Письма Вернона Дейра Себастьяну Левину
1
«Москва
Дорогой Себастьян!
Ты знаешь, что в России существует легенда о грядущем «безымянном чудовище»? Я упоминаю о ней не из-за скрытого политического смысла (кстати, истерия по поводу антихриста весьма любопытна, не так ли?), а потому, что это напомнило мне мой детский ужас перед Чудовищем. После прибытия в Россию я много думал о Чудовище, пытаясь понять его истинный смысл.
Здесь кроется нечто большее, чем простой страх перед роялем. Доктор в Лондоне на многое открыл мне глаза. Я начал подозревать, что всю жизнь был трусом. Думаю, ты знал это, Себастьян. Разумеется, ты не говорил мне об этом прямо, опасаясь меня оскорбить, но как-то прозрачно на это намекнул. Я всегда бежал от всего…
Надеюсь, теперь с этим покончено. Я думаю о Чудовище как о некоем символе, а не обычном предмете мебели из дерева и проволоки. Разве не утверждают математики, что будущее существует одновременно с прошлым – что мы путешествуем во времени так же, как в пространстве? Разве не говорят, что воспоминания всего лишь привычка ума – что мы можем вспоминать о будущем так же, как о прошлом, если только научимся это делать? Звучит нелепо, но я уверен, что некий рациональный смысл в такой теории имеется.
И я верю, что какая-то часть каждого из нас отлично осведомлена о будущем.
Это объясняет, почему мы от многого отшатываемся. Бремя нашей судьбы слишком тяжело, и мы спасаемся от его тени… Я старался убежать от музыки, а она настигла меня на том концерте – так же, как религия настигает людей на собрании Армии спасения.
Является это делом рук дьявола или Бога? Если Бога, то речь идет о ревнивом Боге Ветхого Завета. Все, за что я пытался уцепиться, у меня отняли. Эбботс-Пуиссантс, Нелл…
А что, черт возьми, осталось? Ничего! Даже этой проклятой музыки. У меня больше нет желания ее сочинять. Я ничего не слышу, ничего не чувствую… Вернется ли это когда-нибудь? Джейн уверена, что да. Кстати, она передает тебе привет.
Твой Вернон».
2
«Москва
Ты, как всегда, все понимаешь, Себастьян. Не жалуешься, что я не пишу тебе про самовары, здешнюю политическую ситуацию и вообще жизнь в России. В стране, естественно, сплошная неразбериха. А чего еще можно было ожидать? Но это чертовски интересно…
Привет от Джейн.
Вернон».
3
«Москва
Дорогой Себастьян!
Джейн была права, что привезла меня сюда. Во-первых, я не рискую здесь столкнуться с кем-нибудь из знакомых, который станет радостно возвещать о моем воскрешении из мертвых. Во-вторых, по-моему, это самое интересное место в мире. – Своего рода лаборатория, где каждый производит самые рискованные эксперименты. Весь мир интересуется Россией исключительно с политической точки зрения. Экономика, голод, мораль, отсутствие свободы, больные и беспризорные дети и т. д.
И представь себе, из этого скопища пороков, грязи и анархии иногда рождаются чудесные вещи. В современном российском искусстве немало детского лепета, однако сквозь него пробиваются удивительные ростки – словно сверкающая плоть под нищенскими лохмотьями…
«Безымянное чудовище»… Коллективный человек… Ты когда-нибудь видел проект монумента коммунистической революции? Этот железный колосс будоражит воображение.
Машины – век машин… Как же большевики обожают возиться с машинами и как мало они о них знают! Полагаю, именно потому машины кажутся им подлинным чудом. Вообрази чикагского механика, сочиняющего вдохновенную поэму, где его город описывается как «построенный на винте электродинамомеханический город в форме спирали на стальном диске, который с каждым ударом часов поворачивается вокруг своей оси… Пять тысяч небоскребов…». Что может быть более чуждо американскому духу?
Но ведь нельзя как следует разглядеть предмет, стоя к нему слишком близко. Люди, которые не знают машин, видят их душу и смысл… «Безымянное чудовище»… Мое Чудовище?.. Кто знает…
Коллективный человек, в свою очередь, превращается в огромную машину… Тот самый стадный инстинкт, который спас древнюю расу, возрождается в иной форме…
Жизнь становится слишком трудной и опасной для отдельной личности. Помнишь, что писал Достоевский в одной из своих книг?
«Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье»[26].
Стадный инстинкт… Любопытно…
Твой Вернон».
4
«Москва
Я нашел другой фрагмент из Достоевского. Думаю, это тот, который ты имел в виду.
«Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла»[27].
Ты, как и Достоевский, утверждаешь, что всегда должны быть индивидуалисты. Именно они несут факел. Люди, превратившиеся в гигантскую машину, обречены на гибель. Ибо машина бездушна и в конце концов становится грудой железа.
Люди, которые поклонялись камню и возвели Стоунхендж[28], исчезли и ныне забыты, а Стоунхендж стоит, как прежде. И все же эти люди живы в тебе и во мне – их потомках, – а Стоунхендж и то, ради чего он построен, мертвы. Исчезнувшее живет, а сохранившееся умирает.
Только Человек живет вечно. (Хотя так ли это? Быть может, это непростительная дерзость, но мы в нее верим!) Следовательно, за машиной должны стоять личности. Так говорил Достоевский, и так говоришь ты. Но ведь вы оба русские. Будучи англичанином, я более пессимистичен.
Знаешь, что мне напоминает этот фрагмент из Достоевского? Мое детство. Сотню детей мистера Грина – и Пуделя, Белку, Дерево. Представителей тех сотен тысяч…
Твой Вернон».
5
«Москва
Дорогой Себастьян!
Полагаю, ты прав. Раньше я никогда так много не думал. Это казалось мне бесполезным занятием. Фактически я и сейчас не уверен, что это не так.
Беда в том, что я не могу выразить это в музыке. Почему, черт возьми? Музыка – мое ремесло. Я убежден в этом более, чем когда-либо. И все же у меня ничего не получается…
Это сущий ад!
Вернон».
6
«Дорогой Себастьян!
Разве я не упоминал о Джейн? Ну, что тебе о ней рассказать? Она великолепна – мы оба это знаем. Почему бы тебе самому ей не написать?
Всегда твой Вернон».
7
«Дорогой старина Себастьян!
Джейн говорит, что ты мог бы приехать сюда. Мне бы очень этого хотелось. Прости, что не писал тебе целых полгода, – письма не мой конек.
Есть ли у тебя известия от Джо? Я очень рад, что мы с Джейн повидались с ней, проезжая через Париж. Джо – преданный друг; она ни за что нас не выдаст. Мы с ней никогда не переписываемся. Но я подумал, что, может быть, ты что-нибудь слышал. Выглядит она неважно. Бедняжка Джо превратила свою жизнь в сплошную путаницу.
Знаешь ли ты что-нибудь о проекте Татлина[29] монумента Третьего интернационала? Он будет состоять из трех огромных стеклянных камер, связанных целой системой вертикальных осей и спиралей. С помощью специального механизма они будут постоянно двигаться, но с различной скоростью.
