Джейн Хардинг жила на верхнем этаже многоквартирного дома в Челси, выходящего фасадом на реку.

Сюда на следующий вечер после приема пришел Себастьян.

– Я все устроил, Джейн, – сообщил он. – Радмаагер придет к тебе завтра. Кажется, он предпочитает узнать, как ты живешь.

– «Как ты живешь, мне расскажи»[16], – напевно продекламировала Джейн. – Ну, я живу вполне респектабельно, к тому же совсем одна! Хочешь закусить?

– А у тебя что-нибудь есть?

– Яичница с грибами, тост с анчоусом и черный кофе, если ты посидишь смирно, пока я их приготовлю.

Она положила рядом с ним портсигар и спички и вышла из комнаты. Через четверть часа еда была готова.

– Мне нравится приходить к тебе, Джейн, – сказал Себастьян. – Ты никогда не обращаешься со мной как с набитым деньгами молодым евреем, которого может привлечь только мясо в горшочках, подаваемое в «Савое».

Джейн молча улыбнулась.

– Мне нравится твоя девушка, Себастьян, – сказала она вскоре.

– Джо?

– Да, Джо.

– Что ты о ней думаешь? – спросил Себастьян.

– Она еще очень молода, – помедлив, ответила Джейн.

Себастьян усмехнулся:

– Джо бы рассвирепела, если бы услышала тебя.

– Возможно. – Помолчав, она спросила: – Ты очень любишь ее?

– Да. Представь только, как мало имеет значения то, что ты имеешь. У меня есть практически все, что мне нужно, кроме Джо, но для меня важна только она. Понимаю, что это глупо, а вот хоть убей – ничего не могу с собой поделать. Чем отличается Джо от сотни других девушек? Почти ничем. Но для меня во всем мире существует она одна.

– Потому, что ты не можешь ее заполучить.

– Возможно. Но не думаю, что дело только в этом.

– Я тоже так не думаю.

– А что ты скажешь о Верноне? – осведомился Себастьян после паузы.

Джейн переменила позу, отвернувшись от огня в камине.

– Он интересный, – медленно ответила она. – Думаю, отчасти потому, что полностью лишен амбиций.

– По-твоему, он не честолюбив?

– Да. Он хочет, чтобы все получалось легко.

– Если так, то в музыке он ничего не добьется. Тут нужна движущая сила.

– Это верно. Я надеюсь, музыка станет той силой, которая будет двигать его.

Лицо Себастьяна прояснилось.

– Знаешь, Джейн, думаю, ты права!

Она улыбнулась, но не ответила.

– Только как быть с девушкой, с которой он помолвлен? – продолжал Себастьян.

– Что она собой представляет?

– Некоторые назовут ее красивой, а по-моему, она всего лишь хорошенькая. Делает то же, что и другие, и притом весьма мило. Боюсь, она по-настоящему влюбилась в парня.

– Тебе нечего бояться. Уверена, она не собьет твоего драгоценного гения с пути истинного.

– Это тебя ничто не собьет, Джейн, но тебе-то движущей силы не занимать.

– Тем не менее, Себастьян, меня сбить куда легче, нежели твоего Вернона. Я знаю, чего хочу, и стараюсь этого добиться, а он не знает – вернее, не хочет знать, – но это само идет к нему… И что бы «это» ни было, он будет служить ему – не важно, какой – ценой.

– Ценой для кого?

– Хотела бы я знать…

Себастьян поднялся:

– Мне пора. Спасибо за угощение, Джейн.

– Спасибо за то, что ты устроил мне встречу с Радмаагером. Ты очень хороший друг, Себастьян. Не думаю, что успех когда-нибудь тебя испортит.

– Какой там успех! – Он махнул рукой. Джейн положила руки ему на плечи и поцеловала его.

– Надеюсь, дорогой, ты получишь свою Джо. А если нет, то я уверена, что ты получишь все – остальное!

Герр Радмаагер пришел к Джейн Хардинг почти через две недели, явившись без предупреждения в половине одиннадцатого утра. Не извиняясь, он шагнул в квартиру и окинул взглядом гостиную:

– Вы сами обставляли ее и оклеивали обоями?

– Да.

– Вы живете здесь одна?

– Да.

– Но вы не всегда жили одна?

– Нет.

– Это хорошо, – неожиданно заявил Радмаагер и скомандовал: – Подойдите.

Взяв Джейн за обе руки, он подвел ее к окну, осмотрел с головы до ног, ущипнул за руку, открыл ей рот и заглянул в горло, наконец положил обе руки на талию.

– Вдохните как следует! А теперь выдохните!

Вынув из кармана рулетку, Радмаагер заставил Джейн повторить вдох и выдох, обмеряя при этом ей талию. Ни он, ни Джейн, казалось, не видели в происходящем ничего необычного.

– Превосходно, – сказал Радмаагер. – Отличная грудная клетка, сильное горло. К тому же вы умны, так как не прерывали меня. Я могу найти много певиц с лучшим голосом, чем у вас. Ваш голос красивый, чистый, с серебристым оттенком, но, если вы станете его форсировать, он пропадет – и что с вами будет тогда? Музыка, которую вы поете сейчас, для вас не подходит – если бы вы не были так чертовски упрямы, то вообще не брались бы за эти роли. И все-таки я вас уважаю, потому что вы настоящая артистка. – Он посмотрел ей в глаза – открыто и доброжелательно. – Теперь слушайте внимательно. Моя музыка красива и не повредит вашему голосу. В неповторимой Сольвейг Ибсен создал самый чудесный женский образ из всех, когда-либо существовавших. Моя опера целиком держится на партии Сольвейг – и чтобы ее петь, недостаточно быть хорошей певицей. Каваросси, Мэри Уонтнер, Жанна Дорта – все надеются спеть Сольвейг. Но мне они не нужны. Кто они такие? Лишенные интеллекта животные с прекрасными голосовыми связками. А для моей Сольвейг необходим совершенный инструмент, снабженный интеллектом. Вы молодая и еще неизвестная певица. Если вы мне подойдете, то в следующем году будете петь в моем «Пер Гюнте» в «Ковент-Гардене». А сейчас прошу внимания…

Радмаагер сел за рояль и заиграл странную монотонную мелодию.

– Это снег – северный снег. Вот таким должен быть ваш голос. Он белый, как скатерть, и на нем возникает рисунок. Учтите, этот рисунок в музыке, а не в вашем голосе.

Радмаагер продолжал играть, и внезапно сквозь назойливо повторяющиеся ноты начало проступать то, что он называл рисунком.

Наконец музыка смолкла.

– Ну?

– Справиться с этим будет очень трудно.

– Совершенно верно. Но у вас отличный слух. Вы ведь хотите петь Сольвейг?

– Естественно. Такой шанс выпадает раз в жизни. Конечно, если я вам подойду…

– Думаю, что подойдете. – Он встал и снова положил руки ей на плечи. – Сколько вам лет?

– Тридцать три года.

– И вы были очень несчастны, верно?

– Да.

– Сколько у вас было мужчин?

– Один.

– И он не был хорошим человеком?

– Он был очень плохим, – спокойно ответила Джейн.

– Понятно. Да, именно это написано у вас на лице. Так вот, вы вложите в мою музыку все ваши страдания и радости, но не с необузданной страстью, а с контролируемой и дисциплинированной силой. У вас есть интеллект и отвага. Без отваги ничего нельзя добиться. Трусы поворачиваются к жизни спиной. С вами этого никогда не случится. Что бы ни произошло с вами, вы встретите это с гордо поднятой головой. Но я надеюсь, дитя мое, что вам не придется много страдать… – Радмаагер повернулся и бросил через плечо: – Я пришлю вам партитуру для изучения.

Он вышел из комнаты, и вскоре входная дверь захлопнулась за ним.

Джейн сидела за столом, устремив на стену невидящий взгляд. Наконец-то ей представился шанс.

– Я боюсь… – еле слышно прошептала она.

Целую неделю Вернон думал о том, стоит ли ловить Джейн на слове. Он мог выбраться в Лондон на следующий уик-энд, но, возможно, Джейн будет в отъезде. Вернон ощущал себя робким и неуверенным. Не исключено, что она уже забыла о своем приглашении.

В этот уик-энд он никуда не поехал, а вскоре получил письмо от Джо, где она упоминала, что дважды виделась с Джейн. Это решило вопрос. В следующую субботу в шесть вечера он звонил в дверь квартиры Джейн Хардинг.

Джейн открыла ему сама. При виде Вернона ее глаза слегка расширились, но больше она ничем не проявила удивления.